Энэр

Беседа перешла в застолье, застолье – в пьянку… Всем было весело, лишь Кузя чувствовал себя незваным гостем, хотя радушия было в достатке.

Дочки и зятьки стремились его споить, и Кузя не отказывался, будучи уверенным, что это напрасно.

Михалыч и Елена много раз просили не наливать Кузе, но зятьки (Мэшко и Сашко) не унимались, выпивали, добавляли и прибавляли, пока сами не свалились.

Елена была навеселе, но не настолько, как двоюродные сёстры. Она попросила Кузю проводить их с Настей до фермы, пояснив, что коровы не доены, и Кузя согласился.

Коров было много. Оказалось, что Настя уже имела опыт доения. Она сразу принялась доить, снова напомнив Катю, а Елена занялась доильным аппаратом. Аппарат, явно самодельный, был рассчитан на доение одной коровы. Кузя, имевший слабость к различным механизмам, посмотрел, как обращалась с ним Елена, и взял на себя эту миссию. Елена подмывала вымя, а Кузя ставил присоски и командовал аппаратом. Елена, чтобы не стоять в ожидании, стала доить другую корову, тогда и подмывание Кузя взял на себя. А потом и сам попытался доить, чтобы не стоять без дела, но коровам его «мужская хватка» не понравилась.

Довольные коровы улеглись спать, а женщинам работы ещё хватало: сепарирование, мойка, закладка брынзы. В этом они уже отказались от помощи Кузи, предложив ему поспать на топчане за печью, но Кузе спать не хотелось, и он вышел наружу.

* * *

Звёздное небо разлилось от горизонта до горизонта. Присев на поленницу, Кузя любовался им. Он вспомнил, как Иван пел что-то о звёздном небе, и силился восстановить в памяти слова, которые уже слышал когда-то ранее. В мыслях крутилось «зоряна, ясная», Кузя думал, что «зоряна» означает «зарю». Как ни старался, а вспомнить другие слова не смог, тогда он лёг на поленницу и стал просто любоваться.

Так прошло некоторое время, и вдруг слова поплыли сами по себе. Кузя слушал слова то чётко, то расплывчато, но они очень подходили этому звёздному небу.

Мысленная песня закончилась просто мелодией, спать не хотелось, и Кузя вызвал инструкцию.

Инструкция раскрылась списком, но читать почему-то не хотелось, и Кузя решил просто прочесть список до конца. Список прокручивался взглядом, и читать непонятные слова тоже надоело – стал просто прокручивать его.

Длинный список дошёл до конца, явив последнюю строку: «Бо».

Обомлев, Кузя смотрел на эту строку и не решался чмокнуть на ней. Он строил догадки, что же может скрываться там, – с надеждой, со страхом, что надежда не сбудется, – и всё медлил…

Он вспомнил звёзды, вспомнил, как он плыл в потоке, вспомнил голос, читающий стихи… но какие там были стихи, он, уже и ранее пытавшийся вспомнить их, не знал, – лишь отдельные фразы всплывали в сознании: «спортивный костюмчик», «на Земле», «в далёких горах» и другие.

Собрав силу воли, подумав почти подсознательно: «Будь что будет!», он чмокнул на последней строчке…

Звёздное небо поплыло перед ним и стало приближаться. Звёзды медленно росли, становясь всё ближе, всё ярче. Прошло какое-то время, и показались туманности… Кузя приметил, что звёзды движутся, сливаясь в поток, и догадался, что это тот самый сон. Тот самый сон – невероятный, чудесный, волшебный – круто изменивший его судьбу…

Кузя любовался звёздами в ожидании чуда… и чудо явилось голосом Бо!!!

– Я на Бога смотрю по-иначе: не склонившись в поклоне, а прямо. Принимаю всё то, что назначил, но вакутою прусь упрямой.

Затем последовали слова, которых Кузя словно и не слышал, возможно, занятый тогда своими мыслями: «…Утром солнцем обласканный щедро, но измученный долгою жаждой, восхваляю за вёдро с надеждой ненапрасности пытки каждой».

Звёзды поплыли поперёк, и казалось, что они и впрямь смотрят, а голос продолжал: «Днём из тучи политый в избытке, продолжаю движенье по лужам в грязной обуви, мокрый до нитки, уповая, – кому-то нужен».

Впереди показалась туманность и смутный облик…

– Весь дрожа от промозглейшей стужи, веря в то, что иду не напрасно, редкий снег получая на ужин, утверждаю, что жизнь прекрасна!

Смутный облик вырос до человека в сверкающей одежде, и Бо поманил рукой…

* * *

Когда «фильм» закончился, Кузя лежал на поленнице, безмерно поражённый…

«Бо!.. Ведь ты зачем-то дал мне это!.. Зачем?!.. Мало ли таких, кто был убит извергами?! Ты почему-то удостоил меня!.. За что?! За какие заслуги?!..»

– Кузя! – позвала Настя вполголоса, перебив мысли.

«Как хорошо, что я успел досмотреть до конца!» – обрадовался Кузя и отозвался.

– Я, наверное, уеду скоро, – сообщил Кузя Елене, возвращаясь с фермы.

– Я не знаю, что и сказать, – призналась Елена, – может, это и хорошо. Хотя Мышко хотел тебя попросить сторожем быть вместо Жовтопупа. Тот вечно пьяный, а тебя горилка не берёт.

– А как же я?! – вякнула Настя.

– А ты будешь ждать! – приструнила Елена.

В хате все спали. На кровати, на лавках, на печи… Даже сени были заняты.

На сеновале Михалыч спал один, и вернувшиеся полезли туда.

Кузя, взяв Елену и Настю за руки, разместился на сене между ними, и вскоре заснул.

Ночью Кузя проснулся оттого, что Настя гладила его свободной рукой. Она нежно водила пальчиками по груди, а потом опустила руку ниже. Кузе было очень приятно оттого, что юная девушка проявляет к нему такое внимание, но прежняя мысль сверлила в голове.

Настя коснулась губами, и Кузя задышал отрывисто…

* * *

«Нет!!! Это не Катя!!! – барабанила мысль, когда проснулся снова. – Катя была скромнее!»

Рассвело. Было слышно, как ушли гости, а Кузя лежал с закрытыми глазами. Спустя некоторое время Елена высвободила руку и, прошуршав по сену, потрепала Настю за ногу. Было похоже, что Насте хотелось остаться, но под настоянием матери она последовала за ней.

Их шаги затихли во дворе, и Кузя вызвал инструкцию.

Сразу бросилась в глаза новая строка «Лог» – она была самой первой, и раньше её, без сомнения, не было. Кузя помедлил и чмокнул на ней. Открылось изображение, вытянутое в полосу, где в одной части был мужчина зрелого возраста, а в другой части – молодой парень. Зато между ними был динозаврик, жующий траву.

Кузя пристальней вгляделся в мужчину, и изображение увеличилось, оставив в поле зрения только его. Это было обычное европейское лицо, может быть, примечательное только добродушным выражением. Кузя перевёл взгляд, и изображение передвинулось в другой конец, явив парня.

Кузя вглядывался в него всё пристальней и пристальней, аж мурашки побежали по телу… Как цунами растёт, приближаясь к суше, так и в Кузе росло чувство радости – там, во сне, лицо Бо светилось какими-то чудесными переливами тумана на тёмном фоне, а здесь, на фотографии, он выглядел обычным человеком, каких тысячи в любом городе. Он казался сверстником, но взгляд был каким-то взрослым. Кузя долго смотрел на него и лишь потом перевёл взгляд на динозаврика. Динозавр предстал во всей красе, и Кузя только тогда понял, что он чудовищно огромен и жуёт не траву, а деревья. Мелкие пташки, огрызки деревьев, падающие изо рта, удивлённое на один глаз выражение динозавра – всё говорило о том, что это реальный снимок, а не монтаж. Кузя приметил и какие-то вертикальные струны позади людей, которые могли быть частью какой-то конструкции или стропами.

Михалыч заворочался и будто застонал.

Кузя убрал инструкцию и пожелал: «Доброе утро!»

– Если бы! – ответил Михалыч замученным голосом.

– Перебрал?! – пожалел его Кузя.

– Да ну их в баню! Им бы только пить и пить! – пожаловался Михалыч и вдруг обрадовался, осенившись: – О! Ты же можешь…

Кузя приложил руку к запястью Михалыча, и тот выдал блаженно: «О-о-о!»