Тяга к свершениям: книга четвертая

– Признаете ли вы себя виновным в том, что продали сотруднику полиции медное кольцо, обманным путем выдав его за золотое? – сказал мужчина, наклонившись ближе к Роману.

Свет попал на лицо, и Роман сразу узнал его: это был тот самый лысый лейтенант, которому он продал перстень цыганки. Страх сковал сейчас мысли и тело Романа: он впал в совершеннейший ступор.

– Нет… Это не я, – наконец, еле слышно смог произнести он.

– Неправда, именно вы. И у меня есть доказательство, – с этими словами лейтенант выложил на стол перед Романом массивный желтый перстень, весь покрытый едкой зеленой патиной.

– Я… я не специально… я не знал, что оно медное, – принялся оправдываться Роман.

– Нет, вы знали об этом! – настойчиво продолжил лейтенант, повысив голос. – Вы прекрасно об этом знали, и я считаю, что вы заслуживаете самого серьезного наказания!

– Нет… товарищ старший лейтенант… пожалуйста… не надо…, – принялся уговаривать его Роман. – Я отдам… отдам…

– Что вы отдадите? – гневно смотрел на него лейтенант.

– Я отдам все деньги… Мне ничего не нужно.

Роман полез в карман, в котором лежали четыре тысячи, но к своему ужасу, их там не обнаружил.

– Не выйдет! Поздно! – уже кричал на него полицейский.

Панический страх Романа перешел в отчаяние. Он боялся даже взглянуть на лейтенанта и, сбивчиво умоляя о прощении, продолжал судорожно искать у себя в карманах деньги. Их нигде не было. В ужасе поняв это, он вскинул голову, но увидел, что вместо лейтенанта за столом сидит Дульцов.

Роман испытал глубочайшее облегчение; страх и отчаяние тут же рассеялись.

– Прости меня, Рома, – промолвил Дульцов. – Ты действительно был не виноват, а виноват я. Виноват в том, что прикрываясь формальными общими положениями, искал только повод, малейшую возможность применить наказание, в надежде на собственную выгоду.

Роман смотрел на Дульцова, не понимая, о чем он пытается сказать ему.

– Я поступил с тобой бесчестно и несправедливо, – продолжал Дульцов в сильнейшем раскаянье. – Прости меня Рома!

Роман хотел успокоить друга, сказать, что он не должен просить у него прощения, как вдруг обнаружил, что находится сейчас уже не в темном помещении за столом, а в зале в квартире родителей; что сидит на стуле рядом с диваном, на котором, подняв ноги и прижимая их к себе обеими руками, сидела Марина. Ее личико было все заплакано, а сама она, покачиваясь взад-вперед, смотрела куда-то в сторону.

– Почему ты плачешь? – спросил у нее Роман.

Ничего не сказав в ответ, Марина посмотрела прямо на мужа, переполненным болью взглядом.

– Что с тобой случилось?

Марина ничего не отвечала, а только пронзительно всматривалась в глаза супруга, совершенно при этом не моргая.

– Почему, расскажи мне, почему ты плачешь? – настаивал Роман, в отчаянии повышая голос. – Расскажи мне. Расскажи, и я помогу тебе. Мы вместе решим эту проблему.

Но Марина лишь продолжала молча смотреть на него своими раскрасневшимися и опухшими от слез глазами.

– Что тебя гложет? Скажи, что терзает тебя? – уже умолял ее Роман.

– Рома, мне очень плохо, – измученным голосом тихо произнесла Марина. – Принеси, пожалуйста, попить, – обратилась она к нему, протягивая кружку.

Роман взял кружку из рук жены и пошел на кухню. На кухне, за столом он увидел родителей, спокойно беседующих о чем-то друг с другом. Он громко поздоровался с ними, но они не только ничего не ответили, но даже никак не отреагировали на его появление, по-прежнему продолжая свой разговор. Роман подошел к раковине и включил воду. Пока стакан наполнялся, он решил послушать, о чем говорят родители, но как ни старался он понять их разговор, услышал только невнятное шушуканье, в котором не в силах был разобрать ни единого слова, несмотря на то, что находился в метре от них.

