Холодный путь к старости

ПОСЛЕДНЯЯ ВСТРЕЧА

«Изнашивается все, даже дружба»

Алик по привычке следил за газетными публикациями, делал неутешительные выводы. Все, с чем он боролся, продолжалось. Он держал перед собой три публикации, на каждой светилось по одной строке, выделенной ярким маркером:

1.      «С введением в действие нового Налогового кодекса вся алкогольная продукция подлежит обязательной маркировке региональными специальными марками».

2.      «Распоряжением Правительства РФ разрешено до 1 сентября реализовать остатки немаркированной региональными специальными марками алкогольной продукции».

3.      Распоряжение мэра «О продлении срока реализации алкогольной продукции», датированное 31 августа.

«Охамела власть с Хамовским, – печально раздумывал Алик. – Правительство России ограничивает срок продажи немаркированной водки первым сентября. Мэр маленького нефтяного города на Правительство плюет, продляет продажу водки, и прокуратура молчит»…

***

Сапа думал о неудавшемся союзе с Матушкой и тосковал. После того, как у Матушки с Харевой провалилась затея обвинить Алика в дезинформации, Матушка потеряла интерес к Сапе. Сапа чувствовал, что провинился и перед политической противницей Хамовского, хоть и иллюзорной, и это приводило его в совершеннейшее уныние, поскольку между двумя сторонами одной и той же политической медали маленького нефтяного города, властью и оппозицией, не находилось промежутка, куда удалось бы втиснуться.

На ум Сапе приходили странные разрозненные мысли: «Когда люди говорят, что похудели на два-три килограмма, это смешно. Может, они в туалет хорошо сходили», «У учеников актировка, учителя – за водкой», «Чтобы быстрее и проще повысить показатели, надо не работать, а приписывать»… Откуда и зачем эти думы появлялись в его голове, Сапа не мог понять, он их воспринимал, как пламя воспринимает дрова, и тускнел, как затухает ненужный огонь…

***

При встрече с Сапой Алик еще в дверях обратил внимание, что его политический консультант еще более обрюзг, побледнел и даже полысел. Он такой и стоял в коридоре, одетый в синие свободные спортивно-домашние штаны, светлую футболку и, кроме сказанного выше, похудевший, постаревший и небритый. Пригласил в квартиру без энтузиазма, только потому, что, как интеллигентный человек или считающий себя таковым, не мог отказать просящему. Алик привычно вошел в кухню, присел в кресло, где обычно и сидел, и был неприятно удивлен тем, что испарились таинственные эфиры, превращавшие любой разговор с Сапой в сказочное общение. Взрослая сказка о Сапе внезапно перестала волновать, как в свое время Алик внезапно стал равнодушен к детским сказкам. Он понял, что больше к Сапе не придет, но разговор, несмотря на взаимную антипатию, сложился интересный…

– Торговля водкой в советское время являлась золотым ручейком государства, – вспомнил Сапа. – Одна из главных доходных статей бюджета. Чиновники прекрасно знают, какой бизнес надо брать в свои руки.

– И тогда в другом свете выглядят расплодившиеся праздники, – продолжил Алик. – В праздники народ пьет водки намного больше, а это дополнительные деньги. Вспомните банкеты, которые последние годы администрация нашего города организует по каждому маломальскому случаю. Любой день рождения организации или учреждения – и обязательно организуются застолья в ресторане, причем за бюджетный счет и со значительными возлияниями. А это опять дополнительные деньги. Чем больше народ спивается, тем больше прибыли получат торговцы водкой, а согласно нашей версии – чиновники.

– Ты не забывай еще один момент, – продолжил Сапа. – Водка всегда связана с ростом преступности, и чиновники, торгующие спиртным, ей содействуют…

Последний разговор с Сапой был безрадостен. Рассказы Алика тоже принимали грустные оттенки.

