Семьи: книга третья

– Вот это отечественное, – выложив на стеклянный прилавок две упаковки и указав пальцем на одну из них, взялась объяснять провизорша. – А это импортное. Оно качественней, но чуть-чуть дороже. Ненамного.

– Мил моя, мне нужно по рецепту, – даже не пытаясь взглянуть на выставленные препараты, будто это было совершенно для него бессмысленно, а смотря только на женщину, сказал старичок.

– Они оба по рецепту.

– Значит, давай оба.

– Зачем вам оба? – недоумевающе посмотрела на старичка провизорша. – Вам нужен один.

– Как один? Ты же сказала, что оба по рецепту?

– Они оба по рецепту. В рецепте указано активное вещество и его дозировка, а не название препарата. Оба этих препарата содержат необходимое количество активного вещества. Но препараты разные.

– Мил моя, дай мне то, что по рецепту написано, – с прежней просьбой обратился к провизорше старичок, приведенный в крайнее замешательство бессвязным потоком малознакомых ему слов. Голос и взгляд его сделались совсем кроткими и даже как бы виноватыми, будто он всей душой просил у женщины прощения за свою непонятливость.

– Они оба по рецепту.

– Получается, что мне нужно купить оба? – умоляюще сложил брови вконец запутавшийся дедуля.

– Не-ет, – протянула провизорша. Общаясь с преклонного возраста старичком, она старалась держать себя в руках, но по всему было видно, что он порядком докучает ей. – Это идентичные препараты. Вам нужно купить или одно, или другое…

Но своей непонятливостью старичок раздражал отнюдь не только провизоршу: стоявший рядом с ними Завязин, смотря, как в соседней очереди один за другим проходили покупатели, чертыхался и плевался сейчас про себя, сто раз пожалев, что пристроился за дедулей. Он уже всерьез подумывал перейти к другой кассе, но, пока решался, старичок успел закончить, освободив ему провизоршу.

– Мне нужно… тест на беременность, – отрывисто и смущенно, будто даже стыдливо проговорил Завязин.

– Пожалуйста, – неприветливо бросила ему женщина, пренебрежительно указав рукой в сторону находившегося справа стеклянного стеллажа.

Подойдя к полке, Завязин увидел на ней три дюжины всевозможных коробочек, надписи и изображения на которых ни о чем не говорили ему, кроме, пожалуй, прикрепленных к ним ценников с числами, различавшимися порой в несколько раз.

– Помогите мне, – вновь обратился к провизорше Завязин. Услышав его просьбу, женщина нехотя оставила свое место у кассы и подошла к стеллажу. – В чем их разница?

– В цене.

– Это я вижу. Почему цена так сильно различается?

– Производители разные. Вот эти, – показала провизорша на самые дешевые варианты, – отечественные, а те, что дороже, – импортные.

– А по надежности они как-то?.. – спросил Завязин, не сумев докончить фразы и только покрутив в воздухе кистью руки из стороны в сторону.

– Нет, – отрезала провизорша.

– Почему же в цене такой большой разбег?

– Потому что у разных производителей разная цена, – медленно проговаривая каждое слово, ответила та.

– И они ничем больше не отличаются?

– Больше ничем, – недовольно заключила уставшая от расспросов женщина.

Завязин вновь обратил взгляд на стеллаж. Краткие безразличные заверения провизорши, которые она делала, казалось, только для того, чтобы скорее избавиться от очередного покупателя, не дали никакой определенности, а наоборот, еще более озадачили его.

– А это что за тесты? – после минутного раздумья указал он на ряд самых дорогих и красочных упаковок, на которые были нанесены даже какие-то разноцветные голограммы.

– Это французские.

– Вот! Давайте французский, – вдруг определился Завязин. Все его сомнения разом пропали: он почему-то проникся глубоким доверием к тестам на беременность, произведенным во Франции, так что даже приличная цена перестала играть для него какое-либо значение.

Глава XX

С самого утра, только узнав о своей беременности, Люба впала в панику. Все внутри нее перевернулось, и охватило такое душевное волнение, какого она прежде в своей жизни никогда еще не испытывала. Первое время она вообще ничего не могла понять и несколько минут просто продолжала сидеть в ванной, смотря в одну точку, как завороженная, а когда вышла из ступора, то вихрь мыслей ворвался в ее сознание. Все завертелось, закружилось в голове: она не успевала зацепиться за одно соображение, как появлялось другое, которое тут же вытесняло третье, вдруг ставившее перед ней целый ряд мучительных вопросов, каждый из которых рождал с десяток новых, еще более сложных. Вопросы эти касались самых разных сфер ее жизни: дом, работа, родители, здоровье, прошлое, будущее, настоящее, но все их объединяло одно – ни на какой из них она не могла найти ясного ответа. Вспыхнувшие и захватившие ее мысли, проблемы, догадки не давали ни капли определенности, а наоборот – за ними неизменно следовал жуткий шлейф отчаяния и полной безысходности. Этот шлейф все глубже проникал в ее душу, все сильнее и плотнее окутывал разум, и на свете была только одна сила, способная хоть в какой-то мере унять стремительно поглощавшие ее тревогу и смятение. Это был он.

В нем заключался главный вопрос для Любы, в его реакции, в его отношении, в его решении. Она чувствовала, что вся ее жизнь перевернулась и в прежнюю колею уже не войдет вне зависимости от ответа Завязина; но его ответ дал бы ей понимание того, будет он рядом с ней в грядущем столь неясном и пугающем будущем или… И это «или» вселяло в нее такой ужас, что она не позволяла ему даже приблизиться к своему сознанию.

