Загадка Троянской войны

И продлилось оно долгие десять лет.

Прекрасная дочь

В эти годы Одиссей еще больше погрузился в себя. Если и прежде он не особенно интересовался развлечениями, свойственными молодым людям, то теперь ему и вовсе стали скучны пиры и гуляния с ровесниками. После возвращения с Парнаса, от Ларэта юноша получил царскую власть в день своего шестнадцатилетия, и с того момента оковы ответственности прочно заключили его разум в чугунные объятья. Он чувствовал, что в Итаке слишком многие проблемы требуют разрешения, а времени в сутках, к сожалению, было недостаточно, чтобы Одиссей позволил себе отдыхать иначе, как во сне.

Отец никогда не был особенно примером для него как человек и как царь. Как человек он слишком сильно любил праздность, а как царь слишком многое прощал людям. А потому свой образ как правителя Одиссей решил создать, опираясь на других мудрецов, с коими ему еще только предстояло встреться. С кем-то за эти годы он уже успел повидаться, с кем-то встреча только маячила в будущем из-за дальности полиса.

С юбилея в Итаке гостил его дед, чьему приезду Одиссей был очень рад. Старику, судя по состоянию его здоровья, оставалось совсем немного, и поэтому юноша хотел перенять от него столько житейской мудрости, сколько возможно. Они часто беседовали вечерами за ужином и чашей вина – теми недолгими часами покоя, когда Одиссей мог позволить себе хоть немного расслабиться.

– И что же, сколько полисов ты не успел посетить за эти годы? – усмехнулся Автолик, потянувшись за очередным куском кабанины со стола.

На ужин Одиссей довольно часто просил слуг готовить именно вепря в знак воспоминания о той самой охоте. Иногда царь сам ездил за дичью, когда на то было время и силы. За эти годы Одиссей, конечно, возмужал, научился хорошему владению оружием, и теперь славился как один из самых храбрых и удачливых охотников в округе.

– Из крупных, – улыбнулся в ответ царь, призадумавшись. – Пожалуй, только в Спарте все еще ждут моего визита. Однако скорее мы с кем-то оттуда встретимся на поле боя, нежели чем я приеду туда в мирные времена. Ты же знаешь, этот полис совершенно закрыт для посторонних.

– Разумеется, – кивнул Автолик. – Но, доверься моему возрасту и опыту, ты сможешь увидеть спартанцев до войны.

– Какой войны? – с тревогой спросил его внук. – Я ни о каких нападениях в Элладе[11 - Самоназвание Древней Греции.] не слышал.

– А их пока и не было. Я говорю о войне, что случится через несколько лет[12 - Здесь имеется ввиду Троянская война.]. Мне о ней поведали пифии в храме Дельф. Ты же помнишь об оракуле при храме у южного склона Парнас?

При слове «пифия» Одиссея передернуло. Воспоминания о девушке, что он встретил на охоте, которая оставила ему до сих пор не затянувшийся шрам, ярким потоком нахлынули на него. Ее девичья, не до конца раскрывшаяся красота, дерзость и храбрость духа, ее вызов всему миру – побег, протест этому обществу – вдруг снова взбудоражили все его существо. Не сказать, что все это время он не вспоминал Елену, нет. Скорее, весь ее образ как бы померк, приглушился в сознании в связи с навалившимися обязанностями и ответственностью. Сейчас же, в моменты недолгого забвения, они вызвали в нем былые терзания, горечь и в то же время придали вновь придали остроту его покрывшейся пылью однообразия жизни.

Он любил ее, он полюбил ее за тот час, что они провели вместе. Необъяснимо, но Елена до сих пор манила его, хотя и встретить девушку, Одиссей понимал, было уже маловероятно.

«Но она же говорила, что, возможно, мы встретимся, если ее план удастся, – смутно вспомнилось ему. – А если он все-таки удался? Где она сейчас, в своем полисе мечты? И как выглядит? Подурнела ли, похорошела? Вышла замуж, родила детей? А вдруг… Нет, это немыслимо… Вдруг она мертва?».

Мысли захлестнули его настолько, что он забыл ответить деду.

– Должно быть, забыл, как там на Парнасе все, – покачал головой Автолик. – Эх, десять лет прошло как-никак, да и твоя травма наверняка заставила тебя забыть о виде той горы и Дельф… В общем, я был до своего отъезда в этом храме. И жрицы поведали мне, что скоро грядет война, о которой будут слагать песни. Война, которой мир вообще никогда не видывал. Ее масштабы будут настолько колоссальны, что это наши жизни разделятся на «до» и «после».

