Человек внутри

– Раз так, то ладно. Берите, в ней всё самое сокровенное обо мне, – произнёс Кеша ласково и протянул тетрадь. – Возьмите, не стесняйтесь. Что-то вам покажется пресным, что-то не очень…

– Я не стесняюсь. Сейчас так зачитаюсь, что пропущу работу!

Скупо улыбнувшись, я погрузился в чтение. Читал медленно, далеко не внимательно. Смысл написанного постоянно ускользал. Я начинал сердиться. Сделалось мне очень стыдно за слабость и равнодушие к Кеше. Он терпеливо ждал мнение по собственному простому творчеству и радостно заикался от волнения, если спрашивал, когда я закончу новую главу. Прошёл час, верно, самый бестолковый и нудный за последние годы.

– Пора вам на работу. Продолжите, как приедете, – сказал Кеша и, потянувшись, зевнул с большим удовольствием. – Ну как?

– Да… неплохо, – ответил я весьма уклончиво и, скрывая смущение и раздражение, пробормотал вполголоса так, чтобы мои слова не были восприняты серьёзно: – Красивый слог. Тебе бы подучиться, да в писатели или журналисты пойти.

Глава одиннадцатая.

Старуха в бархатном платье

Костя поливал гибискусы удобрением да всё спрашивал о Кеше. Он до сих пор испытывал стеснение и робко, и неловко отвечал мне, но больше не вытворял подлые штучки. Узнав о предательстве, Дмитрий Костяшкин отчитал работника. Я урезал ему зарплату за август, чтобы он и в дальнейшем не потакал своему эгоизму.

Посреди дня в магазин стремительно ворвалась старуха. Полная, невзрачная, с пунцовым лицом, которое прорезали глубокие скорбные морщины, она с потерянным видом бродила от цветка к цветку. Пухлой и короткой рукой она водила перед собой, другой поправляла жидкий светло-русый пучок. Иногда кроткий взор её задерживался на мне. Старуха смотрела с какой-то безмерной гордостью, как я обслуживал клиентов, и не подходила к кассе ближе, чем на два метра. Её серо-зелёные глаза смеялись. Их же наполняла нестерпимая горечь.

– Вы не знаете, кто она? – спросил Костя шёпотом.

– Не знаком. А ты?

– Нет. Фанатка?

– Лишь бы не моя! Я не очень хорошо отношусь к фанатам, особенно ярым. Почему она ничего не покупает?

– Не знаю. Может, вы ей симпатичны? – предположил со смехом Костя. – Вот бы стать таким же популярным у женщин! Они не любят меня. Я серая мышь для них, невидимка! Ничем не уникален, в отличие от вас.

– Следи за тем, что говоришь. Ну, кто я?.. Спрошу, что ей надо, и дело с концом.

– Заметьте, ситуация похожа на ту, что происходила с помощ… Кешей. Желает поработать?

– Но они отличаются между собой, – возразил я спокойно. – Ты постой тут, собери букет для мужчины. Вон он, около ромашек мнётся.

Я подошёл к старухе, позвал её тихонько и тронул за правое плечо. Она отпрянула от неожиданности, повернулась медленно, зажав плотно слабенькие кулачки, и сморщила горбатый нос, усыпанный нежными веснушками. Вблизи она выглядела, как светлый ангел.

– Извините, что беспокою, но… вам что-то нужно? Если так, вы бы могли обратиться ко мне. Я всегда к вашим услугам. Или Костя, то есть, Константин Котиков. Он окажет вам посильную помощь, если вы попросите.

– Нет, нет, нет! – поразилась старуха и скуксилась обиженно. – Почему же ты обращаешься ко мне на вы? Я разве чужая для тебя?

– Вы обознались.

– Саша! Сашенька!

Она приникла ко мне и зарыдала судорожно на груди, светясь от долгожданной радости и печали. Тело её трепетало от страха быть отвергнутой.

С искренним непониманием я воскликнул:

– Путаетесь! Обознались! Не знаю я вас.

– Как же? Что ты со мной делаешь?

Я высвободился решительно, но мягко из тесных объятий. Костя был удивлён не меньше, но притворился, что не слышит нас, и отвлекал людей, которые с любопытством хотели понаблюдать за трогательно-драматичной сценой, и развесили уши.

– Да, ты забыл обо мне.

– Не плачьте, прошу. Хотя бы не здесь. Давайте разберёмся, пожалуйста!

– Не успокаивай, Сашенька, – произнесла она охрипшим до неузнаваемости голосом. – Только ответь, почему не связывался со мной? Ни слуху ни духу от тебя.

– Не зовите меня Сашей. Я Владимир Беркутов!

– Поменял фамилию? Родной, объясни, что случилось, – протянула она умоляюще. – Ты не скучал по мне? Я скучала очень-очень. Ты оставил меня одну. Может быть, ты не любил меня?

– Выйдем на улицу.

– Возьми меня за ладошку, – попросила старуха. – Я чувствую, что земля уходит из-под ног. А у тебя? Ты стал безразличным ко всему человеком. Не ожидала, что ты меня не признаешь. Как не признать мать?

Усевшись на лавку, она молча посмотрела на меня.

– Вы не моя мама. Я даже не знаю, как вас зовут.

– Тогда кто я? Самозванка? Уже как пятьдесят второй год Олеся.

– Если бы! Вы запутались. Я и впрямь долго не общался с мамой, но прекрасно помню, какая она.

– Какая? – спросила Олеся лукаво и прищурилась. – Наверняка лучше, чем я.

– У неё весёлые завитушки на затылке, глаза такие же светло-карие, как у меня. Она тонкая, высокая, с пушком над верхней губой и намного младше. Не в обиду вам, конечно же. Знаете, что я думаю? Вы потеряли сына в аварии, или он умер от смертельной болезни, рака, к примеру. Вы настолько тоскуете о нём, что решили, будто он жив, и вышли на его поиски. Вот, насколько вы не верите в смерть! Увидали кого-то похожего на него (то есть, меня) через окно, когда проходили мимо «Летнего розмарина». И теперь достаёте со своей болью и одиночеством! Будьте так добры, не мешайте и будьте здоровы и счастливы.

– Слушай, дай-ка ещё немножко посмотреть на тебя. Ты теперь другой.

– Глядите. Кто ж вам не даёт? Только на расстоянии! – предупредил я строго и добавил с долей заинтересованности: – Что вы имеете в виду под словом другой?

– Взрослый. Я не видела тебя год, полтора месяца и девятнадцать дней. Много, очень много! Ну, нагнись поближе, хочу тебя поцеловать в щёку. Что ты упрямишься, Сашенька?

– Не лезьте!

Я отвернулся, скрывая презрение в усмешке. Меня не переполняло сочувствие к Олесе, однако чисто по-человечески было её жаль. Понемногу пробуждалось сострадание, и даже захлёстывала нежность.

– У меня есть твоя фотография.

– Старомодно. Ещё и в кошельке?

Олеся, не ответив, расстегнула чёрную сумку из искусственной кожи. К замшевым туфлям уронила паспорт в потрёпанной обложке и ещё что-то мятое, засаленное и грязное, а когда подняла, недовольно кряхтя, проверила тотчас кошелёк и страшно разозлилась.

– Что там?

– Пропала. Я потеряла фотографию. Твою фотографию! Ну почему?