Тяга к свершениям: книга четвертая

– Это вам, Максим Леонидович. А это останется у меня, – сказала она, властно положив свою левую руку на представленные Майским бумаги.

Майский взял справку, бегло изучил ее и положил в папку, после чего не вставая из-за стола, вдруг снова обратился к женщине.

– Я просто хотел попросить, может, в следующий раз вы меня без всей этой макулатуры примите? – спросил Майский, робко кивнув в сторону стопки принесенных им справок и бумаг.

– То есть как это? – удивилась женщина.

– Ну а какой смысл мне все это проходить? – несуразно и неуверенно улыбнулся Майский. – Что у меня за это время, новая рука отрастет, что-ли?

– И что вы предлагаете? – строго спросила женщина. В словах Майского имелась неоспоримая логика.

– Просто, зачем мне приносить кучу этих справок, если вы их даже не смотрите? В моем случае все очевидно – так не проще мне прийти к вам, не простаивая в этих бессмысленных очередях и не собирая горы ненужной макулатуры.

– Нет. Я не могу на это пойти. Есть установленная процедура. Тут уж никуда не деться – мне необходимы все эти документы, чтобы сделать заключение.

– Может, вы тогда меня хотя-бы вне очереди будете принимать? – после небольшой паузы поинтересовался Майский. – Ведь вы же бумаги даже не смотрите. Мне только показаться вам и все.

– Я не могу вас без очереди принимать.

– Но почему?! – на этот раз уже громче в возмущении произнес Майский. – Вы здесь по полчаса со всеми разбираетесь, а мне надо-то всего две минуты каких-то. У меня же случай очевиднейший. Зачем мне часами в этих очередях простаивать?!

– О чем вы говорите! – тоже заметно повысив голос, произнесла женщина. – Без очереди я вас принимать не буду.

Майский замолчал, но лишь для того, чтобы через мгновение вспыхнуть еще более яростным негодованием.

– Знаете вы кто?! – гневно обратился он к женщине.

– Кто? – спросила та не менее решительно, с видимой готовностью дать незамедлительный отпор.

– Вы – паразиты! Паразиты!! Вся ваша деятельность заключается лишь в том, чтобы осложнить жизнь людей! Чем сильнее зарегулировано наше общество, чем больше в нем бюрократических препонов, тем больше у вас работы. И вы, естественно, всеми силами стараетесь увеличить количество процедур, справок, проверок, чтобы только обеспечить себя работай, а если очень повезет – то еще и калымом. Вы паразиты общества!

От столь яростного обвинения женщина совершенно опешила: лицо ее покрылось краской, глаза округлились и выкатились.

– Вы меня назвали паразитом?! – собравшись с мыслями, выпалила она. – Вы – тот, кто пришел сейчас сюда просить пособие, потому что не можете заработать себе на жизнь, умудряетесь называть паразитом меня?! Да я, между прочим, ежемесячно плачу со своего дохода налоги в бюджет, из которого вам будет начисляться пособие! Так кто из нас паразит получается?!

– И что же вы производите?! – злобно проревел Майский. – Откуда берется ваш доход?! Вся ваша зарплата – это выплаты из того же бюджета, идущие для поддержания вот таких вот как у вас рабочих мест, основанных на устаревших бессмысленных бюрократических процедурах. Вместо того чтобы облегчать жизнь граждан, ускоряя внутри-социальное взаимодействие, вы только усложняете эти процессы. Производить бессмысленные, вредные обществу процедуры – вот ваша работа!.. Что же касается меня, то я, прежде чем руку потерял, больше десяти лет на газовом месторождении за северо-полярным кругом отпахал!!! – сказав это, Майский резко встал из-за стола и вышел из кабинета.

В коридорчике к этому времени осталось только четыре человека. Они плотно скучковались возле самой двери, ближе всех к которой был стоявший на своем прежнем месте судорожно подергивающийся мужчина. Когда Майский покинул кабинет, мужчина поспешил зайти внутрь, но не успел сделать и двух шагов, как изнутри раздался громкий и крайне раздраженный голос врача.