Одиссей недоверчиво посмотрел на деда.

– Но что же может послужить причиной такого конфликта?

– Безумие, этой причиной станет банальная человеческая слабость. Любовь, мой дорогой друг. Такая любовь, ради которой стоит убивать. Самая настоящая страсть.

– Такая любовь бывает? – лукаво спросил Одиссей. Он сам испытывал к той мимолетной встрече, к той едва ли знакомой девушке, ее образу, именно это чувство.

– Конечно, – кивнул Автолик, прочитав в глазах внука притворство и в очередной раз усмехнулся. – Хотя твои родители не испытывали друг к другу ее, она есть. Я любил своих жену и дочь именно так. Жена любила меня в ответ не меньше, а дочь росла умной и благодарной. Быть может, именно за это наше недолгое семейное счастье, за жизнь без злости и зависти к другим, за слишком сильную любовь, боги и покарали нас всех. Красавица Дайона умерла от той же болезни, что и потом моя милая любимица, твоя мать Антиклея. Болезнь легких, так о ней говорили лекари. Чахли, чахли на глазах, и ни я, ни эти ученые мужи ничего не могли сделать…

– И ты считаешь, что за такую любовь обязательно следует кара?

– Кара вроде моей – нет. Но за такое сильное чувство все равно придется что-то взамен богам. Просто так подобный дар не дается смертным.

Одиссей в ответ лишь промолчал, в душе не зная, соглашаться ли со стариком. Он не знал, хотел ли чем-то жертвовать, чтобы испытывать такое. Несомненно, как царь, он хотел иметь продолжение рода, детей и верную жену, которые давали бы ему ощущение домашнего уюта, тепла. Но в то же время Одиссей понимал, что в первую очередь он всегда будет царем Итаки, а не мужем или отцом. Все в этой жизни невозможно было успеть.

«И все же ты поддашься соблазну, если увидишь ее» – вдруг прошептало что-то в глубине его сознания. Тихо, но настойчиво.

«Забудь, забудь! Если тебе и случится в ближайшее время искать себе жену, то это случится скорее из политических соображений» – возразил глас рассудка не менее твердо. И Одиссей, услышав его, успокоился и, глотнув прекрасного скорусского[13 - Вина Скоруса считались самыми знаменитыми в Древней Греции.] вина из своей чаши, продолжал внимать словам Автолика.

– Когда я говорил тебе про свой возраст и опыт, то имел ввиду, что даже в такие закрытые полисы, как Спарта, иногда возможен вход для чужаков. И, более того, в некоторых случаях чужак уводит из этого полиса кого-то навсегда. Догадываешься, о чем я?

Одиссей покачал головой, искренне не понимая, о чем говорил ему дед.

– Я про женитьбу! Ну неужели ты думаешь, что дочери спартанских царей будут выходить замуж за кого попало? Особенно в те времена, когда им это выгодно, спартанцы бывают очень дружелюбны и гостеприимны.

– Неужели в Спарте появилась невеста на выданье?

– Еще какая, – вдруг послышался голос за спиной Одиссея.

Это был его отец, Лаэрт. В последнее время он только и занимался тем, что странствовал по полисам с сыном или в одиночестве, ходил по родному полису и собирал различные слухи. С одной стороны, деятельность бывшего царя Итаки не вызывала особенного уважения, с другой, имела определенную пользу.

– Лаэрт, прошу, мы как раз начали трапезу, – Автолик указал на место подле себя, хотя и скривил при этом губы. Зятя он по-прежнему недолюбливал.

– Спасибо, но выпить я предпочту в компании более скучной для вас, – Лаэрт имел ввиду своих приятелей-пьяниц с подобных ему знатных родов.

– Так что же ты тогда пришел, раз с нами тебе чересчур весело? – с недовольством спросил его Автолик. Он поднял чашу с вином и громко отпил из нее, причмокнув губами, словно стараясь каждым своим действием выразить неприязнь к отцу Одиссея.

– Не беспокойтесь, отец, я ненадолго, – с улыбкой поднял руку, как бы успокаивая старика, Лаэрт. – Быстро и по делу. Только что до меня дошли слухи о красоте той самой невесты, что на днях была провозглашена в Спарте. Девушка, как поговаривают местные, просто неотразима. Высокая, тонкая, но женственная… Пропорции Афродиты, как сказывают видевшие ее. Лицо – ангельское, о таких слагают песни. Глаза – что драгоценные камни…

– Да-да, знаем, – пробурчал лишь Автолик. – Волосы длинные и струятся как реки и так далее. Неужели ты такой дурак, что веришь в это? На своем веку я слыхивал про десятки таких невест, и что же? Красавицами из них от силы оказывались двое-трое. Остальные либо плоские как корабельные доски, либо полные и обрюзгшие, как Дионис в женском обличии.

