Холодный путь к старости

– Семен Петрович, можно? – спросил он, стараясь придать своему голосу как можно больше покорности, собственно все это происходило естественно.

Мэр разговаривал по телефону и с несколько недовольным видом махнул рукой, показывая, что зайти можно. Алик зашел, подошел к столу. Мэр протянул ему руку для пожима небрежно и ровно настолько, чтобы Алик вынужден был наклониться над столом, вытянув корпус вперед, тянуться к ладони Хамовского. Но Алик поддержал игру и выполнил то, что от него требовалось. Актерского таланта было ему не занимать.

Они принялись обсуждать интервью. Правок нашлось немного. Алик быстро соглашался со всеми, причем старался это делать опережающе. Руководителям нравится, когда человек их немного боится. Это Алик давно понял.

После согласования газетного материала Хамовский пригласил Алика в небольшую комнатку отдыха, находившуюся в глубине кабинета, больше похожую на кладовку. Рядом с дверью стояло несколько пакетов, бутылок коньяка, детских новогодних подарков. Хамовский взял один из пакетов, и с огорчением, мимолетно возникшем на его одутловатом лице, вручил Алику.

– Вот тебе к Новому году коньяк, жене конфеты, – сказал мэр. – В конвертике немножко денег.

Только они вышли из кладовочки, как в кабинет вошла Сирова, в этот раз сильно схожая с болванчиком. Казалось, толкни ее голову – и она закачается, постукивая спрятанным под платьем противовесом. Мэр профессионально заулыбался, поднялся и пошел ей навстречу, неся в руке красную папку. Они встретились в середине кабинета. Рядом уже стояла секретарша, приняв торжественную позу. Хамовский еще больше расплылся в улыбке.

«Вот уж где актер. Научился улыбаться, аж за душу берет искренностью», – подумал Алик.

В этом момент мэр начал говорить что-то поздравительное относительно Нового года, вручил красную папку с благодарственным адресом Сировой и отдельно добавил:

– А вот вам конвертик, где немножко денежек.

Сирова взяла и удалилась. Вслед за ней направился Алик.

Перед его уходом мэр сказал:

– Алик, я не забыл о твоей просьбе. Мы сейчас над ней работаем.

Он нарисовал руками в воздухе небольшой квадрат, и Алик понял, что речь идет о ноутбуке.

– Спасибо, Семен Петрович, – вымолвил он и вышел из кабинета мэра в состоянии душевного подъема, будто написал добротное стихотворение или статью.

Он спустился по лестнице, оделся в небольшом гардеробе, вышел в морозный декабрьский воздух и пересчитал деньги.

«Пять тысяч. Немного, – подумал он. – Вот если пять стодолларовых бумажек – было бы лучше. Но дареному коню в зубы не смотрят. Могло и вообще ничего не быть…»

Тут ход мыслей Алика прервал один из юристов на букву «С», работавший в «Общественной организации по защите прав потребителей». Он прошел мимо Алика энергично, не оглядываясь по сторонам, на голове его победно темнела зимняя шапка, похожая на буденовку, в руке болтался портфельчик, глаза сияли, он выглядел окрыленным.

«Смешной-то какой, – подумал Алик. – Борется с властью. Зачем? С ней лучше сотрудничать, чтобы иметь деньги. Вот так – в конвертике. И не надо ни с кем воевать. Чудак…».

Алик осознал, что точно так же смотрели на него его враги всего год назад. Ему стало стыдно. Он сегодня получил лишь небольшую подачку и уже так подумал относительно юриста на букву «С», защищавшего в судах права простых людей перед машиной власти, а она, эта машина, давит его своим катком. Он нервничает, пишет апелляции, но обращается опять же к той же власти, которая вся взаимосвязана…

«Это же огромная машина, где каждый винтик получает денег гораздо больше, чем пять тысяч к Новому году. Люди обретают квартиры, машины и множество благ помимо зарплаты. Очень легкие деньги. Плохие деньги, так как не заработаны в привычном смысле этого слова. Они развращают и притягивают. Эти люди уже вряд ли отличат добро от зла. Они будут несмотря ни на что защищать свои источники доходов: свои места, свою власть. Тут не посчитаются с законами, тут не мыслят категориями человеколюбия или высокого предназначения. Здесь думают о деньгах, а те, кто не имеет денег или не имеет их достаточно, видятся смешными дурачками, достойными своей участи и дальнейшего использования», – Алик понял, что его не отпустила горечь поражения на выборах. Он желал противостоять системе, но в глубине души чувствовал, что в таких ситуациях нельзя полагаться на собственное мировосприятие. Искренне народные лидеры появятся, когда народ захочет изменений. Пробиваться в лидеры, когда у народа нет жизненно важных мотивов для поддержки этих лидеров, не стоит, если только не несешь большого и светлого учения, ради которого можно погибнуть или исковеркать судьбу…

«…Я всего лишь человек, и не безгрешен», – завершил цепь размышлений Алик, а юрист на букву «С» скрылся из виду.

***

Вечером в редакции газеты маленького нефтяного города состоялся Новогодний праздник. Явка была строго обязательна. Главный редактор не любил, когда кто-то опаздывает на назначенные им мероприятия. В этом он видел личный вызов и многозначительно говорил:

– Кто не явится, тот, почитай, не работает…

Алик понимал, что это пустой треп, и послать на три буквы своего редактора было бы для него как бальзам на душу, но он не хотел конфликтовать. Он понимал, что в ближайшие годы беззащитен.