– Да вы что не понимаете?! Прием только до двенадцати!!!

– Я все … равно … не уйду … я за … записан…, – стал возмущаться мужчина, но из-за мучавших его нервических судорог, которые еще сильнее сотрясали теперь все его тело, возмущения прозвучали крайне невнятно.

– Я же русским языком объясняю – прием окончен!!! Нет, он не понимает!.. Я сейчас охрану позову!.. – эти последние слова врача Майский услышал, находясь уже в холле, за секунду перед тем, как выйти на улицу.

III

Покинув здание врачебно-трудовой комиссии, Майский направился прямиком к автобусной остановке. Солнце давно взошло: оно успело уже подняться над домами, но о его присутствии говорило лишь нелепое размытое светлое пятно в сплошной серой пелене облаков, беспросветно окутавшей небосвод. Город выглядел мрачным, темным и грязным: все автомобили были по самые крыши запачканы растекшейся по улицам осенней слякотью, деревья стояли голые, а облетевшую с них желтую листву еще несколько дней назад укрыл снег, спрятав под собой эти последние яркие отголоски замирающей жизни. По тротуарам сновали туда-сюда люди, но их было немного и все с хмурыми, безрадостными лицами: никто не стоял, не разговаривал на улице, не сидел на лавочках – все спешили куда-то по своим делам. Даже местные бездомные собаки не бегали, как обычно, по округе стаей, а, сложив грустные морды на лапы, лежали сейчас на земле, греясь возле паривших канализационных люков, вокруг которых черными полянками растаял снег. По улицам гулял промерзлый ветер, срывая последние темно-коричневые листья, еще висевшие кое-где на деревьях, и заставляя прохожих поднимать воротники, опускать головы и ускорять шаг. Майский тоже быстро окоченел и весь сгорбившись, засунув папку подмышку и спрятав руки в карманы, в попытке плотнее прижать к себе куртку, поспешил на остановку. Благо, идти было недалеко, и вскоре он уже оказался на месте.

Остановка, на которую вышел Майский, была довольно прилично обустроена – имела крышу и лавку, да кроме того с одной стороны ее закрывал большой киоск, отчего тут почти не ощущалось ветра и находиться было вполне себе комфортно. На остановке стояла женщина с большой, доверху наполненной чем-то сумкой, да еще трое высоких молодых парней лет девятнадцати, одетые в джинсы, кроссовки и короткие плотные черные кожаные куртки. Парни имели лихой вид: стоя в размашистых позах, они громко беседовали, смелись, курили и, будто вовсе не замечая установившегося мороза, бодро пили пиво, по бутылке которого было в руках у каждого из них.

Выйдя на остановку, Майский остался стоять у самого ее края, возле лавки. Он предусмотрительно не стал проходить дальше, а устроился позади находившихся здесь людей, так, что повернувшись сейчас лицом навстречу потоку автомобилей, мог наблюдать и за проезжающим транспортом, и за женщиной, и за молодыми парнями. Майский знал, что автобус еще долго может не появиться (помимо того, что его номер редко ходил, так была еще и середина рабочего дня – самый разгар обеда) и внутренне приготовил себя к длительному ожиданию. Несколько минут он стоял без движения, отслеживая взглядом проезжавшие автобусы, пока вдруг не почувствовал, что кто-то приближается к нему сзади. Майский повернулся и тут же весь сморщился, ощутив невыносимую вонь, распространявшуюся от бича, обходившего его сейчас с левой стороны.