– Нет, – помотал головой Лаэрт. – Этот случай другой, я точно знаю. Поверьте, тот огонек, что загорался в глазах тех мужчин, что говорили о ней, никак нельзя подделать. В любом случае, сын мой, я предлагаю тебе съездить и посмотреть на эту красавицу. А не получится добиться ее руки – поискать кого-то в округе. Тебе уже двадцать шестой год, возраст немалый для наших краев, надо бы уже и думать о потомстве.

– Вот здесь я соглашусь, – одобрил слова зятя Автолик. – Особенно учитывая то предсказание о войне. Знаешь, на всякий случай я бы советовал тебе родить своего наследника до нее. Вернешься ты с нее или нет, большой вопрос. А будущее Итаки – твоя ответственность.

– От слова «ответственность» меня уже начинает подташнивать, – допил одним глотком свое вино Одиссей. – Что же, в таком случае, я отправлюсь в путь без промедлений. Не хочу упустить случая побывать в Спарте. А если сильно повезет, то еще и вернусь оттуда с невестой.

Отец и дед с облегчением вздохнули. По всей видимости, их уже действительно заботило затянувшееся одиночество Одиссея.

– Что же, в таком случае, доброй дороги, сын, – сказал Лаэрт, после чего, попрощавшись с сидевшими на ложах, удалился из андрона[14 - Андрон – мужская часть дома в Древней Греции. Здесь обычно принимались гости и устраивались пиры.].

Не видя причины откладывать сборы, царь Итаки сразу же после его ухода приказал рабам начать готовить провизию и вещи, чтобы выехать уже на следующее утро. Он был человеком своего слова и идеи, а потому поездка в Спарту теперь стала для него очередной целью, которую нужно было достигнуть.

Одиссею очень тревожно спалось в ту ночь, несмотря на выпитое вино, которое его обычно расслабляло. Отчего-то он надеялся, что той самой невестой окажется именно Елена.

«Я же даже не спросил, как зовут ту дочь спартанского царя. Побоялся ли услышать заветное имя? О, боги, я мысленно веду себя как юнец, как тот самый пятнадцатилетний мальчишка, который безответно влюбился в ее образ!..». Мысли, подобные этой, преследовали его в течение всей ночи. Одиссей пытался бороться с ними, но то было безуспешно: каждый час или два они брали верх над ним, заставляя проснуться.

Сама же дорога до Спарты, как ни странно, прошла относительно спокойно. Несколько дней Одиссей провел в седле, и это в совокупности с периодическими остановками, охотой и прогулками отвлекало его. Сон и силы вернулись к нему, как и к любому молодому здоровому человеку, который сменил умственную активность на физическую. Подъезжая к самому неприступному полису, он чувствовал себя вполне готовым побороться за сердце красавицы.

Ворота Спарты охранялись одним видимым стражем, остальные же, как догадывался Одиссей, наверняка прятались в специальных отсеках белокаменной стены, окружавшей город. Спартанец, лицо которого было спрятано под коринфским шлемом[15 - Тип греческого шлема, полностью закрытый с конским гребнем на нем.] с красным гребнем на ней, был облачен в хитон[16 - Вид нижней одежды.] с защитными панцирями, похожие на те, что были у солдат в Итаке. Единственным отличием был багровый плащ, который, как сказывали в народе, спартанцы носили для того, чтобы, в случае ранения во время боя, противник не догадался, где именно у воина теперь было слабое место.

– Кто прибыл к Спартанским воротам? – громко спросил страж, слегка повертев копье в своей правой руке. В левой, только сейчас обратил внимание Одиссей, у него был не просто щит, а щит с гравировкой Цербера под большой буквой «Л»[17 - «Л» означало Лакедемон, т.е. Спарта.]. Морда пса из подземного царства так ужасающе выглядела, что, должно быть, очень многие противники в бою могли отвлечься на нее или даже сплоховать.

– Одиссей, царь Итаки, – с вызовом ответил мужчина. Он снял свой шлем, и, достав свой меч из ножен, бросил оба предмета на сухую, потрескавшуюся от невыносимой жары, землю.

– Ты пришел с миром, Одиссей, царь Итаки?