Кира в стране дирижаблей

Я выключил свет, погасил фитиль,

достал одеяло и простынь.

А там на улице наверняка

кто-то замерз, столкнулся, умер,

а мне хорошо здесь сейчас так

от мыслей моих безумных.

А ты упиралась, тогда я сказал:

– Очаровательное платье в горошек.

Но ты отступила на шаг назад,

беспомощно глядя, как лошадь.

Почему-то вспомнились ветки сырые

и разъезды снежных колей,

и захотелось со всей своей жадной силой

вжаться к тебе в колени.

Ты пятилась, пятилась до стола,

волосы растрепал сквозняк,

а напротив тебя стоял я,

но отвернувшись размяк:

– Как же ты, в таком платье в горошек,

пришла ко мне, замерзший подснежник?

– Думала ты будешь хорошим,

теплым, весенним, нежным.

Над подснежниками у оврага

я стоял, говорил просто:

– Знаю, ты мне не рада.

Наверное, я и есть монстр.

Кира читала, шевеля губами. Мальчик завороженно смотрел на едва заметные изменения выражения лица девушки. Выдержав тактичную паузу, Пашик спросил:

– Что-то ответите?

Кира поджала губы, крепко задумавшись. Затем черкануло несколько строк на розовом клочке бумаги.

– Держи. А вот это, – она достала из-под ноги конверт. – Отнести на почту. Сейчас. Это срочно. Только никому не показывай. Это наш секрет, хорошо?

Пашик кивнул.

За последние несколько суток их дом стал шахматной доской. Черный король против белой королевы. Как сказал Влад, когда они с Кирой собрались поиграть в шахматы, еще тогда, летом: «Вампиры всегда играют за черных».

Все обретало смысл, подтекст. Она смотрела в глаза графа Дракулы, спрятанные за темными очками, не видела их, но знала – они следят за каждым ее шагом, ждут удара. При этом внешне дядя по-прежнему изображал доброжелательность. Холодная вежливость, подвешенная на ниточках лицемерия, которые вот-вот должны были оборваться, выглядела деревянной марионеткой в руках умелого кукловода.

То, что казалось хаотичным передвижением людей по комнатам – фигур по игральной доске – на самом деле было хитрыми попытками сделать выпад в адрес оппонента. Кире приходилось маневрировать между скользкими взглядами слуг и дядиными вопросами: «Как ваше настроение?». Она чувствовала, что за ней следят, и единственные люди, которым она еще могла верить были Влад, Пашик и, возможно, Однабоков.

Но Влад – сын своего отца, Кира это помнила, Пашик – ребенок, а Однабоков прожил в доме Дракулы много лет и, должно быть, пропитался его сущностью, погрязнув в этом болоте мрака.

«Берегитесь, Кира! Бабочка, которой отрывают крылья, снова становится гусеницей» – предупредил ее писатель, но Кира знала, что ее крылья никому не оторвать. Это не крылья бабочки, она стала ястребом, она – хищник.

Но хищники тоже боятся. Ей страшно, но она выдержит.

Она уже не боялась монстров под кроватью, как в детстве, когда от страха мочила трусики, а нянечка, причитая меняла простыни. Нет, монстры над кроватью были куда страшнее, и, закрывая на ночь глаза, она старалась их уже не открывать, потому что ждала увидеть ужасное клыкастое лицо Дракулы-старшего прямо перед собой. И этот страх снова и снова загонял ее в постель к брату. Он – рыцарь ночи, развеивал ее страхи. И спрятавшись у него за плечами, обняв спину, она засыпала, засыпала тихо до следующего утра.

Кира встала, чтобы крадучись на цыпочках, как обычно пробраться в спальню к Владу, но не успела она выйти из комнаты, как где-то на первом этаже раздался крик! Вой! Выстрел!

39

Дорогой читатель, оторвемся ненадолго от повествования о главных героях и переместимся на несколько минут назад. Причем, перемещение это будет не как часто бывает в книгах – посредством движения персонажей, за которыми как бы следует зритель. Нет, в данном случае читатель проследует не за героем, а предметом – Кириным письмом, которое приведет невидимых наблюдателей к еще одному персонажу, не главному, однако все же значительному, может быть самому важному, по крайней мере, в этот момент…

Пашик шел по коридору, стараясь ставить ногу так, чтобы ни одна половица не скрипнула. Подсунув письмо для Влада под его дверь, мальчик теперь спешил выбраться из дома. Дальше останется перемахнуть через ворота и бежать, бежать, бежать, прижав горячий конверт к груди. Бежать как кузнечик. Бежать чтобы не увидели, не догнали. Он не подведет Киру. Ни за что.

Она нравится ему больше, чем кто-либо другой в этом доме, куда отец пристроил его и брата Яшу на работу. Кира добрая, и в ней есть жизнь. А дети всегда это чувствуют.

Лестница… теперь нужно пройти через холл… В доме ни звука. Кажется, что все спят, но это не так. На улице ночь, а значит вампиры вышли на охоту. Герб с летучей мышью шевелился над камином. Свет потушен, но кровопийцам не нужен свет.

Осталась входная дверь. Маленькая ручка схватилась за холодную щеколду. Заело. Пашик изо всех сил дернул – один раз… другой… ЩЕЛК! Металлический звук похожий на щелчок затвора винтовки, которой тебя будут расстреливать, прошелся по всему дому.

Дверь распахнулась, впуская в дом мокрый ветер. Северный пейзаж уже напитался осенней краской. Шелест желтых цветов манил к себе…

– Стой, паршивец! Куда это ты собрался так поздно? – сзади мальчишки стояла темная фигура Дороти.

– А? – почти прокричала она. – Что это ты там прячешь?

Пашик рванулся через двор. На ветру качалась его растрепанная шевелюра, кучерявое приведение мелькало между елей, размахивая растянутыми рукавами рубашонки.

– Ага, щас мы тебя!! – слышалось позади.