В поисках убийцы

– Вот те и купец! – смеясь, сказал Личинский, вваливаясь в комнату. – Десять часов, а он спит. Этак, пан, проторгуешься скоро. А я образцы товара принес; после пойдем ко мне смотреть.

– Ну, пока что надо чаю напиться и закусить.

– О то добре! – воскликнул Личинский, видимо готовый во всякое время и попить, и поесть.

Патмосов позвонил коридорным и заказал обильный завтрак. Появились на столе старая водка, венгерское и коньяк.

Личинский пил, ел и без умолку говорил о своих делах.

– Генрих Брониславович, – сказал он и прищурился, – вот ловкий малец! Он в Лодзи имеет самый универсальный магазин! У него и манто, и шубы, и отрезки сукна для костюма, и мерлушковая шапка, и музыка, и граммофон, а теперь кинематографами торгует домашними. Он всем торгует. Как вы читаете объявление: «Лодзь, универсальный магазин», то это – Плинтус. Я от него весь товар имею, а потом уже продаю. Без Плинтуса было бы плохо. Славный парень!

– Один?

– Кабы один! У него жена Стефания, бой – баба, ух какая! Совсем они были бы друг другу пара, если бы она не была ревнива, как черт. Вот из?за того у них всегда перепалка. Я пану так расскажу: была у них кассиршей Берта Шварцман, красивая такая девица, кровь с молоком, глаза черные, высокая, стройная. Ну, Генрих за ней и приударил. Стефания так и рвала, так и рвала. Жить не давала Берточке. Я говорю: «Берта Эдуардовна, идите ко мне на службу», – а она плачет. «Нет, – говорит, – не могу его оставить». А Генрих ходит мрачный такой. Я говорю: «Что ты такой?» – «Заела меня жена моя». А он Берту?то любил. Так все ж Стефания ее сплавила, вот какая! Уехала это с нею товар продавать, а вернулась без нее. Генрих потом сам не свой был, метался: куда делась Берта? А она с паспортом так и пропала. Стефания очень смеялась: «Ищи ее, – говорит, – она на нас плюнула, на другое место пошла». Генрих Брониславович три месяца ходил, руки опустив; после оправился. Теперь уж на стороне завел; оно и весело. Ну, однако, пан, пойдем товар смотреть.

Патмосов встал.

– Смотреть – так смотреть, – сказал он. – Пойдем!

Он пошел вместе с Личинским в его магазин и долго осматривал его товар, спорил, оценивал, торговал и наконец отобрал кучу.

– Вы мне, пан Личинский, после пришлете счет и марки приклеете; мы с вами дело и сделаем. А сегодня проведем время вместе, – сказал он, хлопая Личинского по плечу.

– О то люблю! Мы с вами пообедаем, после обеда в театр, из театра в клуб поедем, а в клубе пульку преферанса сыграем и поужинаем. Я тут только немного распоряжусь и сейчас с вами.

Личинский стал распоряжаться в своем магазине.

Патмосов, делая вид, что интересуется его торговлей, между тем наблюдал за всеми.

Кончив дела, Личинский сосчитал и уложил деньги в толстый бумажник, застегнул пиджак, оделся и взял Патмосова под руку.

– Я, пан, сначала босиком бегал, газеты продавал, а потом понемногу – понемногу расторговался и вот теперь целый магазин имею и живу слава Богу. Только жениться не хочу. А ну ее ко псам, женку эту! Попадется такая же, как Стефания, так она тебе жизнь заест, как ржа – железо. А тут я – вольный казак.

Они вошли в ресторан, и Станислав Казимирович стал распоряжаться.

На другой день Личинский до вечера прождал своего покупателя, а потом пошел в гостиницу и с удивлением узнал, что купец Овсюхин уехал.

– О то лайдак! – выругался Личинский. – И на кой бес он меня морочил!..

А Патмосов уже ехал в Лодзь.

XXVI

Чета Плинтус

Генрих Брониславович Плинтус был красивый мужчина, лет сорока. Его бритое лицо с большими глазами выражало самодовольство. Золотое пенсне сидело на большом, горбатом носу, сочные губы всегда улыбались, открывая белые крепкие зубы. Он был всегда весел, оживлен, разговорчив, и женщины невольно тянулись к нему. Его жена, Стефания Фадеевна, несмотря на то что была замужем уже пятнадцать лет, была влюблена в своего мужа.