ИЗЛУЧИНА РЕКИ

«О смерти, если хочешь жить, лучше не знать или стараться забыть»

Возле небольшого гнетущего холмика с аккуратным крестом из посеревшей от времени древесины стоял, склонив голову, молодой человек в легкой летней рубашке. Женщина в плотно запахнутом темном одеянии, которую вполне можно было бы принять за его жену или сестру, сидела рядом на траве, опершись рукой и поджав ноги, и грустно смотрела перед собой. Ничто окрест не утешало взор, если не считать щедрой на осенние ягоды рябины, росшей неподалеку на краю крутого обрыва, с которого открывалось величественное зрелище.

Излучина реки, окаймленная крутоярами, поросшими изумрудной и невероятно живой травой, увлекала своей величественной живописной далью. Несчетные деревья, стоявшие по обеим сторонам берега нестройной границей манящего в свои глубины светлого леса, тихо покачивали легкой листвой, словно крылами в попытке подняться в воздух, который всецело затопил это место своей беспредельно прозрачной, сияющей изнутри, эфирной субстанцией. С шелестом листьев неслись стихи на успокаивающем, мечтательном языке, непонятном для разума, но вполне различимом для впечатлительного сердца. Воздух изобиловал ароматами сочных трав и цветений. Чудо-солнце, неистовое в космическом танце безудержного огня, полыхало щедро, но необъяснимо нежно. Его лучи, будто кайма занавески, колыхались над лесом под трепетным движением ветерка и окропляли сказочную картину природы живой водой теплого света, заставляя ее исторгать из себя все доступные природные краски и гореть в полную силу, заявляя вслух о своем существовании щебетом разноголосых птиц. Широкая гордая река блестела и переливалась чешуей гонимых по поверхности небольших волн. Светлые песчаные откосы, словно ладони рук, нежно подправляли ее неторопливое течение. И в вышине, как радостный фон гениальной картины, развернулось голубое полотно кристально чистого всепрощающего неба.

Молодой человек повернулся спиной к могилке и подошел к стальной серебристой ограде, отрезавшей этот небольшой участок горькой земли от остальных земель и городов, от жизни. Он взглянул на обычную и в то же время невероятную красоту, развернувшуюся прямо перед ним, под ним, над ним. На него нахлынуло чувство полета. Мысли о потерях, раскаленной стрелой терзавшие его сердце, мгновенно исчезли, и он ощутил прикосновение счастья, того невероятного счастья, что родилось из желания слиться со всей этой красотой, стать с ней одним целым, неразрывным существом, частью полного гармонии и жизнеутверждающей силы мира. Он неподвижно стоял и завороженно смотрел, точно видел все это впервые. Радость освежила и смыла с него грязь уже давно потерявших всякий смысл тягостных мыслей. Он оглянулся на женщину, все так же задумчиво смотревшую на безотрадную могилку и крест, изводящий воспоминаниями о нереально страшных последних днях ее отца. Блестящая слезинка замерла на серой от переживаний щеке.

Отчаянное чувство пронзительной как нож жалости овладело молодым человеком.

– Повернись, посмотри вокруг, – попросил он.

Женщина с трудом оторвала опустошенный горем взгляд от могилки и непонимающе взглянула на молодого человека. В ее взгляде читались осуждение и непререкаемый приговор.

– Нельзя так безудержно горевать. Жизнь продолжается. Тебе надо отдохнуть. Оглянись. Пожалуйста, – еще раз попросил молодой человек.

В ответ она незряче посмотрела вокруг, и увидела лишь тополиную тлю, витавшую вокруг мелкими темными точками, сбивавшейся в единое пугающее темное облако, и воздух стал по июльски душным и спертым, как в тот день… Ее взгляд опять притянули крест и могилка, и снова безысходность тяжким грузом пригнула ее плечи.

– Прошу тебя, повернись. Не смотри на крест, оглянись вокруг, – проникновенно произнес молодой человек.

