Стрела времени

Гюнтер отмахнулся:

– Все проходит, все забывается. А в той жизни, которую получит дочь «графа», ей некогда будет думать о прошлом. Впрочем, ей совершенно не зачем знать. Завтра будет много исчезнувших детей. Тебя никто не обвинит в этом.

Астап зарыдал.

– Бог сведка, шо я магу зробить? – вознес руки Астап и сделал шаг в сторону от сына.

***

21 июня 1941 года, 16.30, ОПАБ № 18.

Странное дело произошло с Маминым за тот час, пока они с лейтенантом обходили позиции батальона. Мамину раньше не приходилось видеть вырытые окопы и траншеи, соединяющие переходы, бетонные ДОТы, ощетинившиеся стволами орудий и пулеметов. У Алексея обострились зрение и слух, он стал присматриваться к мелочам и прислушиваться к тому, что обычно пролетало мимо ушей. Батальон неторопливо занимался положенными ему делами, а вокруг стояла оглушающая тишина. Стояла тишина, но Мамину казалось, что он слышит звуки и голоса, которые распознать не может.

Перед штабом батальона, куда привел его лейтенант, Мамин обратил внимание, что перешел с Соколом на «ты», а лейтенант продолжал «выкать». Этот «неудобняк» нужно было разрешить.

– Послушай, Захар. Давай мы на «ты» перейдем. Все равно собьемся. Разница в возрасте у нас не так уж велика.

– Давай,– согласился лейтенант.

Командный пункт располагался в нескольких закопанных в землю деревянных бараках. В одном из них находился штаб батальона. Рядом с ним узел связи. Штаб представлял собой помещение в одну комнату, углубленное на метр в землю. Освещением служила лампочка «Ильича», висевшая посередине. Было довольно тускло, но Алексей смог рассмотреть, что в центре стоит наспех сбитый из досок стол, а с двух его сторон скамейки. В комнате находилось человек восемь. Шло оперативное совещание.

После обычного приветствия и краткого знакомства, Сокол с Маминым заняли свободные места с краю. Начальник штаба, кряжистый мужик с прямой военной осанкой и длинными руками, делал доклад. Захар, пользуясь моментом, тихонько пояснил, кто находится на совещании. В центре сидел командир 18-го отдельного пулеметно-артиллерийского батальона майор Бирюков, лысоватый, крепкого телосложения мужчина, с полными щеками, доклад освещал начальник штаба капитан Ляпин. Как раз сейчас он водил карандашом по карте. Кроме них присутствовали: комендант  участка, старший лейтенант Кравченко В.П., зам. по политчасти Жуков М.М., заместитель по разведке, старший лейтенант Иванов В.Ф., помощники начальника штаба лейтенанты Прожорин Г.В. и Чувиков С.А. и Горбунов Г.А., зам. политрука, секретарь бюро ВЛКСМ.

Из доклада Ляпина Мамин понял, что дела «швах». Участок обороны свыше 30 км, тянется от Волчина до Бернад. Батальон насчитывает всего 347 бойцов. Неподалеку располагается 22-й танковая дивизия, южнее на Брестском артиллерийском полигоне подразделения 28-го стрелкового корпуса, которые готовятся к опытным учениям, ранее запланированным на 22 июня. Там же располагается 202-й гаубичный полк 6-й стрелковой дивизии и 455-й корпусной артиллерийский полк.

– Сегодня поступил приказ о переносе их на понедельник, – доложил Ляпин об учениях.

– Как бы они там не напутали ничего. Ты, Ляпин, им напомни, что завтра учений не будет, – посетовал Бирюков.

– С двух застав южнее Бреста все время следуют донесения, отмечающие интенсивное передвижение за Бугом немецких танков, автомобилей и каких-то подразделений на конной тяге. Уверяют, что по ночам слышен шум моторов. Сегодня опять несколько немецких самолетов летали над нашей территорией… – продолжал начальник штаба.

– Какие настроения у местных? – спросил Бирюков.

– В наши руки попали письма из-за кордона, от всякого рода панов и темных дельцов, которые в последнее время активизировались, – сказал Ляпин. – Разрешите зачитать?

– Давай.

– Вот некто Жолтинский пишет пану Ковальскому в деревню Мухавец: "Вы и не подозреваете, как близко время нашей встречи, как скоро перейдут Буг немцы. Спешите сбыть все советские деньги, закупайте в первую очередь продовольствие, ткани, кожу…" И так далее. Следующий, Гловач: "Скоро я вернусь… Помните, что вы головой отвечаете за целостность моего завода…" Есть еще и такое: "Шепните наиболее надежным людям, работающим в военном подсобном хозяйстве, организованном в моем имении, что если они сохранят в целости завезенное русскими имущество, то получат от меня награду". Этот написал некому Кухарчику, в деревню Пугачево, совсем рядом.

– «Пугачево, Пугачево. Это же село Лизы», – подумал Мамин.

– В подразделениях УРа не хватает вооружения, боеприпасов, средств связи, не все уже построенные ДОТы технически оборудованы и вооружены, не везде установлены энергоагрегаты и воздухоочистительные установки, в ряде случаев отсутствуют источники водоснабжения, – уже без листа сообщал Ляпин.