Полностью захваченная мучительными в своей неразрешимости мыслями, Люба не находила себе места. Выйдя из ванной, она попыталась лечь на диван, но стоило ей только принять горизонтальное положение, как тревожные предчувствия с удвоенной силой навалились на нее. Она села – сидеть было ненамного легче. Не проходило и нескольких минут, как она вскакивала, начинала описывать круги по комнате, затем шла на кухню и снова возвращалась в зал. Дыхание ее было тяжелым, звучным; напрягшиеся брови нависли над глазами, в которых отражалось сильнейшее беспокойство, даже испуг, будто она только минуту назад стала свидетельницей какого-то душераздирающего зрелища.

Так прошел час, в течение которого Люба ни на мгновение не выпускала из рук телефон, ожидая сообщения от Завязина. Она прекрасно знала, что любовник не позвонит и не напишет ей (они виделись в четверг, и он предупредил ее, что на выходные собирается с женой за город), но тонувшая в отчаянии душа ее то и дело заставляла в слепой надежде обращаться к экрану. Все на свете готова была она отдать сейчас за то, чтобы поговорить с Завязиным, чтобы хоть как-то определить свое положение, но телефон молчал.

Чувствуя себя как на иголках, Люба принялась лихорадочно перебирать дела, которые были запланированы ею на выходные, пытаясь отвлечь себя ими. Перво-наперво она позвонила в ночной клуб сообщить, что заболела и не выйдет вечером на работу, а положив трубку, поняла, что больше-то никаких дел и не осталось. Выходные были абсолютно свободными, и эта свобода означала для нее сейчас приговор на медленную мучительную пытку собственными мыслями и переживаниями. Во что бы то ни стало ей нужно было занять себя чем-нибудь, и, вспомнив, что с самого утра она еще даже не завтракала, Люба бросилась на кухню. Разбив на сковороду пару яиц, она взялась делать бутерброд с сыром, а когда все было готово и яичница оказалась перед ней на тарелке, вдруг почувствовала, что аппетита нет вовсе, а вместо него возникло чуть ли не отвращение к пище.

Оставив еду нетронутой, Люба продолжила свои метания по квартире. В глубине души она чувствовала, что так ей было легче: быстро ходить, перемещать взгляд, брать какие-то предметы, вертеть их в руках, класть назад, чтобы только не быть без движения, не освобождать полностью свое сознание. Но все эти перемещения отвлекали мало: тягостные переживания неотступно преследовали ее.

Время тянулось для Любы минутами, в каждую из которых она успевала передумать десятки самых разных мыслей. «Может, тест ошибочный?» – пришло вдруг ей в голову, и она, крепко ухватившись за эту догадку, скорее заспешила покупать еще один. Сердце ее наполнилось надеждой: забыв обо всем на свете, она почти бежала по улице до аптеки и обратно; но второй тест дал тот же результат, и снова смятение, кажется, еще большее, нежели прежде, окутало ее.

Весь день Люба терзалась и мучилась неизвестностью, которую большей частью рождал основной для нее вопрос: как отреагирует Завязин? Сама она могла позвонить ему только в рабочее время, а значит, должна была ждать понедельника. Но по мере приближения вечера стремительно таяла ее убежденность в том, что он будет рядом: все явственней ощущала она, как до ужаса пугающее «или» вплотную подкрадывалось к ней.

Поняв наконец, что если не решит для себя главного вопроса, то всю ночь не сможет сомкнуть глаз, да и вообще неизвестно как доживет до утра, Люба позвонила Завязину. Когда он сказал, что приедет через час, то буквально вырвал ее из кромешного мрака – только этой мыслью продолжала она существовать. Но стрелка перевалила за заветный рубеж, и с каждой последующей минутой «или» черным туманом предощущений вновь стало окутывать ее душу.

Спустя еще десять минут в коридоре раздался звонок, и Люба в волнении побежала открывать. С трудом сдерживала она себя от желания с ходу броситься в объятия любовника и в них найти утешение, но когда тот, заперев за собой дверь, развернулся, весь ее душевный порыв пропал без следа. Завязин был предельно сосредоточен, холоден и серьезен. Ни одной нотки любви, заботы или понимания не находила Люба в его лице: сильнейшая оторопь обрушилась на нее, сковав по рукам и ногам, а душу охватил панический страх – похоже, самые жуткие глубинные опасения ее сбывались.

– Привет, – строго сказал Завязин.

– Привет, – настороженно ответила Люба.

Не произнеся больше ни слова, Завязин принялся раздеваться.

– Я беременна, – тихо проговорила Люба и замерла в ожидании его реакции. Внутри нее все изнемогало от желания добавить: «Что же теперь, Глеб?!!» – но захвативший ее при виде любовника страх перед возможным его ответом не позволил ей произнести больше ни звука.

Ничего не сказав на это, Завязин прошел на кухню и сел за стол. Отодвинув подальше от себя тарелку с нетронутой яичницей и ломтик хлеба, на котором лежали потемневшие, подсохшие по краям кусочки сыра, он водрузил вместо них свои огромные локти и правым кулаком подпер скулу.

– Ты тест делала?

– Да.

– Я тоже сейчас заехал, купил один. Сделай еще его, – протянул Завязин приобретенную в аптеке упаковку.

– Я сегодня уже два сделала, – сказала Люба, указав рукой на подоконник.

Вытянув шею, Завязин посмотрел на лежавшие там тесты.