Вид у бича был совершенно отвратный. Его лицо, округлое и водянистое, безобразно заплыло и, казалось, вообще неспособно было изобразить какие-либо эмоции. Оно имело настолько явно выраженный синюшно-бардовый цвет, что на нем был почти незаметен огромный, еще достаточно свежий, с кровяными подтеками сизый синяк, украшавший левый глаз бича. Волосы на голове у него были короткие, все слипшиеся, скомканные в колтуны; бороды не было, а вместо нее торчала длинная щетина, которая была так безобразно острижена, что придавала нижней части лица совершенно несимметричную несуразную угловатую форму. Одет бич был в джинсы и кожаную куртку, но одежда на нем находилась в крайне непотребном состоянии: джинсы были изодраны, все серые от въевшейся в них пыли, из-под куртки торчал засаленный свитер, испещренный множеством свежих и не очень пятен, самого различного цвета и происхождения, а сама куртка была основательно протерта, то тут, то там свисая наполовину оторванными широкими лоскутами кожи. На ногах у бича были изношенные донельзя ботинки, целиком облепленные толстым слоем осенней вязкой земли, а на плече висел рюкзак, такой же бесформенный и грязный. Но ни безобразная одежда бича, ни его бесчеловечный вид, не шли ни в какое сравнение с той ужасной вонью, которую источало все его существо.

Пройдя мимо Майского, бич уселся на лавку, которая находилась в нескольких метрах левее, однако, несмотря на расстояние, исходивший от него тошнотворный запах продолжал ощущаться по-прежнему остро. Этот запах до крайности взбудоражил обоняние Майского, так что тот сразу поспешил отойти в сторону, ближе к стоявшим впереди парням.

Молодые люди к тому времени тоже успели заметить бича и уже не разговаривали друг с другом, а, сохраняя насмешливые выражения лиц, с неподдельным интересом уставились в сторону лавки, предвкушая забавное зрелище. Их ожидания вполне оправдались: к безмерной радости парней, уже через минуту бич принялся копаться в стоящей возле лавки мусорке, почти по самое плечо погрузив в нее свою руку. Вскоре он извлек из урны грязный заляпанный полиэтиленовый пакет, в котором помимо нескольких сигаретных окурков лежала какая-то недоеденная выпечка, по форме похожая на беляш. Развернув пакет, бич понюхал тесто и, видимо вполне удовлетворившись состоянием беляша, откусил от него приличный кусок, а оставшуюся часть положил в свой рюкзак. Увидев это, парни расхохотались и в конец развеселились. Бич же, похоже, вообще не заметил их громкого смеха, и как ни в чем небывало продолжил свое занятие: смачно разжевывая беляш, он изредка доставал что-нибудь из мусорки, бегло изучал найденный предмет, после чего либо клал находку в свой рюкзак, либо снова возвращался к раскопкам.

Все время, пока бич ковырялся в урне, парни наблюдали за ним, периодически разражаясь громким показным смехом; когда же тот, наконец, оставил мусорку в покое, они, посмотрев в его сторону еще немного и поняв, что больше ничего интересного увидеть им здесь не удастся, вернулись к прерванному разговору. Но проговорили они совсем недолго: через несколько минут к остановке подъехал автобус и парни, залпом допив остававшееся пиво и повыкинув бутылки, ловко запрыгнули в него. За ними последовал и Майский.

Народу в автобусе было не так уж и много: все сидения оказались заняты, но при этом стояло только человек пять, отчего в салоне было вполне себе просторно. Поднявшись по ступенькам, Майский не стал проходить далеко, а устроился поблизости от входа; когда же он развернулся лицом к двери, то с удивлением и к огромному неудовольствию своему обнаружил, что сидевший до этого на лавочке бич уже подходил к автобусу следом за ним. Бич, по всей видимости, тоже собирался проехаться на общественном транспорте, и даже заготовил для этого полагающиеся десять рублей, которые сжимал сейчас в своей грязной руке, покрытой грубыми толстыми коростами и увенчанной безобразными нестрижеными черными ногтями.

