Человек внутри

– Сомневаюсь… или же… да. Наверное. Он помощник. Его зовут Кеша.

– Настолько всё серьёзно? – спросил Макаров улыбаясь. – Понятно, он друг.

– О, нет, нет, нет! – затараторил я, смутившись невольно. – Я ручаюсь за него. Хороший знакомый попросил присмотреть за ним. У него проблемы в семье, квартира сгорела. А как я могу отказать? Нет, вы чего? Пф! Вот был бы он человеком, то я ещё подумал, друг он или заноза.

Улыбка Макарова сделалась шире. Он привстал, и чтобы успокоить меня, протянул задумчиво и нежно:

– У меня ведь тоже есть друг. Я зову его обыкновенным именем, потому что он живой, как и я сам. И любимая есть, Диана. Она помощница и работает в крохотной редакции «Литературный уголок» вместе с друзьями. Правда, газет и книг они выпускают немного. Но я бы посоветовал почитать, что они пишут. Газета у них одна есть, называется «Живое слово». Никакой политики и экономики, никаких знаменитостей и денег и прочей ерунды, которой нас насильно пичкают.

– О чём ещё можно писать в газетах? – удивился я. – И рекламы нет? Продажи недвижимости, анекдотов, в конце концов.

– Вот это вы зря… Стихотворения есть, истории, рассказанные талантливыми помощниками. А новости добрые. Хоть где-то добрые. Помощники не отрицают, что в мире идут войны и люди умирают от голода. Они чаще нашего сталкиваются с несправедливостью. Как говорит Диана, если они будут писать о плохом, то не останется места для хорошего. От неприятных новостей читатели загрустят, совсем расклеятся и подумают, что всё злое есть нормально, и просто-напросто умоют руки. Ведь зачем идти против зла, если это есть наша с вами действительность? Как любят писать в начале книг или фильмов? Основано на реальных событиях. Мол, реализм, как же искренне, взгляните, куда катимся! И гроша не стоит любовь современных гениев очернять жизнь и показывать человеческие пороки и пороки общества. Да что показывать-то, что твердить одно и то же? А знаете, как звучит девиз «Литературного уголка»? Не разъединить, а сплотить! Я придерживаюсь того же мнения.

– Читателям не покажется, что добро в газете наигранное и лишь иллюзия, что редакция скрывает истинное положение дел?

– Это уже другой взгляд. Они не врут. Нет, ни за что! – горячо откликнулся Макаров. – Они стремятся к тому, чтобы читатели привыкали к свету, чтобы от прочитанных в журнале рассказов, написанным по реальным событиям, у них появлялось желание творить добро. Это их единственное желание. Кстати, помощники открыли книжный кружок для подростков. Уже записалось шесть человек. Помощники, однако, в чём-то лучше нас. Что интересное, их не программировали быть человечными.

Я забрал бумажку и повернулся, чтобы выйти из кабинета. Макаров произнёс любопытную, но очень правильную фразу, которая вмиг всколыхнула меня:

– Человеком нельзя родиться, им можно только стать.

Глава тринадцатая.

Подвал с выключенным светом

Дарья Сергеевна выпытывала подробности похода к психологу. Она не притрагивалась к краскам, часто спрашивала о моём состоянии и настойчиво ухаживала, одновременно описывая жуткие события, когда-то происходящие в мастерской. Ей всё казалось, что прошлое следует за ней по пятам. Именно поэтому она боялась заштопывать пододеяльник со здоровенными дырками и стирать одеяло, кстати, тоже.

В бумажке, исписанной Макаровым, кроме обыкновенных рекомендаций был указан адрес «Литературного уголка». Так как Кеше нравилось писать, я не мог не поделиться с ним хорошей новостью. Он отказывался ехать, ссылаясь на то, что не был раньше в таком районе и что обязательно потеряется, даже если воспользуется электронной картой города.

– Поезжай! Тебе будет полезно.

– Не сомневаюсь, что будет. А как же вы с Дарьей? – спросил Кеша озадаченно. – Я не оставлю вас.

– Ты давно не выходил, – настаивал я. – Забыл уже, наверное, как говорить с кем-то, кроме нас и Пустыркиных.

– Мне и тут хорошо. – Он отрицательно замотал головой. Его точно посетило тревожное видение. – К тому же, я до сих пор не убрал крольчиху со двора. Она уже вся растрескалась и превратилась в чёрт знает что.

– Бог с ней, с этой крольчихой! Макаров ведь написал адрес, потому что в разговоре с ним я упомянул тебя.

– Правда?

– Он посоветовал почитать то, что там печатают. А как услышал, что у меня есть ты…

На самом деле, всё обстояло иначе. После слов Макарова о человечности, я крепко задумался о Кеше, о том, что он испытывал ко мне трогательное доверие, когда отдал тетрадь – самое ценное, что было у него из вещей, и сразу же передумал уходить. Вместо этого я попросил психолога начеркать улицу и дом, в котором находится редакция, и поблагодарил его больше за полезную информацию о журналах, нежели за оплаченный сеанс.

Но я был хорошо знаком с Кешиной склонностью к упрямству, которое он унаследовал от Василия, и слегка приукрасил действительность. Когда, наконец, он согласился, я дал ему денег на проезд и проводил до ближайшей остановки.