Женщина еще раз молча оглянулась, безотчетно повинуясь просьбе, а не желанию. Она посмотрела вокруг, но ничто не привлекло внимания ее пустых глаз, продолжавших видеть лишь холмик земли, под которым покоился близкий ей человек, все остальное скрывалось в дорожной пыли завороженного прошлым зрения. Она медленно и отстраненно, словно пребывая во сне, опять приподнялась и пересела немного в сторону. Но взгляд, взгляд! Он устремлялся в одну высасывающую силы точку: крест упрямо перечеркивал для нее и щебет птиц, и все красоты развертывающейся панорамы жизни.

Вдруг молодого человека озарило: «Множество гнетущих могил оставляем мы за собой на дороге времени. Утраты привычного, прекрасного, доброго и боготворимого неизменно последуют. Любимый человек, любимый дом, любимая работа… И хочется, чтобы жизнь остановилась в те далекие счастливые мгновенья, но она продолжается, заставляя почувствовать горечь нежданных потерь.

Изредка оглядываясь на все эти кресты, хочется вернуться, презрев все временные запреты, чтобы вечно жить с любимыми в счастье, но это невозможно, и остается страдать, упрекать себя, винить в том, что не все сделано, чтобы отдалить миг расставания? Или жить? Мы пытаемся найти новое предназначение, новое место приложения сил, нового любимого человека, порой постоянно оглядываясь назад, потому что не в силах полностью отвернуться от прошлого, лучше которого, как нам кажется, уже ничего в жизни не будет. И его страждущие тени, взывающие к тоске беспощадные тени прошлого, пытаются заслонить жемчужные проблески будущего, пытаются его ревниво отобрать и спрятать во тьме сомнений. Но прошлое умирает тут же, как только закончилось его реальное существование в настоящем. Так зачем же стремится к смерти?»

– Повернись спиной к могиле. Откройся жизни. Впереди еще есть время и много интересного. Надо только стремиться вперед и перестать оглядываться. В могиле нет ничего, кроме муки и мрака. ЕГО в земле нет, он никогда не любил сидеть дома. Он, несомненно, в небе, рядом с птицами. Смотри, – сказал молодой человек и подошел к женщине.

Он осторожно взял ее под мягкую безвольную руку, помог подняться, а потом неторопливо подвел к оградке, к краю пугающего неизвестностью обрыва, и она тоже увидела прекрасную арфу излучины реки и чаек, стремительно пробивавших прозрачную субстанцию, казалось, сиявшего изнутри воздуха. Легкий ветерок нежно перебирал волосы молодого человека и женщины, почти неощутимо играл со складками одежды, а они стояли вдвоем, прижавшись друг к другу, словно найдя долгожданную опору – два четких силуэта на высоком берегу сильной величественной реки.

Взгляд женщины стал оживать, яснеть – не мгновенно, нет, а так, как исчезают густые утренние туманы с алым приходом утреннего солнца. Молодой человек что-то говорил, а она почти не слушала его, внимая целому миру гармонии, который остро напомнил ей самозабвенные детские впечатления: восходящие до самого неба дальневосточные сопки, по которым, если бежать наверх, можно было коснуться блуждающих душ облаков; огромные, словно зонтики, лопухи, под которыми легко спрятаться от любого ненастья… Вид излучины реки вызвал к жизни самые сокровенные, насыщенные любовью мысли, и даже не мысли, а предмыслия, которые понемногу наполняли каждую клеточку тела ощущением счастья и стремлением к лучшему.

Они пошли от могилки по зеленой траве, по едва заметной, словно бы малахитовой дорожке, протоптанной солнечными зайчиками. Подумав об этом, женщина улыбнулась, и сама взяла молодого человека под руку.

***

Итак, Алик с Сапой больше не встречался. Сапа исчез, как часто исчезают люди, отдалившиеся от бытия или потерявшие к нему интерес, а в жизни Алика, кроме рассказов, спустя чуть более полугода появилось еще одно новое направление.

ПОДАРКИ

«Подарок иногда очень сложно отличить от взятки»

О, как он ждал подарка от своего бывшего врага, а может, и не бывшего.

