Стрела времени

«Как трудно в сорок первом умирать, не зная ничего про сорок пятый…»

Штаб 18 ОПАБа располагался в самом крупном бетонном укреплении форта перед рвом, наполненным водой. В нескольких метрах от входа в штаб Мамин увидел бетонный памятный столб высотой метра полтора с надписью «1877».

– Год начала стройки форта, – пояснил Сокол.

– Тут и до нас ребят немало полегло, – сказал Мамин, – И сколько еще поляжет, – добавил вполголоса.

– Я сто лет проживу, – запальчиво произнес лейтенант.

– Дай-то Бог.

Сокол остановился.

– Вы что, в Бога верите?

– Если это поможет тебе прожить твои сто лет, то я готов верить и в него.

Прошлое не исчезает бесследно. От него остаются тени, звуки и даже запахи. От него остаются стены и могилы, письма и документы… Чтобы увидеть эти тени, услышать звуки, не требуется многого. Надо только настроиться на волну. Мамин вспомнил, что в 2012 году он был в этом районе. Ходил среди разрушенных ДОТов, поросших густой травой, с торчащей арматурой, исписанных граффити. Пытался понять тогда, проникнуть, что пережили люди, если даже от каменных, врытых в землю строений, остались только израненные куски. Нет, не каменных. Пилипенко бы поправил. Мамин улыбнулся. Тогда, он, стараясь не споткнуться, обходил это место. Дотрагивался до холодного бетона, тихо говорил. Слышат ли его те, кто остался здесь. Бетонные склепы, говорил он вполголоса, вот уже более семидесяти лет смотрят на Запад не амбразурами, а огромными пробоинами в лобовых стенах. Им не нужна реставрация. Им нужна память. Но Мамин знал, какая память уготована «победителям» в двадцать первом веке. Марши националистов, кровавый совок, ряженые ветераны. Он вспомнил, как в том же 2012 году на вручении очередной медали к очередной годовщине еврейско-советский герой Ион Деген прочитал свое стихотворение:

Привычно патокой пролиты речи.

Во рту оскомина от слов елейных.

По-царски нам на сгорбленные плечи

Добавлен груз медалей юбилейных.

Торжественно, так приторно-слащаво,

Аж по щекам из глаз струится влага.

И думаешь, зачем им наша слава?

На кой… им наша бывшая отвага?

Безмолвно время мудро и устало

С трудом рубцует раны, но не беды.

На пиджаке в коллекции металла

Ещё одна медаль ко Дню Победы.

А было время, радовался грузу

И боль потерь превозмогая горько,

Кричал «Служу Советскому Союзу!»,

Когда винтили орден к гимнастёрке.

Сейчас всё гладко, как поверхность хляби.

Равны в пределах нынешней морали

И те, кто блядовали в дальнем штабе,

И те, кто в танках заживо сгорали.

Время героев или время подлецов –

мы сами всегда выбираем как жить.

Да, в спорах с мертвыми всегда правы живые. В шею остро кольнуло. Мамин ударил ладонью. Комар. Алексей почему-то посмотрел на запад. Подумал, оттуда прилетел, кровопийца. Туда, на запад катилось солнце. Там, за Бугом, уже получен сигнал «Дортмунд». Алексей взглянул на часы, ну, конечно, уже третий час дня. Непроизвольно сжал кулак и показал его в сторону границы, как будто это могло остановить надвигающуюся грозу.

Подошел лейтенант Сокол, протянул веточку земляники.

– Тут повсюду растет, – улыбаясь, сказал лейтенант.

Мамин взял в руки красные спелые ягоды! Земляника росла вокруг по всему валу.

«Значит, услышали. Души неотпетых солдат, захороненных под бетонным перекрытием ДОТов, услышали меня», – подумал Мамин.

***

Сквозь дощатую крышу сарая пробивалось солнце. На чердаке, где охапками лежало прошлогоднее сено, пахло навозным духом. В лучах, рассеянных щелями досок, струились крохотные пылинки. Становилось жарко, очень хотелось пить, да и в животе урчало. Славка угрюмо свернулся калачом, приткнул рыжую голову к мешку, набитому соломой, и напряженно думал. Ни подступающая жажда, ни давно наступивший голод не могли его отвлечь от непростого занятия.

Вообще, думать Славке было свойственно. Откуда оно появилось сказать трудно. Славка считал, что так было всегда. Если бы он знал слово «философ», то непременно так бы себя и именовал. Такой деревенский философ.

Славка переночевал в доме у деда Зосимы, но самого деда не застал. Тот ушел на дальнюю заимку, проверить петли на зайца. Философу не впервой было ночевать одному. Не страшно и не голодно. Дед запасливый. Тут и яйца, и хлеб, и рыбка вяленная. В общем, отсиделся.

В Пугачево вернулся рано. На рассвете. В хату идти побоялся, а вдруг эти трое еще там. Поэтому влез на сеновал и там «сховался». Место им давно уже было облюбовано. «Схрон» примыкал к стене сарая, где между неплотно подогнанными друг к другу плахами зияла дыра, через которую можно было видеть крыльцо, почти весь двор и Барсика на цепи. Не то, чтобы Славка специально устроился здесь для наблюдения, но в целом получилось именно так.

Солнце поднялось. Двор залился прозрачным светом. На поверхности воды в кадушке ярко отразилось желтое пятно и голубое небо. Барсик, не долго думая, скрылся в будке. Цепь, протянувшаяся через двор, оказалась на самой яркой его части. Славка из своего убежища видел эту цепь и представлял, как накаляется металл под лучами.

«Горяча», – подумал Славка и порадовался, что хотя бы под крышей было прохладно.

Он сунул руку в карман штанов. Там у него был припрятан сухарик. Дедовская черта запасливости передалась и внуку. Славка нащупал вместе с сухариком вяленого окунька. В другом кармане нащупал щепотку табака, которую он спер из кисета деда. Но курить на сеновале Славка ни за что бы не стал, да и бумаги не было. Поэтому мохру ссыпал обратно в карман и начал не без удовольствия грызть сухарик с рыбкой.

Время шло. Солнце палило все сильнее. Под крышей становилось жарче, и Славка уже пожалел, что съел соленую рыбку. Воды у него с собой не было, а кадушка у стены дома только добавляла страданий. Славка начал ерзать и вдруг услышал шум. Шаги по деревянному полу в сенях. Дверь хаты распахнулась и во двор вышли трое давешних красноармейцев-немцев и отец. Славка прижался к треснутой доске и превратился в слух.

– Не забудь, в семь, – сказал мутноглазый, повернув голову к отцу.

Отец, молча, кивнул. Вдвоем с немцем они прошли весь двор и остановились у калитки. Двое других, «знакомцев» топтались в нескольких шагах.

– Потом можешь идти на хутор, – добавил немец.

– Ни. Я здися остануся.