– «Вот тебе и колодцы Пилипенко, вот тебе и корабли бетонные».

– Каждый узел обороны занимает одна рота отдельного пулеметно-артиллерийского батальона. В подразделениях значительный некомплект личного состава, особенно артиллеристов. Пополнение ожидаем через день-два. У меня все, – закончил начальник штаба.

В бараке повисла тишина. Мамин, внимательно слушавший доклад, кажется, проникся нарастающим напряжением. Он вглядывался в лица командиров и отметил для себя, что они не выражали потерянности или, тем более, испуга. Члены штаба смотрели сосредоточенно. Услышанное не было для них откровением. В общем и целом информация соответствовали данным, которыми они уже и сами владели. Но, все-таки, что-то создавало напряжение. Мамин догадался. Решение!

Вот в чем проблема. Информация требует принятия очевидного решения. Но как его принять?! Ведь общее требование Москвы не поддаваться на провокации, наблюдать за противником, но не вступать ни в какие столкновения.

Тишину нарушил секретарь ВЛКСМ Горбунов, парень лет 20, с черными, зализанными назад волосами. У него было прямое лицо, карие глаза и узкие губы. Одетый в старенький френч, немного ему большеватый, он был похож на гимназиста.

– Товарищи! – неожиданно громким голосом начал «гимназист». – Мы тонем в море фактиков! То, что перечислил, товарищ начальник штаба, это набор мелочей и случайностей. Я прошу вспомнить слова А. С. Щербакова, – секретарь сопроводил эту тираду безальтернативным движением руки в папку, лежавшую рядом с ним на столе.

Начальник штаба Ляпин на «набор мелочей и случайностей» недобро повел дюжими плечами.

– Гена, Гена, – попытался успокоить ретивого комсомольца Бирюков. – Здесь все знают доклад товарища Щербакова, ты неоднократно его зачитывал.

– Нет, не все! – отрезал «гимназист». – С нами товарищи, недавно прибывшие. Я считаю, идеологически верным сказать о том, что наша страна не боится Германии. Но я лучше зачитаю, – последнее предложение он сказал тихим извиняющимся голосом.

Он расправил на ладони блокнот и начал читать.

– …на почве легких побед армии в политических кругах Германии распространились хвастовство и самодовольство, которые ведут к отставанию. Все новое, что внесено в оперативное искусство и тактику германской армии, не так уж сложно… не является новостью и вооружение германской армии. На почве самодовольства военная мысль Германии уже не идет, как прежде, вперед. Германская армия потеряла вкус к дальнейшему улучшению военной техники… а наша Красная Армия, широко используя достижения отечественной и мировой военно-технической мысли, перестроилась и серьезно перевооружилась на основе опыта современной войны. Готовая к любым неожиданностям, она всегда готова на чужой территории защищать свою землю…, – Горбунов закончил и гордо вскинул голову. Победоносно смотря на Мамина.

– «Как будто, он это лично мне зачитал. Если бы гимназист знал, что знаю я. Поскромнее, бы, вел себя.», – подумал Мамин. – «А если бы я знал, что он знает, что я знаю…Я бы его … боялся».

***

21 июня 1941 года, 15.00, Брестская крепость.

Настенные часы в кабинете начальника штаба 6-й Орловской Краснознаменной дивизии пробили три часа дня. Полковник Козырь был мрачнее тучи. Только что дневальный казармы 84 разведывательного полка принес ему сложенный треугольником листок. На обороте написано: «полковнику Козырю. лично.»

Козырь развернул послание. Внимательно прочитал. Хотел скомкать и бросить в урну, но остановился. Еще раз прочитал. Нахмурился. Смысл написанного не укладывался в голове полковника. Он подержал еще некоторое время лист в руках, потом бросил на стол.

– «Как же я так? Как проглядел? Еще и отправил из Бреста. Здесь бы я этого зайца быстро к стенке прижал, выяснил, что он за … А теперь что?», – подумал Козырь, потом повернулся к двери и крикнул:

– Макшанцев.

Через мгновение в двери появилась фигура красноармейца, ординарца при полковнике Козыре.

– Связь мне. С 18 ОПАБом, быстро.

Козырь еще раз взял лист, перечитал текст.

– Черт знает, что такое. Провокатор. Доберусь до тебя. Убью, – полковник зло выругался и бросил лист снова на стол.

– Товарищ полковник, связи нет. Не работает ни одно направление, – доложил Макшанцев.

– Что? Где Литвиненко?

– Уже отправил посыльного.

Через несколько минут в кабинет начальника штаба дивизии не вошел, а вбежал начальник связи полковник А.Н. Литвиненко, худой, с впалыми щеками и согнутый, как вопросительный знак, он производил впечатление человека болезненного и слабого. Но внешний вид никак не характеризовал его. В жизни Литвиненко был неплохим легкоатлетом, известным активистом и грозным начальником для своих связистов, и не только для них.

– Со штабом округа и со всеми войсками проволочная связь прекратилась. Исправной осталась одна линия на Пинск. Разослал людей по всем направлениям исправлять повреждения, – отчеканил Литвиненко так, будто репетировал ответ давно и серьезно.

– Макшанцев, Фомина ко мне, живо! – Козырь почувствовал неладное, а в таких случаях он всегда доверял «чуйке».