Худощавая, как палка, с острыми плечами, таким же носом и тонкими губами, она следила за ним повсюду ревнивым взглядом, и бедный Генрих Брониславович тотчас же смущенно смолкал, едва она вставляла какое?нибудь язвительное замечание. Он панически боялся жены, и в сущности на свете было два Генриха Брониславовича: один – дома, подле Стефании со своими детьми, другой – на свободе, в обществе своих приятелей. Плинтус имел в Лодзи большой универсальный магазин, представлявший скорее складочное место, нежели магазин. Главная торговля у него велась оптом с другими магазинами и по объявлениям, которые он печатал во всех газетах. Покупал он по случаю сукно, и тотчас появлялось объявление, что за баснословно дешевую цену можно иметь отрезок великолепного трико для пиджачного костюма. Доводилось ему в таможне купить партию конфискованных или невостребованных часов – и объявление гласило о часах, которые лучше золотых, а ценою всего два рубля штука. Со всех концов России к нему поступали заказы, и он не успевал распродать партию товара, как требовались уже новые закупки. Плинтус был ловкий и оборотистый торговец, и дело у него всегда кипело. С самого раннего утра он уже находился в магазине. Его жена Стефания сидела за конторкой, вела счета, выписывала накладные и ходила сама на почту за получением наложенного платежа. Плинтус приобретал товар и торговался с покупателями, а трое шустрых мальчишек метались по магазину, исполняя его приказания; за кассой сидела девушка, и все эти люди составляли энергичную торговую семью и оплетали паутиной доверчивого обывателя.

Было уже два часа дня, когда к ним в магазин вошел Патмосов.

– Могу я видеть Генриха Брониславовича Плинтуса?

– Я к вашим услугам, – Плинтус приподнялся со стула у конторки. – Чем могу служить?

– Мне нужно бы повидать Берту Эдуардовну Шварцман, – сказал Патмосов. – Она у вас служит, кажется, в качестве кассирши?

Словно бомба разорвалась в магазине. Генрих Брониславович отшатнулся и поднял руки, Стефания Казимировна вышла из?за конторки.

– Не могу ничем помочь вам, – ответил Плинтус. – Она была у меня и служила очень исправно, но уже месяца три, как она уехала.

– Вам для чего знать про эту девицу? – резко спросила Стефания.

– Я ее родственник, и мне очень хотелось бы ее найти.

– Родственник? Ха – ха! Не поздравляю вас с такой родственницей! – засмеялась Стефания. – Мы о ней сейчас ничего не знаем; пока она служила у нас, вела себя легкомысленно и потом ушла от нас, не сказав даже» спасибо».

– Она ушла прямо отсюда? – спросил Борис Романович.

– Уехала с ней, – ответил Плинтус, указывая на жену.

– Я тут ни при чем, – отрезала Стефания. – Мне по делам надо было ехать, а она отправилась а, мной, чтобы помогать в торговле, и по дороге оставила меня.

– А в каком городе, мадам?

– В Петербурге оставила. Мы теперь о ней ничего не знаем, и очень жалко, что вы к нам обратились. Мы – не справочная контора, – и Стефания, поджав губы, ушла за конторку и погрузилась в свое писание.

Плинтус смущенно поправил на носу пенсне, закурил папиросу и вполголоса сказал:

– Пропала… Я… мы ею очень дорожили. Прекрасная была служащая и ушла, оставила…

В его голосе почувствовалась грусть.

– Мы ее нисколько не жалеем, – отозвалась Стефания из?за конторки.

– Так вы о ней никаких сведений больше дать не можете? – спросил Патмосов.

– Затрудняюсь. Служила – пропала… месяца три назад. Вот все, что могу сказать. Да, в начале… в конце ноября они уехали, а после жена вернулась уже без Берты. Верно, Стефа?

– Я чисел не помню, и меня это совершенно не интересовало. Лучше всего ее искать в Петербурге. Вероятно, она в каком?нибудь кафешантане поет.

Стефания обмакнула перо в чернила и стала с такой яростью писать, что перо заскрипело, брызнуло и сделало огромную кляксу. Стефания с яростью придавила ее пресс – папье, как будто давила под ним отсутствующую Берту Шварцман.

– Не буду вас больше беспокоить, – Патмосов приподнял шляпу, но приостановился. – Если потребуются от вас какие?нибудь сведения, вы не откажетесь дать их?

– О, с полным удовольствием! – воскликнул Плинтус.

Уже у себя в гостинице, в общем зале ресторана во время обеда, сыщик подозвал управляющего: