Овергеон. Том 1. Карусель Отражений

– Береги себя…

Ёршик упал за порог. Дверь захлопнулась и вернуться назад было уже невозможно.

Глава 6 Тёмный мир

Стук и тарабанящие удары, отчаяние и попытки, вежливые просьбы или же угрозы в никуда, крики, вопли, и даже шёпот мольбы – ничего не помогло ему вернуться обратно к ним. Закрывая и открывая дверь, в десятый, а то и в тысячный раз, за ней всё равно растворялась в темноте какая-то пыльная кладовая.

Казалось, что теперь их больше нет и их разделяет целый мир. Самый настоящий Тёмный мир. Мир тайн и вопросов, на которые нет ответов, мир тяжёлых тёмных пространств и настоящих пылающих бездн, бесконечных лабиринтов и резких поворотов, ведущих прямиком в какой-нибудь капкан, или в никуда, или даже вновь туда же, откуда вы могли начать… Безумный и необъяснимый – Чёрный Дом.

Сидеть на одном месте было, возможно, самое безопасное… и одновременно НЕ безопасное занятие. Безумный страх за друзей стал кандалами, что заставили его до последнего пытаться вернутся обратно. Они приковали к двери, создавая надежду на то, что друзья сами смогут прийти к нему и вот-вот выйдут. Вот-вот появятся. А по сути, он висит над пропастью, зацепившийся одной рукой за краешек земли, и остаётся только дождаться миг, когда тот сорвётся и упадёт. Или же его здесь просто кто-то найдёт. Оставаться не подвижным в одном месте, когда другие перемещаются – дурная затея. Это были не привычные нам жуткие прятки.

Оглушающий ужас от того что он остался один и страх за них взял над ним верх. Ёршик сидел неподвижно и поникши. Словно мёртвый. В ушах звенело. Все мысли вращались только вокруг злополучной Комнаты Дураков.

Нужно бежать… Нужно двигаться, нужно прятаться… но… как? Как он может уйти? Вдруг есть шанс их вернуть?.. Хотя… Кто они ему? Просто единственная опора в этом мире? Просто единственный уголок, где он успел почувствовать хоть какую-то безопасность? Или же некто, кого он хотел бы называть чем-то большим?.. Друзьями?

Теперь он один, каким и пришёл в этот мир. Какими и они пришли в этот мир. Возможно, это и было одна из немногих вещей, что их могла объединить… Перед лицом смерти все равны, каким бы человеком ты ни был. Все должны держаться вместе, всё остальное – на второй план. Однако дело было не в банальном желании выжить. Они хорошие люди. Наверное… Было бы время их узнать… Мэри души не чаяла в каждом. Перед глазами – её беспомощность… страх Уэйна… нежность на лице Оливии… Нет. Он нужен им. Они нужны ему… Он в это верил.

В конце концов, где-то внутри себя он выковал обещание самому себе, найти их и помочь им, найти их и узнать всё ли хорошо, всё ли обошлось, найти их и снова быть с ними рядом…

С ними что-то случилось… и это точно. Их разделили за мгновение, и сердце саваном душило чувство того… что было уже поздно. Удостоверится в ином – невозможно. И одиночество, как снаружи, так теперь и внутри перекрывало дыхание. А самое страшное было – слушать тишину. Он впервые слышал её столь отчётливо, словно всё в этом мире перестало существовать вместе с ними. Тишина просто кричала. Самый громкий звук из существующих, что способен слышать даже глухой. Она сводит с ума.

– Этот кто-то… – говорил он сам себе, – …Этот кто-то был тем самым чудовищем, что пыталось войти в Тихий Двор, где когда-то я очнулся… Оно одно из «них»? Оно запомнило меня и обещало вернуться за мной? Оно знает меня… Может, если ему был нужен я, оно не тронуло их… Что же теперь делать?.. – сквозь пальцы вытекали его мысли, что он не мог удержать, но пытался хотя бы проговорить в голове сквозь сердечные спазмы.

– Книга! – вспомнил он, – На ней всегда, каждый раз вырисовываются новые и новые рисунки. Может она тесно связана с этим местом, и она какой-нибудь заколдованный артефакт?.. Когда оно приближалось, в книге тоже что-то начало двигаться, может это… карта? – осенило его, и тот стал бешено соображать и трястись, мотая головой в стороны, пока не сообразил, что она должна быть в его сумке. Сумка всегда была при нём, висела на плече и вместе с ним оказалась тут.

Всунув в неё руку и подумав о книге, он вытащил какой-то предмет, книгу, но почему-то она ему показалась какой-то не привычной. Странно, книга и книга, это чувство было мгновенным пока он её вытаскивал, и вынув он осознал, что это совершенно не знакомый ему предмет. Книга была не та. Меньше и тоньше.

В ночной темноте Чёрного Дома было ничего не разглядеть. Ёршик вспомнил про свои свечи и спички, что он добыл в своём первом Тихом Дворе. Быстро зажёг одну свечу, создав крайне слабую видимость окружения. Он наконец увидел, где находится.

Комнатка, где на этот раз оказался Ёршик, напоминала кабинку какого-нибудь химика. Сидя на полу, он увидел несколько столов и стеллажей, свет свечи слабо отражался от каких-то стеклянных сосудов, стоящих всюду. Было плохо видно, где кончалась комната, однако пока что всё, что ему хотелось рассмотреть, было то, что он держал в своей руке.

«ОВЕРГЕОН» – гласил начертанный заголовок.

– Что это такое?! Кто?.. Мэри… Что ты наделала… Почему?.. – был он ошарашен.

