Абортарий

***

Могу себе только представить. Сестра мамы, сосредоточенно сопя, насаживает на вертящийся круг еще горячий брусок пластика и лепит фигурку. С любовью нажимает пальцем, и в мелькающем образе прорисовывается вмятина. Затем нежно, но вместе с тем властно и крепко сдавливает кулаком основание. Водит верх-вниз, вниз-верх – придавая бруску продолговатую цилиндрическую форму. Останавливает круг. Берет скребок и выделяет из верхней части две спадающие выпуклости шляпки. Аккуратно проделывает прорезь в центре. Прихватив у корня теплый и податливый пластик двумя пальцами, будто ущипнув, хаотично ведет верх. Создавая набухшие бороздки вен. И, завершающий штрих, давит рукой чуть в сторону, образуя изгиб.

***

Сколько она их слепила – трудно вообразить. Среди ее изделий невозможно найти два одинаковых. У одного шляпка широкая, у другого приплюснутая. У одного вены вздуты, другой гладкий, как баклажан. Изгибы, искривления, родинки, прожилки – каждый пенис по-своему уникален. Как когда-то в природе.

И, разумеется, им всем дают имена. Каждый фаллос становится членом семьи и передается по наследству, как реликвия.

Сестра мамы забеременела от фаллоса по кличке Игнат.

А у самой мамы их целая коллекция, на все случаи жизни. Это роскошь, но положение позволяло. От какого именно она погибла, сказать трудно. Такая вот у меня непредсказуемая мамаша.

Иена баловалась дома маленьким, как тюбик помады, фаллоимитатором под названием Карл.

***

Первая встреча с Женским Советом состоялась тогда, когда более-менее уладились разборки с троещинками. Я тогда оплакивал свою сиротскую долю в разваленном особняке, как заявились неизвестные матроны.

Вид у них был строгий и официальный. Они заверили, что Женский Совет приложит максимум усилий для моего благополучного и гармоничного развития. Я ни в чем не буду нуждаться, никто меня не обидит, ничто не даст почувствовать себя одиноким и брошенным. При этом они улыбались, но так, как это делала бы стая собак динго.

Среди этих важных дам была и моя мама. Она не вымолвила ни слова.

Отец называл Женский Совет не иначе, как Клуб Климактеричных Клуш.

***

В мою бытность Женский Совет состоял из десяти отборных матрон. В репродуктивном плане давно отстрелявших свое. Пожалуй, они являлись чуть ли не единственными представителями клана менопаузных. Если не считать всех тех бабушек, подпольно спрятанных в подвалах и чуланах киевских домов.

В их руках сосредоточена власть. И контроль меня.

Сейчас в Женском Совете из десяти монструозных самок три являются лесбиянками. И это не предел. Скоро девушки, желающие секса с мужчиной, будут вымирающим видом. Их начнут сажать в клетки. Где они в свободное от самцовых грез время будут грызть решетку.

Чем не занятие.

***

Три года понадобилось для того, чтобы состоялась вторая встреча с Женским Советом.

Потому что все это время ждали моей первой поллюции. Каждое утро приходила специально обученая тетка и только тем и занималась, что заглядывала в мои трусы, нюхала подмышки, проверяла волосатость.

В первую очередь ради того, чтобы тут же громогласно объявить – никакого секса.

Меня избавили от мук выслушивать каждую. Говорила лишь одна – кабанячьего вида клуша с зобастой шеей. В общих тонах зобастая обрисовала ситуацию. Что в городе по-прежнему неспокойно, смутно, тревожно. Что мир и так в опасности, и вот я еще добавил масла в огонь – созрел давать приплод.

И что мне следует вести себя с долей ответственности. Большей долей, чем моим предшественникам.

Помню, говоря это, зобастая поднялась и прошлась по залу. Меня как магнитом тянуло наблюдать за ее отдельно двигающимся задом. Точнее, даже не задом, а огромным откормленным дуплом, в котором мог бы свободно перезимовать средних размеров медведь.

Эта жирная клуша с сожалением в голосе высказалась, что виноват не лично я. А мои гены. Мой отягощенный наследственный пакет. Далеко ходить не нужно. Что дед, что отец вели себя крайне дико. И ей, зобастой, стыдно, что от лучших мужских качеств мы переняли так мало.

А матроны со зверскими лицами сидели и молча потряхивали подбородками.

***

– Мы не требуем от тебя многого, – заверяла зобастая. – Мы вообще от тебя ничего не требуем. А лишь просим. Просим одного – будь мужчиной. Единственное, что ждет от тебя женский мир. Быть настоящим и достойным мужчиной. Справишься?

С каверзной ухмылкой уставилась на меня. Я кое-как кивнул.

– Вот и замечательно, – оскалилась зобастая. – Помни, ради того, чтобы ты жил, погибло много женщин. Нет-нет, твоей вины тут нет. Почти что нет. Так вышло волею обстоятельств. Но лучше помни об этом. Хорошенько помни. Особенно когда надумаешь провернуть какую-нибудь глупость.

***

Выговорившись, зобной клуше захотелось узнать, муркну ли я что-нибудь в свое оправдание.

Сомневаюсь, что она ждала какую-нибудь историческую, знаменательную фразу. То, что потом из уст в уста будут передавать моему сыну, сыну сына и так далее, назидательно поднимая палец, ведь сказал это не просто очередной увалень с яйцами, а сам Андрей IV Жертвенный.

Матроны со зверскими лицами строго и угрюмо уставились на меня. Их подбородки перестали согласно потряхиваться. Они ждали. Тишина была гнетущей и очень неловкой.

Они смотрели на меня так, словно еще секунда – и общим залпом прыснут ядом. Или даже еще хуже – поднимут свои квадратные зады, обнажат их и мощными мускусными струями, наподобие бобров, собьют меня со стула и повергнут в позорное бегство.

Весь мокрый и задерганный, я смог выдавить лишь один вопрос, что упорно крутился в голове.

И я его выдавил:

– А вы знаете, как в стае гиен определить главную?

В зале долго молча и огорченно переглядывались.

***

Маму я заметил не сразу. Она сидела в стороне, якобы давая понять, что не имеет никакого отношения к этому разгулу климактеричных клуш. Соответственно, и защищать меня не удосужилась.

Кем она была там? Посторонним наблюдателем расправы над мужчиной.

Обидно, знаете ли.

Каждый раз, когда я оборачивался к ней, мои глаза молили о помощи. Что еще можно ждать желторотому птенцу от собственной матери? А она лишь то и делала, что быстро опускала взгляд, трогала браслеты, рассеяно разглядывала пол, туфли, ногти. Выглядела, как человек в очереди.

Едва сдерживался, чтобы не закричать: «Мама, посмотри на меня! Я же твой сын! Почему ты не со мной? Почему ты с ними?»

***

Так или иначе, у меня выпала возможность пообщаться с мамой. Исповедью, впрочем, это назвать трудно. Она заявилась в гости на мой день рождения.

Я тогда закрылся в комнате с Чаком, не желая выслушивать лицемерные поздравления от совершенно незнакомых девиц. Они огромной свалкой тел торчали внизу и ждали подходящего повода, чтобы покрутить ягодицами передо мной. Обычная практика.

Кто-то постучал в дверь. Я гаркнул, что хочу побыть один. Тогда она подала голос.