Набрав воды, Роман вышел из кухни. Но только он ступил за порог комнаты, как оказался не в коридоре, а в пустыне. Вокруг него не было совершенно ничего, только желтые пески и солнце высоко над головой. Простояв немного на месте, он пошел по пустыне, не понимая, куда и зачем. Он шел, изнемогая от жары: солнце сильно припекало сверху, а снизу от раскаленного песка проистекал горячий воздух. Пройдя еще немного его начала мучить сильнейшая жажда, и он вдруг с радостью вспомнил про стакан воды, который держал в руке. Роман поднес его ко рту, чтобы напиться, но вдруг понял, что стакан совершенно пуст. Он заглянул в него: так и есть – в стакане не было ни капли. Роман почувствовал сильнейший жар: голова у него закружилась, а в глазах вдруг возник яркий, невыносимый свет – он зажмурился от боли и упал на колени. На секунду ему стало легче, но вдруг горячий песок начал сильно обжигать ему голени. Роман вскочил на ноги, но жжение не прекратилось, а только усилилось. Он не мог понять, почему его голени продолжали пылать. Паника вдруг охватила Романа; он начал лихорадочно стряхивать с колен остатки песка, но это не помогало; он стал прыгать, дергать ногами из стороны в сторону, но жжение лишь усиливалось – его ноги почти горели. Невероятный ужас пробрал Романа до самых костей; он не знал что еще предпринять и уже хотел было закричать, как резко проснулся.

В машине стояла сильная жара и духота: все тело Романа было мокрое от пота. Во сне он, видимо, сполз с сидения и ноги его оказались сейчас под самой печкой, которая, работая на полную катушку, усиленно обдавала их горячим воздухом. Привстав, он поднял спинку своего кресла, выключил печку и осмотрелся. Дульцова в машине не было, а они стояли в большой очереди из автомобилей в каком-то терминале. Слева и справа параллельно друг другу тянулись такие же вереницы машин всех видов – легковых, автобусов, грузовиков – а между ними сновали туда-сюда люди. «Наверное, уже на таможне», – подумал про себя Роман. Он открыл окно: на улице была глубокая ночь, и лицо его обдал поток свежего, прохладного воздуха. Роман не хотел выходить и продолжил сидеть в машине, пока не увидел приближающегося Дульцова с какими-то бумагами в руках.

– Фу-у-у, ну и баня. Я похоже забыл печку выключить, – громко и сокрушенно воскликнул Дульцов, садясь в машину. – Термодатчик сломался и она жарит сейчас без ограничения… Давно проснулся?

– Только что. Мы на таможне?

– Да. И я уже все оформил! – победоносно произнес Дульцов, демонстрируя другу толстую пачку самых различных документов, справок, форм и бланков, которую он держал в руках. – Через час уже будем в Китае.

– Здорово, – ответил Роман. Он первый раз в своей жизни въезжал в другую страну, и испытал сейчас целый ворох чувств: от сильнейшего энтузиазма и нетерпения, до нерешительного колебания и даже страха. Все эти противоречивые эмоции вспыхнули в Романе практически одновременно, и он почувствовал себя будто в легком опьянении. Словом, Роман погрузился в то самое волнующее душу состояние предвкушения каких-то новых совершенно незнакомых впечатлений, которое постоянно сопровождает нас в детстве и юности, и которое так редко случается вновь испытывать людям старше двадцати пяти лет.

IV

Спустя всего неделю Роман с Дульцовым снова пересекали границу, на этот раз уже в обратном направлении. Сделка с лесом прошла более чем удачно: они продали его с пятидесятипроцентной надбавкой, а кроме того покупатели оказались представителями небольшой мебельной фабрики и в надежде на дальнейшее сотрудничество предложили друзьям свою продукцию по льготной стоимости. Роману и Дульцову идея понравилась; они закупили у новоиспеченных партнеров крупную партию самой различной мебели и, не решившись отправлять такой товар по железной дороге, наняли для ее перевозки два грузовика, планируя сопровождать их на машине Дульцова до самого N-ска.