Майский весь нахмурился и напрягся, представив, что будет твориться в закрытом автобусе, когда в него залезет этот отвратно смердящий бич. Он обвел вопросительным взглядом окружавших его людей, как бы пытаясь заручится поддержкой кого-нибудь из них, но, похоже было, что кроме него самого, да еще трех молодых парней стоявших с ним на остановке никто из присутствующих не представлял, что их ожидало. От осознания своей неспособности хоть как-то воспрепятствовать бичу, Майский испытал вдруг глубокое отчаяние, вперемежку с яростным негодованием.

– Он что, тоже с нами поедет? – чрезвычайно зло и раздраженно проговорил Майский, несознательно адресовав свои слова к стоявшим рядом и болтавшим о своем молодым парням.

Услышав вопрос, парни прервали разговор и обратили свое внимание на Майского.

– Не поедет, – поняв в чем дело, тут же бойко отреагировал один из них.

Испытывая по-юношески острое желание проявить себя, молодой человек подошел к выходу и, упершись двумя руками в поручни, с такой силой пнул в грудь начинающего уже забираться в автобус бича, что тот пролетел метра полтора, прежде чем рухнул на землю. Женщины ахнули, а молодые люди дружно и очень громко расхохотались; но заметя на себе осудительные взгляды окружающих, все же умерили свой смех и, сохраняя приподнятое расположение духа, сосредоточились на разговорах друг с другом.

Двери автобуса закрылись, и он поехал дальше по маршруту. Майскому стало гадко и тягостно на душе; еще некоторое время он продолжал наблюдать в окно за тем, как бич поднялся с земли и поплелся назад к лавочке, пока, наконец, остановка совсем не скрылась у него из виду.

?????????????????????????????????????????

Очень быстро Майский доехал до места назначения и, выйдя из автобуса, направился прямиком домой. Он уже сворачивал во двор, когда взгляд его упал на виднеющуюся дальше по улице пятиэтажку. В этой пятиэтажке находилась квартира Юлии Романовны и Леонида Федоровича, и при виде нее Майский, еще несколько минут назад думавший только о том, как бы скорее попасть к себе в квартиру, вдруг ощутил невольное и очень сильное стремление заглянуть в гости к родителям. Не представляя себе ни одной объективной причины, по которой ему следовало бы это делать, а руководствуясь одним только стихийным, невесть откуда взявшимся желанием, он направился к их дому и уже через несколько минут звонил в дверь. После недолгого ожидания ему открыл Леонид Федорович.

– Привет, – находясь в подъезде и не спеша заходить внутрь, поприветствовал отца Майский.

– Привет, – с легким удивлением ответил явно не ожидавший такого визита Леонид Федорович, отступив при этом назад, как бы приглашая сына войти.

Майский прошел в коридор и, пожав отцу руку, начал раздеваться.

– Бардак у вас такой на улице – всё в мусоре, – не поднимая глаз, сказал он. – Дворник так и не появился?

– Не-ет. Никто не убирает…, – ответил Леонид Федорович. В речи его отсутствовали всякие эмоции: он говорил монотонно, тихо, будто бы находясь в храме или на поминках. – Да и люди какие? Свиньи. Ну, видно же, что дворника нет – зачем еще больше мусорить? Недавно только снег выпал, прикрыл весь этот срам; так нет же – поверх уже снова накидали.

Мужчины прошли в зал. Майский сел на кресло, стоявшее спинкой к проходу, а Леонид Федорович как обычно устроился на диване, напротив телевизора, который тут же поспешил выключить.

– Привет Максим, – раздался женский голос, только Майский опустился в кресло.

Голос показался ему очень знакомым, но он затруднился сходу определить его обладательницу. Обернувшись же, Майский увидел, что это была Марина, которая тоже вошла сейчас в зал.

– Привет, – растерянно ответил он.

– Как твои дела? – поинтересовалась Марина, и Майскому вмиг стало ясно, почему он не сумел сразу узнать ее. Последняя их встреча была два месяца назад, в августе, и с тех пор голос Марины очень сильно изменился: слова ее звучали сейчас тихо, устало и даже вымученно, а в интонации появились несвойственные ей прежде надрывные, хриплые нотки.