В поисках убийцы

– Погодите, я вам такое расскажу, что вы до потолка прыгнете, – засмеялся Пафнутьев. – Собирайтесь, собирайтесь! У нас с вами времени имеется только до одиннадцати часов, а тогда шапку в охапку, пальто на плечи, и айда!

– Куда?

– А вот я вам и расскажу. Садитесь!

Коридорный внес булки и чай.

– Ну, присаживайтесь! Будем пить чай, – предложил Пафнутьев.

– Ни к чему не притронусь, пока всего не расскажете. Ну, говорите!

Пафнутьев начал рассказ.

– Ах он негодяй! Ах разбойник! И ее загубить хотел! – восклицал Семечкин, а Семен Сергеевич продолжал.

Он сообщил, как они задержали Чемизова.

– Теперь, значит, его под конвоем и сюда? В кандалы, мерзавца!

– А мы его отпустить хотим.

– Как? – Семечкин так и подскочил. – Отпустить? Его?.. Да никогда! Я сам сейчас побегу и заявлю в полицию. Чтобы такую гадину, да на волю?..

– А вы послушайте, какую он штуку сказал.

– Ну?

– Сказал он, что если мы с вами поедем в Лугу – адрес дал, – то найдем там одну барыню… Понимаете? И эта барыня будет… госпожой Коровиной, Настасьей Петровной.

– Что?!

Семечкин упал в кресло, раскрыл рот и вытаращил глаза.

– Вот что, друг мой! – сказал Пафнутьев. – Этот мерзавец не убил Настасью Петровну, а только выманивал у нее деньги и дурманил. Он ее гипнотизировал. Заставил отдать ему все деньги, а потом бросил.

– Жива? – шепотом произнес Семечкин.

– Жива! – ответил Пафнутьев. – Мы с вами сейчас найдем ее.

– Ее, Настеньку?.. – Семечкин встал, всплеснул руками и снова упал в кресло. По его лицу текли еле зы, губы судорожно дергались. Пафнутьев смущенно отвернулся, а Семечкин прерывающимся голосом повторял: – Жива… Господи, Боже мой!.. Настенька моя, милая, увижу я тебя! Да что же она там?то, в Луге?

– Я еще сам как следует не знаю, – сказал Пафнутьев. – Приедем, увидим. Она там под чужим именем.

– Господи, Боже мой, да ежели это правда, так я, Семен Сергеевич, вас озолочу.

– Ну, мне вашего золота не надо; у меня и свое есть, – засмеялся Пафнутьев.

– Ну, я… я… часовню выстрою, ей – Богу. Вот вернусь в Саратов и часовенку… в честь преподобной Анастасии… Господи! Да ведь это – такое счастье, такая радость!.. Жива!.. Боже Ты мой, Боже! Так едем! Чего же мы сидим?то?.. Едем, Бога ради, Семен Сергеевич!

– Что же делать, ежели поезд в половине двенадцатого отходит.

– Да мы автомобиль возьмем; мы на автомобиле.

– Оставьте. Какой же автомобиль за поездом угонится? Где же нам полтораста верст на автомобиле катить? Сумасшедший вы. Вот погодите. Поезд курьерский, в два с половиной часа и домчимся.

– Боже Ты мой, Боже Ты мой!.. Не могу сидеть дома. Поедем!..

Семечкин метался. Он садился, вставал, бегал по комнате, ерошил волосы, начинал одеваться, и Пафнутьеву стоило много труда удержать его.

– Ну, поедем! – поднялся он наконец. Семечкин бросился к вешалке, оделся в одну минуту

и стал торопить Пафнутьева.

Они вышли. Семечкин прыгнул в пролетку, торопя Пафнутьева, и крикнул извозчику:

– На Варшавский вокзал! Гони в хвост и в гриву!

Они быстро мчались к Варшавскому вокзалу. Семечкин то и дело погонял извозчика, но Пафнутьев с улыбкой удерживал его:

– Да бросьте, все равно мы поспеем.

– Ах!.. Если бы вы понимать могли, – говорил Егор Егорович. – Ведь что вы мне сказали! Ведь вы мне, можно сказать, свет открыли: Настенька?то жива! Я?то по ней за упокой панихиды служил, а она жива. Надо телеграмму в Саратов послать, чтобы не служили панихид, а то ведь каждый день, каждый день. Ой, Господи, и жива, и не убита!.. И сейчас ее голос услышу… Несчастная моя Настенька, сколько пережила, сколько перестрадала! Господи… Ну, стой, стой! – Семечкин выскочил из пролетки, кинул десять рублей извозчику и бросился в подъезд вокзала.

Пафнутьев едва поспевал за ним.

Они взяли билеты и заняли место в вагоне.

Семечкин горел как на угольях. Наконец зазвенел звонок, разнеслась трель кондукторского свистка, поезд громыхнул цепями и плавно покатил по рельсам. Егор Егорович перекрестился.

– Много ли езды?то?

– Два с половиной часа. Приедем, не бойтесь.

Казалось, не было конца пути. Семечкин бледнел, краснел, пробовал сидеть спокойно, вскакивал, говорил без перерыва, размахивал руками, взглядывал в окошко и часто – часто смотрел на часы, говоря: «Скоро ли?»

– Приедем.

Пафнутьева наконец утомило волнение Семечкина; он прислонился к спинке дивана и задремал. Вид спокойно дремлющего человека успокоил Семечкина. Он присмирел и весь погрузился в мечту о свидании с Коровиной.

Наконец поезд прибыл в Лугу. Егор Егорович выскочил из вагона и чуть не побежал. Пафнутьев нанял извозчика, приказал ему:

– На Покровское шоссе, дом Беляковой!

Низенькая лошаденка медленно потащила пролетку по непролазной грязи, Семечкин вдруг присмирел, весь побледнел, осунулся, и на лице его отразилась мучительная тревога. Пафнутьеву стало жаль его.

– Бодритесь, – сказал он ему, пожимая его руку. Егор Егорович только качнул головой.

Они ехали мимо церкви, свернули направо, переехали через мост, проехали несколько домов и остановились подле маленького покосившегося домика.