Человек внутри

– Какая пухлая. Много сладкого едите, как Сонечка, растолстеете так скоро. Что ещё? – спросил взволнованный помощник.

– Я дам тебе имя.

– Так и знал, что этим всё закончится!

– Ты ждал?

– Я догадывался, что вы затеяли разговор не просто так. Ну, какое же моё имя, какое? – торопливо заговорил помощник, теребя расстёгнутый рукав.

– Ты теперь Кеша. И никакого номера! Всех, кто продолжит звать тебя помощником, я предупрежу, что у тебя есть имя.

– Кеша… – вымолвил он потрясённо, едва слышно.

– Оно тебе подходит. Ты сердечен, мягок и невинен, как мне кажется.

Он был испуган и не верил мне, всё ждал какого-то подвоха. Ущипнул себя крепко за бедро, вскрикнул коротко и слабо, но вместе с тем счастливо. С губ его сорвался ликующий, уверенный возглас:

– Кеша! Я Кеша!

Взамен он пообещал выполнить за день все дела, которые значились в списке, и, нелепо пританцовывая, разбудил топотом Дарью Сергеевну, уснувшую в гостиной. Она босиком подбежала рысью к ступеням и заворчала:

– Что вам не спится? А? Дурачьё! Совсем не уважаете меня. Володя, ну у тебя-то должна быть голова на плечах!

Кеша на радостях порывисто обнял Дарью Сергеевну, нагнулся к её лицу и поцеловал небрежно и горячо в губы. Она тотчас же проснулась, широко раскрыла выцветшие глаза.

– Ну, не мусоль, не мусоль меня! – покраснела Дарья Сергеевна. – Совсем ополоумел! Ты чего смеёшься? Думаешь это весело, когда не дают спать и целуют противными мокрыми губами? Тогда у меня для тебя плохие новости.

Кеша ничего не думал. Он хотел смеяться до упаду и неустанно повторять своё имя, которое искренне и безоговорочно полюбил.

Глава десятая.

Под досками

В воскресенье Кеша взялся за колодец. Работал он добросовестно, с каким-то отчаянным рвением. За отдыхом обтирал лицо и шею запачканной рубашкой, жадно глотал воду, которую набрал в бутылку, чтобы лишний раз не возвращаться в дом и не просить принести чего-нибудь нужного. Почти засыпав колодец крупным щебнем и гравием, он понял, что совсем забыл о песке и вскоре ворвался в мою комнату, оставив грязные следы. (Дарья Сергеевна после, раскорячившись, подтёрла полы.) Я был занят, договаривался с поставщиком о новых сортах белых и нежно-фиолетовых роз. Кеша дождался, пока я положу трубку, и только тогда спросил, где ему взять песок.

– А ты закончил?

– Осталось маленько. Вы бы дали, если он есть. Я сам дотащу мешки.

– Они тяжёлые. К тому же, тебе ещё трудиться и трудиться, – заметил я и кивнул в сторону колодца, вокруг которого вились густые заросли.

– Что предлагаете?

– Я принесу их тебе.

– Вам должен позвонить Костя, – запнулся Кеша, не закончив фразу, и, словно подыскивая слова, договорил непонимающе: – Разве нет?

– Ты подслушивал!

– Стены тонкие, – оправдался он и стукнул рядом с дверью. – Как декорация.

– Иди уже. Костя позвонит ближе к вечеру, а сейчас день. Иди, пока я не разозлился на тебя! – вспыхнул я внезапно, но Кешу совсем не испугал. – Слушай не мои телефонные разговоры, а меня. Подслушивать плохо, если ты не знаешь. Вроде бы, не маленький мальчик, а таким занимаешься!

Он улыбнулся таинственно, восхитился ещё раз тем, как я произношу его имя, и, будто ожидая с нетерпением моей помощи, помчал на улицу.

Он убежал, а я вышел на жару к сараю с поломанным замком. Давно я не проверял сарай и уже порядком отвык от того беспорядка, который ожидал увидеть. Перед тем как войти, я осмотрел пустые, жестяные, зелёные бочки и отогнал слепня, который настойчиво вился кругом и целился в губы. Утомившись, он сел на треснувшую дверь, загудел громче прежнего и вдруг атаковал меня. Я ударил по нему рукой, и он упал замертво в траву, больше не издавая назойливое жужжание.

Первым, что я почувствовал в мало знакомом сарае, был сладкий удушливый запах, который, казалось, исходил из дальнего угла, заваленного гнилью, куда не добирался свет. Убрав вёдра, я нашёл лом, заляпанный старой краской. Потом вынес, шумно пыхтя, мешки. Почему-то я был уверен в том, что они валялись здесь всегда. Запах же усиливался, он делался тошнотворнее, и мне приходилось зажать нос прищепкой и носить по одному мешку. Кеша не понимал, что происходило, и спрашивал, почему из моих глаз брызгали слёзы. Мне было нечего ответить. Я безмолвно умолял, сидя на скамье, чтобы эта невыносимая вонь, преследовавшая меня всюду, исчезла и больше не досаждала. Как только колодец был засыпан, Кеша тут же скрылся под тенью, чтобы обсохнуть. Он склонился над скамьёй и стёр пот, поблёскивающий на выпуклом лбу.

– Ты не чувствуешь? – спросил я, не поднимая головы. – Совсем не чувствуешь?

– Чего?

– Запаха.

– Какого запаха?

– Гадкого. Как будто кто-то сгнил, кто-то сгнил, – повторил я механическим голосом и уставился невидящим взглядом на дом.

Кеша решил почему-то, что мне надо умыться и прилечь и потянул за руку в дом.

– Вот, сейчас, сейчас, всё будет хорошо. Ой, тут ступенька, ой, ещё одна!

– Мне всё видно. Не возись со мной. Погода такая… Показалось, не более.

– По вам не скажешь. Вы нервный.

Я настаивал, что полон сил и энергии. Отпрянул от него, когда он предложил провести на второй этаж, и бросился бегом к сараю с безумной мыслью разобрать его, но в последний момент резко остановился и выронил увесистый железный лом. Кеша прибежал и сел рядом на опрокинутую бочку. Он спросил недоверчиво, уже не утаскивая меня в дом:

– Откуда идёт этот запах?

Я указал вперёд, нервно кашлянув.

– Ну, там же ничего нет? – удивился он и без промедления скрылся в сарае.

Не прошло и минуты, как оттуда послышался ужасающий грохот. Кеша выглянул наружу и заскулил:

– Уронил кое-что. Но вы не переживайте, оно не разломалось. Это если бы разломалось, то да, а так нет! Я уберусь в следующий раз, как отдохну.

– Мне плевать, что ты там задел и что хочешь копаться в мусоре! Скажи, есть ли запах или нет?

– Ничего, ничего нет.

– Так и знал!

– Что знали?

– Не скажу.