Тогда, за мгновение перед встречей с чудовищем, что прервала Мэри, толкнув Ёршика в выход, он заметил, как она всунула ему книгу обратно в наплечную сумку, но только краем глаза. Ему показалось, что она положила обратно именно ту самую, чёрную книгу с серебряным замком, ключ от которого оставался висеть у Ёршика на шее. Однако, она каким-то образом подменила её. Это привело его в оцепенение.

– Зачем?!… – был он в ярости, – …Чёртов Уэйн, сделал бы как я сказал, и всё бы обошлось… Проклятый Рип! Какого мрака он вообще куда-то забрёл?! Мэри туда же – выкрала книгу… Зачем?!… – взялся он за голову, нырнув в волосы пальцами. Выронив из руки книгу, та звякнула, упав на пол. Ёршик присмотрелся и поднёс свечу к полу. На полу лежало что-то, что Мэри кинула ему со своей шеи перед тем, как закрыть дверь.

Это был медальон или что-то похожее на него. Был круглым и сделанным из блестящего желтоватого металла. По периметру его круга внутри было пять треугольников, вершины которых были направлены от центра к обрамлению, боковые стороны соприкасались друг с другом, образуя меж ними пространство пятиугольника, грани которого лучами так же шли от центра к краям амулета. По итогу создавался геометрический узор самоцветной огранки, или же звезды. Так же на нём было множество мелких надписей, разобрать которые, было совсем никак, однако взяв его в руки стало как-то даже спокойнее и тише внутри… Ёршику сразу вспомнилось лицо Мэри и её слова – «Береги себя»…

Обвинять всех подряд невесть в чём, пока их нет рядом – удобно, однако глупо. Ёршик попытался взять себя в руки. Всё, что могло произойти, уже случилось. Переживать о том, что происходило или на сколько теперь всё плохо, о том, что можно было бы сделать, или как всё могло бы быть иначе – уже было неважно и бесполезно – подумал он. Он делал всё что мог, как и все остальные.

– Последнее, что я мог бы сделать – обвинить всех тех, кто сберёг мне жизнь… – осознал он, надев медальон на шею.

Не хотелось подниматься на ноги, казалось, что стоит подняться, высунуть голову выше уровня стола, то тебя тут же кто-то заметит и вцепится тебе в горло, или просто одним взмахом её отрежет, не предупреждая. Ещё и сил не было после того, как со всех стен красно-жёлтыми огнями загорелись глаза безумных месяцев на стенах. Они, вонзая в зрителя свой взгляд, как в кошмарном сне не позволяли ему двигаться быстро. Ты пытаешься бежать, а ноги еле двигаются. Пытаешься найти в себе силы бороться, а тело не слушается…

«Так продолжаться не может, время не стоит на месте…» – подумал он. – «Нужно бежать. Бежать!»

Почувствовав резкое рвение, вдруг… что-то пошло не так.

«Я должен двигаться, я должен найти силы… Я должен… Но почему… я должен?..» – внезапно померк он, – «Почему? Почему всё так? Почему я в таком ужасном месте? Почему мне так плохо? Почему?.. В чём я провинился?.. Почему Я?.. Мне так… плохо…» – свернулся он, ощутив нечто на своём лице, и просто лёг. Его руки бил тремор, даже когда они искали поддержку в его плечах.

Свеча погасла. Как и всё внутри него. Больше терпеть он не мог. У всего существует предел. Он не хотел принимать ни в лице самого себя, ни даже демонстрировать это темноте, что с его подбородка невидимые миру упали на пол слёзы. И в них таилась чернота – самая жгучая и горькая.

Никто не должен их видеть. Горечь их была сокрыта и накоплена им на протяжении этих дней. Каждый раз её становилось всё больше, но тот старался её подавлять. Под давлением сжимал он её в своём сердце, она твердела и медленно отравляла его изнутри, словно бы имела ещё и гнойные корни откуда-то из прошлого… Он не мог позволить этой горечи выйти наружу, и почувствовать себя… ещё слабее, чем он был. Этим самым, он загнал самого себя в ловушку. И сейчас он лежит в темноте. И теперь она внутри него – просочилась через трещину в иллюзии доспехов. За одной слезой пошла другая и тот просто плакал. Беспомощный и жалкий. Угнетённый миром и самим собой. Он – ничто. Он – один.

Тень вокруг… поняла его печаль, приняла его мучения и страх, и стала с ним снисходительна… Она нежно прижала его к себе. Леденяще прикоснувшись к его душе, ласково обняла и заботливо накрыла нежной тёмной пеленой, как одеялом, и грусть перестала быть такой невыносимой, холод таким непривычным… Он принял то, насколько ему плохо и просто лежал в её объятиях уже не способный прекратить это. Может глаза и видели абсолютно ничего, но хуже того, внутри, в его душе – всё стало темнеть, как будто все краски выкачали, или они с внутренней чернотой и слезами вышли из него, оставив его серым и пустым – мутным сосудом, скорлупой… А может темнота просто очернила их, затуманив разум?

Холодная тьма приняла внутрь себя его чувства, обнажив его истинную сущность, обнажив его, и показав ему самому, что он такое на самом деле. И легонько покачиваясь в объятиях… темнота медленно, едва слышно, запела ему на ушко колыбель:

…Саван мягких снов…

Тишь без лишних слов,

Время пусть замрёт…

А тело… пусть уснёт.

Свет не ранит глаз,

И не спрячет тень,

Дольше будет Ночь,

И не наступит День.

Ключ от всех оков,

Тела кандалов,

Он – всему ответ,

И впредь вопросов нет.

Легче чем парить,

Дольше чем идти,

Боли больше нет,

Не будет, потерпи…

Прочь исчезнет грусть,

Муки долгих лет,

Мыслей шум пропал,