День близился к концу. Выехав на рассвете, друзья шесть часов провели в автомобиле, прежде чем прошли таможню сами, и уже почти столько же времени ждали пока подойдет очередь их грузовиков, правда, находясь теперь не в раскаленной на солнце машине, а в прохладном здании таможни. Здание было совсем новое, двухэтажное, большое и красивое. Первый этаж представлял собой просторный холл с почти полностью стеклянными стенами, позволяющими спокойно обозревать все, что происходило на улице, и множеством пластиковых сидений, скрепленных сплошными рядами и объединенных между собой так, что при желании на них можно было даже и прикорнуть. Также здесь был кафетерий, где друзья только что плотно поели и вполне довольные жизнью стояли теперь возле панорамного окна, наблюдая, как продвигается очередь, в которой находились нанятые ими грузовики.

Оба они были одеты в светлые летние брюки и туфли, на подобии легких мокасин; сверху на Дульцове была голубая футболка навыпуск, а на Романе – белоснежная рубашка и небольшая кожаная сумка светло-бежевого цвета, висевшая на лямке, перекинутой через плечо. Эта была туристская сумка, размером с книгу, которую Роман неизменно держал перед собой на уровне живота, поминутно поправляя ее рукой. Он старался делать это незаметно и быстро, но скрыть истинные мотивы своих действий у него совершенно не получалось. Со стороны было хорошо видно, что каждый раз поправляя сумку, он наощупь контролировал сохранность ее содержимого. Любой карманник, с минуту понаблюдав за Романом, сразу бы определил, что в сумке находится нечто очень ценное, и не ошибся бы – в ней действительно лежало сейчас ровно десять тысяч евро. Часть денег (что-то около двенадцати тысяч евро), вырученных с продажи леса, друзья решили оставить в наличности, а так как сумма свыше десяти тысяч условных единиц согласно законодательству подлежала обязательному декларированию они, чтобы не платить налог, разделили ее. Десять тысяч взял с собой Роман, а оставшиеся две – Дульцов. Роман никогда не перевозил валюту через границу и оттого немного нервничал, но оказалось совсем напрасно – таможенники даже и не попросили у него открыть сумку. Пройдя таможню сами, друзья терпеливо ждали теперь, когда подойдет очередь их грузовиков.

– Слушай анекдот, – оживившись, весело произнес Дульцов.

– Давай, – сказал Роман, охотно сосредоточив на друге все свое внимание.

– К начальнику поезда вбегает помощник и говорит: «Эммануил Германович, там таможенники к грузу придрались. Что делать?»; «Дай им денег, Володя»; «Давали. Не берут!»; «Тогда проспонсируй их. Организуй сауну, девочек, коньяк, икру – ну все как положено»; «Тоже пробовали. Отказываются!»; «Не берут?! Отказываются?!! Хм… а знаешь что, Володя? Гони-ка ты их на…! Никакие это не таможенники!», – закончил Дульцов и сам тут же расхохотался.

Роман тоже смеялся. Помимо Дульцова мало кто еще из его знакомых умел рассказывать анекдоты так интересно, смешно и выразительно: у его слушателей никогда не возникало необходимости, дабы не обидеть рассказчика, насильно выдавливать из себя смех, отводя при этом взгляд, устыдившись принужденного характера собственных эмоций.

Роман смеялся совершенно искренне, но сквозь смех в его лице ясно просматривалась сейчас болезненная усталость и изнеможение.

– Ты как себя чувствуешь? – поинтересовался у него Дульцов.

– Вроде нормально, – неуверенно ответил Роман.

– Таблетки помогли?

– Да, помогли. Днем легче было, но сейчас как будто снова что-то начинается. Голова опять кружиться, болеть же и не переставала.

– Может, все-таки еще выпьешь парочку? Я быстро принесу, только до машины сбегаю.

– Нет, спасибо. Я, если честно, опасаюсь лишний раз их принимать. Пока все более-менее хорошо – лучше не стоит, – поморщившись, махнул рукой Роман.

Накануне ночью у него поднялась температура и появилась сильная головная боль: по всем симптомам это было какое-то простудное заболевание, возможно даже грипп. К утру Роману стало совсем плохо (ночью он почти не спал) и друзья первым делом направились в аптеку, собираясь по-быстрому до выезда домой купить какое-нибудь сильнодействующее лекарство, но услышав при входе от продавщицы вместо привычного для приграничного Китая «задараствуйте» приветственное «ни хао» поняли, что это будет не так легко, как они рассчитывали. Аптекарша – молоденькая китаяночка – совершенно не понимала по-русски и только в удивлении уставилась на друзей, которые стали пытаться жестами объяснить, что им нужно. С особенным рвением принялся за дело Дульцов: сначала он, закрыв глаза и схватившись за голову обеими руками, принялся покачивать ей из стороны в сторону, стараясь, видимо, изобразить человека, мучающегося головной болью, но со сторон получалось, будто он только что вспомнил, что забыл выключить дома утюг; затем Дульцов начал трогать лоб Роману, намекая на его повышенную температуру, и даже в запале попытался схватить руку китаяночки и приложить ее к голове друга, чтобы та сама почувствовала, какой у него жар, но девушка успела-таки вовремя отпрыгнуть от него, заметно при этом перепугавшись. Все эти попытки Дульцова объясниться со стороны выглядели несуразно и глупо; Роману стало стыдно и за себя и за друга, и он уже не хотел ничего покупать, а думал только о том, как бы поскорее успокоить и увести отсюда Дульцова, но тот основательно разошелся, продолжая с всевозрастающей экспрессией изображать больного. Однако, его упорство было вознаграждено: неизвестно, на какие мысли навела китаяночку устроенная Дульцовым пантомима, но через несколько минут ее созерцания девушка, сохраняя прежнее озадаченное выражение лица, вытащила из-за прилавка и предложила ему какие-то таблетки. Это были капсулы, наполненные ярко-синими гранулами, на упаковке которых не было ни одной известной друзьям буквы: там вообще не было букв, а имелись только непонятные иероглифы. Дульцова это вполне устроило и он, просияв от радости, начал доставать деньги; но вдруг заколебался Роман. Он был смущен перспективой принимать таблетки, совершено непонятного действия, да кроме того его настораживала все еще сохраняющаяся растерянность во взгляде девушки: было похоже, будто она сама не до конца уверена в том, что правильно поняла друзей, а предложила им это средство только чтобы Дульцов поскорее прекратил свои эксцентричные зарисовки. Роман захотел хоть как-то успокоить себя и, совершенно позабыв в этот момент о том, что его собеседница не понимает по-русски, спросил: «Точно от температуры?», на что китаянка принялась судорожно кивать головой, быстро выговаривая в ответ что-то по-своему и показывая два пальца, подразумевая, наверное, что лучше принимать сразу по две таблетки. «Да конечно то, что надо!», – тут же произнес Дульцов, ободряюще хлопнув Романа по плечу и, расплатившись за пилюли, друзья вышли на улицу. Романа продолжали терзать сомнения относительно совершенно незнакомого ему лекарства, но необычно болезненное состояние организма вынудило его принять пилюли. Непонятно, подействовали на него пилюли или просто он расходился, но вскоре у Романа прошло большинство симптомов, и он на протяжении всего дня чувствовал себя вполне здоровым. Однако к вечеру состояние его снова начало ухудшаться.

– Такое ощущение, что у меня горло воспалилось, – сказал Роман, прощупывая себе шею под нижней челюстью. – Глотать больно, и лимфоузлы сильно увеличены. Знаешь, когда как-нибудь не так головой поворачиваешь, зажимаешь их, и резкая боль возникает?

– Да, – понимающе сморщился Дульцов.