Дарья Сергеевна напекла сырных булочек и, поджарив ломти пшеничного хлеба, щедро натёрла их чесноком. Она задабривала едой и объясняла заботу тем, что у неё улучшилось самочувствие и больше не гудят ноги, и она может теперь чаще готовить вкуснятину и пробовать новые рецепты. Так я узнал, что Дарья Сергеевна, будучи подростком, мечтала пойти в повара и готовила с удовольствием для матери, которая привила ей любовь к красивым и сытным блюдам. На вопрос, почему не исполнила мечту, промолчала, но взглянула на меня с неясной тоской.

Как только наступили сумерки, Кеша позвонил, чтобы я не беспокоился. Он сообщил, что скоро приедет, и чтобы я не ложился спать, так как у него приготовлен для меня сюрприз. Я не спал, а строчил много сообщений Косте, решившему взяться за размещение рекламы. Он смело подкидывал мысли и, конечно же, советовался, каким способом выгоднее продавать цветы, ведь заказы, в основном, поступали небольшие. Я одобрял большую часть идей, а от чего-то наотрез отказывался, пока во всём доме не замигал свет, и работу пришлось отложить.

Я мельком глянул в окно. Дверь сарая была распахнута настежь. Стояла тишина.

Одолевая зловещее предчувствие, я помчался опрометью на улицу, прислушиваясь к едва уловимым шорохам. Раздался треск. Это лопнула голая ветка под ногами. Я сунулся с фонариком в сарай и тотчас оторопел от увиденного. Доски, которые я прибивал несколько ночей назад, были оторваны и расколоты вдребезги, виднелся кровавый след, тянущийся до крыльца, а ниже, где находился скелет, теперь чернела одна земля.

Не теряя ни минуты, я прошёл по следу в дом и спустился по скрипучей лестнице в освещённый подвал. Было пыльно и душно, по углам свешивалась паутина. Тут и там были прибиты деревянные полочки, стояли банки с испорченными солёными огурцами и помидорами. Рядом с железным ящиком с замком валялась тряпка и лежало велосипедное колесо, под которым тускло блестело бутылочное стёклышко. Дыша как можно тише, я проверил счётчик, и двинулся вдоль засохшей полосы. Она привела меня к пропавшему браслетику, на котором были полностью стёрты буквы.

Я хотел было уйти, как вдруг свет померк, и кто-то невидимый ударил по трясущимся рукам. Я медленно сполз на колени и стал искать выпавший телефон. Нащупал мелкие осколочки. Неудержимый гнев обратился в страх, когда меня обожгло ледяным прикосновением, и неподалёку донёсся скользящий шелест. По подвалу разлетелся костяной хруст. Я притаился за фигурками животных, посадил занозы три, не меньше.

Зазвучал высокий жалобный голос:

– Саша!

Он вывел меня резко из оцепенения. Доползши на четвереньках до колеса, я разорвал тряпку и обмотал небольшим её куском стёклышко. Наконец, встал, слегка пошатываясь и постепенно привыкая к темноте. Я брёл вперёд, держась за стену, а подвал всё не заканчивался, и кто-то шептал лихорадочно постоянно:

– Ты не дойдёшь! Ты не дойдёшь! Упади!.. Ну же, падай!

На лестнице ускорил шаг. Одна из ступеней затрещала подо мной, рухнула, и я свалился вниз кубарем, потеряв осколочек.

– Как и говорилось, упадёшь! Упадёшь, не унесёшь!

Вспыхнул ярко экран. Я зажмурился, после чуть-чуть приоткрыл глаза и упёрся в стену. Мне удалось увидеть того, кто крепко держал телефон.

Скелет в красном платье трепетал впереди, как живой, и рычал одно и то же, не переставая:

– Не сбежишь, не скроешься!

Перекошенный от злости, он шёл на меня и держал одну руку за спиной.

– Прятаться некуда.

Я молился, чтобы этот ужас закончился, и, превозмогая дрожь во всём теле, говорил точно не своим сдавленным голосом:

– Не хотел… Послушай, я не хотел убивать тебя! Мне так жаль, так жаль… Не мсти, не наказывай меня! В меня тогда точно бес вселился, а иначе как бы я пошёл убивать? Я не виноват, у меня не было выбора!

– За свои поступки надо отвечать. Мама тебе разве не говорила, что всё тайное когда-нибудь становится явным?

– Говорила, может быть.

– Ты плохо её слушал. Ты слушаешь только себя и извиняешься потому, что боишься. Почему не заходил в сарай, когда Дарья Сергеевна просила? Давно пора очнуться, а не существовать.

– С каких пор знаешь о ней? Я не верю тебе!

Скелет навис надо мной угрожающе и, показав окровавленный лом, занёс его для удара. Помню, как закричал истошно, как меня расколдовал свет, жёлтый, как подсолнечное масло, и в подвале никого не оказалось, кроме меня и встревоженного Кеши с огромными заплаканными глазами. Он тормошил меня за плечо и похлопывал по щекам, изредка хлюпая с отчаянием в голосе:

– Очнитесь, умоляю! Это же я, ваш помощник.

– Кеша?