«Обещал подарить ноутбук до нового года, а Хамовский словами не бросается. По крайней мере, этого за ним не замечено, – рассуждал Алик. – До Нового года осталось несколько дней. Сегодня у нас последняя встреча до назначенной даты. Значит, сегодня. Ноутбук – это уж слишком, но какой-то подарок он непременно сделает. Например, книжку свою подарит, чтобы посмеяться надо мной в глубине своей чертовской души».

Алик шел к мэру на согласование его новогоднего интервью.

Сближение с Хамовским, которого он расписывал совсем недавно в «Дробинке», было для Алика неожиданностью. Нет, он не строил иллюзий относительно забвения своих проступков. В сфере политики никто не забыт и ничто не забыто. Он наблюдал разрушенных судеб достаточно, чтобы понимать: мстительность не знает границ. Он проиграл выборы и, лишившись депутатского иммунитета, ждал расправы, но он был журналистом и любил свое дело. Поэтому решил напоследок заработать больше гонораров да и попробовать себя на новом поприще литературы.

Саморазрушение, самостоятельный уход – что может быть проще? Кинул заявление, и ты свободен, до того момента, пока на другом месте не встретишь те же проблемы. Вспыльчивость и амбиции – плохие советчики. Алик умел учиться на чужих ошибках.

Оказалось, что к такому повороту событий его соперники, а это вся администрация маленького нефтяного города вместе взятая и, естественно, руководство газеты маленького нефтяного города, финансировавшейся за счет администрации, готовы не были. Все профессионалы и непрофессионалы редакции не смогли противопоставить работоспособности Алика ничего. Он регулярно из месяца в месяц лидировал по количеству сданных и опубликованных строк. Он регулярно лидировал по количеству лучших материалов номера. И это был факт, на который было невозможно закрывать глаза. Все-таки увольнять надо за что-то.

В общем, Квашняков вынужден был, нервно подергивая маской лица, словно бы игрушечной мордочкой из пористой резины, позади которой шаловливые детские пальчики двигались и управляли мимикой, хвалить его на планерках и ставить в пример другим. Настороженные лица собратьев по перу, сидевших вокруг, приобретали при этом топорные выражения. Подхватить хвалебные идеи шефа и открыто согласиться с ним не решался никто, поскольку его незримо и неслышно вопиющие к мести чувства понимали все. Алик в душе посмеивался над Квашняковым и еще больше старался, чтобы быть готовым в начале следующего года, когда закончится его контракт, начать работу на другом поприще, где потребуется высокая производительность. И сегодня он шел к мэру на прием. Он поднимался по лестнице муниципалитета на третий этаж.

После размолвки это был не первый его визит к Хамовскому. Мэр как-то попросил помочь в работе над своей книжкой и заплатил очень хорошие деньги, причем вперед. Алик взял. Как говорится: «Дают – бери, а бьют – беги». Естественно, постарался. Он написал замечания относительно книги. На это ушло не больше недели, а деньги он получил в размере месячного заработка. Алик понимал, что ему могли и не платить. Этот подарок означал, что его перетягивают на свою сторону.

«А что в том плохого? – спрашивал он себя и сам же отвечал. – Народ проголосовал за действующую власть, как ни объясняй это действие. Народ проголосовал против свободы слова, которую я старался поддерживать в этом городе. Как ни смягчай эти факты, какими бы ни были объективные причины, но все эти события состоялись. С ними нельзя не считаться. Да, я вроде бы иду против своих убеждений, если работаю на власть, но убеждения у меня никто не отнимает. Заработки и убеждения – разные вещи. Говоря объективно, если я работаю в муниципальной газете маленького нефтяного города, то я обязан работать на действующую власть, которую народ избрал, или уходить. Но зачем ломать свою жизнь и карьеру? Как журналист я вырос в этой газете, читатели знают меня как журналиста этой газеты. Я никому ничего не докажу, если уйду, и ничего от этого не изменится, кроме моего личного будущего».

Он зашел в приемную мэра города со всеми подобающими такому визиту тонкостями этикета. Спросил у секретарши, на месте ли мэр.

– Семен Петрович вас ждет, – ответила секретарша.

Алик приоткрыл дверь и с видом человека виноватого заглянул в образовавшийся проем.