Алик пришел на Новогодний праздник и исполнил предназначенную ему роль Бабы-Яги, хотя и предполагал, что в данном распределении ролей есть некоторая насмешка над его борьбой против Семеныча и других чиновников и казнокрадов, над его «Дробинкой», над идеей народного просвещения. Он пришел на Новогодний праздник, надел юбку, кофту, взял в руки метлу и сыграл свою роль с веселым настроением, так что все его враги смеялись. Правда, насчет самого праздника иллюзий не лелеял. Он понимал, что все кончится тостом единственного и неповторимого главного редактора и больше никто не отважится на поздравления. Так уж всех Квашняков поставил. Все смеялись, когда шеф смеялся, все молчали, если шеф молчал. Есть маэстро, а есть хор для поддержки. Никакой самостоятельности – это стало девизом. «Что ж, с волками жить – по-волчьи выть», – подумал Алик. И стал выть…

РАЗГОВОР НА САМОМ ВЕРХУ

«Перед тем, как молния попадает в дерево, на верху идут трения»

– Моих конкурентов надо чаще показывать в неприглядных позах, чтобы даже самый отъявленный мой противник не проголосовал бы за них, – сказал Президент.

– Исполним, – ответил помощник, – Я бы рекомендовал вам вообще отказаться от телевизионных дебатов. Так вы не будете наигрывать рейтинг своим оппонентам, уйдете от ненужных вопросов. По телевизору вас и так будут показывать: вы ж Президент. Вы пойдете в самое смотрибельное время – в новости. Ваши оппоненты будут зубами щелкать.

– Кстати, не забудьте опыт прошлых выборов, – напомнил Президент. – Побольше рекламы гражданственности. Мол, если ты не идешь на выборы, то не гражданин. Нам нужна явка. Пусть народ устыдится. Если выборы состоятся, то…

– Вы неизменно выиграете, – продолжил помощник. – Наши мастера в СМИ вобьют вашу фамилию в голову избирателей. И еще: налоговую полицию перед вашими перевыборами надо кончать. Вокруг них вечно компроматы, а нам проблемы не нужны.

– Это все из-за жадности. Один украл больше, другой – меньше. Зависть. Вот и раздрай в коллективе, – согласился Президент. – Ты прав, надо ликвидировать эту службу.

***

Вся Россия – одна деревня, похожая на маленький нефтяной город, только больше. Не успеют сказать что-то руководители страны, как это становится известно всем приближенным. По ниспадающим ветвям власти слух спускается, как капли дождя по листьям дерева, пока они не намокнут в равной степени, а уж потом вода устремится к земле, которая впитает все, что бы сверху не лилось.

ОТКЛИК

«Лучший среди мародеров тот, кто знает о катастрофе заранее»

В кабинете на самом верху правящей пирамиды России было мало людей, но подробности разговора о ликвидации налоговой полиции достигли Тыренко.

«Ведь все заберут, все, – думал он, – поглядывая на черный кожаный диван с двумя близнецами креслами, телевизор и прочую обстановку офиса налоговой полиции. Половину покрадут при передаче имущества, другая половина придет в негодность при перевозке. Нет, суки, не достанется. Надо все забирать, пока другие не забрали…»

Тыренко вызвал своего шофера, Шестеркина, помогавшего ему перевозить спальный гарнитур предпринимателя Дудкина несколько лет назад. Шестеркин продолжал искренне верить, что только благодаря Тыренко он остался в налоговой полиции после того, как разбил служебную машину на трассе, поэтому вертелся рядом со своим начальником, как преданная дворняжка рядом с хозяином.

– Здравствуй, Шестеркин, здравствуй, родной, – тепло начал разговор Тыренко.

– Здравствуйте, спасибо за все, навеки ваш, – привычно ответил Шестеркин.

– Ты, мил друг, уже, наверное, знаешь, что налоговой полиции конец приходит? – спросил Тыренко.

– Знаю, и от этого грустно мне, – ответил Шестеркин. – Я ж с вами сработался.

– Хочу тебя обрадовать, мил друг, – начал сочинять очередную байку Тыренко. – Для нас с тобой все не так плохо, как для остальных. Ты же знаешь, что на основе налоговой полиции будет создаваться новая структура – государственный контроль над незаконным оборотом наркотиков. Госнаркоконтроль! Туда перейдет все имущество налоговой полиции, туда перейдут и некоторые налоговые полицейские. Так вот: мне предложили должность начальника филиала этой новой структуры в нашем маленьком нефтяном городе. Я долго думал, кого взять в заместители. Долго думал. Решил, что лучшего заместителя, чем ты, подобрать трудно.

– Так я ж навеки ваш! – воскликнул Шестеркин. – Что хотите…

– Ничего не надо, – удовлетворенно прервал Тыренко. – Хотя… Если тебе не трудно, прими все имущество налоговой полиции на себя, побудь материально ответственным, а то у меня дел невпроворот. Устал.

– Нет проблем, – подобострастно согласился Шестеркин. – Сделаем, что надо.

– Тогда все, – известил Тыренко. – Давай иди, работай.

– Рад стараться, – по-армейски отчеканил Шестеркин и только собрался уходить, как Тыренко его окликнул: