Стрела времени

– Что ты там увидел, Сашко? – спросил Мамин.

– Да вон ту поганку, – Сашко поправил бескозырку и, чуть приподнявшись, показал пальцем на немецкого офицера, стоящего открыто на бруствере с биноклем.

– Не высовывайся, – успел только крикнуть Поярков.

Но Сашко уже летел навзничь на дно капонира, пронзенный пулей снайпера. Все, кто был в капонире подбежали и сгрудились над морячком.

– Вот те и маланские мансы, – глядя вверх, сказал Сашко, и умер.

С боем прорвали первое кольцо осады и двинулись в направлении на Брест к внешнему валу. На подступах к нему, фашисты накрыли группу ураганным артиллерийско-минометным огнем. Группа укрылась в сухом доле.

– Ты видал, как Летун воюет? – во время передышки спросил Поярков.

– Не до этого было. А что?

– А мне до этого. Я еще с вокзала наблюдаю за ним. Профессионально двигается, бой ведет короткими очередями, использует перекаты и кувырки. Не жалел гранат в ближнем бою. И вообще, показал обученность военному делу. Откуда?!

– Ну, он же летчик. Учился, воевал. Санчес, ты со своими гэбистскими штучками всех на карандаш берешь. Здесь не 21 век. Сам говорил, какие люди. Так чего сомневаешься?

Поярков в ответ улыбнулся и пожал плечами.

Прорваться удалось только к утру 27 июня. У Семена было легкое ранение плеча, Лиза его перебинтовала еще во время боя. Остальные были незначительно посечены осколками. В основном пострадала форма. Теперь она вся расползалась и свисала клочьями.

Дальше двигались вдоль высохшего русла реки. Потом лесом. Молчали. Каждый думал о своем. Позади не переставало грохотать сражение. Крепость продолжала неравный бой с 45 отборной дивизией вермахта.

Удивляясь тому, как легко и быстро идет Санчес, Мамин шел следом за ним, перевешивая автомат с левого плеча на правое и обратно: у него болели от усталости спина, шея, плечи, болело все, что могло болеть. Солнечный июньский лес был чудо как хорош! В нем пахло смолой и нагретым мхом. Солнце, пробиваясь через покачивающиеся ветки деревьев, шевелилось на земле теплыми желтыми пятнами. Среди прошлогодней хвои зеленели кустики земляники с веселыми красными капельками ягод. Славка то и дело на ходу нагибался за ними. Да и остальные не гнушались.

При всей своей усталости Мамин шел и не уставал замечать красоту леса.

– «Живы, все-таки живы», – думал он.

Из почти девяноста бойцов, пошедших в прорыв, в живых осталось шесть человек. Всего шесть. Из каждых десяти, девять словили пулю или утонули.

К обеду остановились в дубовой роще, куда они углубились с рассветом. Поярков полностью взяв командование в свои руки, объявил привал. Расположились тут же, на жухлой, прошлогодней листве. Мамин хотел поговорить с другом. Оставалось много недосказанного. С момента неожиданного появления Санчеса спокойная жизнь только снилась. По лицу Пояркова Алексей понял: не время. Да и сил на разговор не осталось. Опрокинувшись спиной на кряжистый ствол, Мамин задремал. Остальные также попадали от усталости и уснули.

Пояркову не спалось. Он смотрел на Алексея и думал. Глубоко в сердце ядовитым жаром растекались муки совести. Он пытался затушить марево привычным потоком безразличия и долга, но не выходило. Зачем вытащил Лемыча сюда. Прадед Лемыча – полный его тезка – Алексей Степанович Мамин был призван в 1928. Служил на Дальнем Востоке. Потом отучился на командирских курсах. Участвовал в качестве советника в испанской войне. Потом во всех конфликтах с японцами. Наконец, командовал взводом в зимней войне, штурмовал линию Маннергейма. Перед войной прошел специальную подготовку в Москве. Рекомендован на оперативную работу в иностранный отдел НКГБ. 18 июня 1941 года выехал поездом из Ленинграда в Брест. В купе, которое для него забронировали сотрудники государственной безопасности, по пути должен был сесть некий корреспондент «Вечерней Москвы» Онищенко. Корреспондент сильно наследил в Москве, заинтересовал гэбистов, и капитану Мамину (настоящему, а не попаданцу из двадцать первого века) поручили войти в контакт с корреспондентом, в ходе разведопроса подтвердить или опровергнуть информация о шпионаже.

Задание находилось в запечатанном конверте. Вскрыть его Мамин должен был в поезде. С 18 июня следы капитана теряются и обнаруживаются только в 42-м под Сталинградом. В отделе Пояркова существовала версия, что прадед Лемыча в поезде был перевербован и проходил с осени 41-го по весну 42-го подготовку в диверсионной школе Абвера. В Сталинграде Мамин занимался сбором разведданных для немцев. После уничтожения остатков 6-ай армии Паулюса, в руки только что созданного подразделения СМЕРШ попали сведения о работе Мамина на Абвер. Арестовать его не удалось. Он – исчез.

Задумка путешествия заключалась в том, чтобы Мамин (из двадцать первого века) оказался в том самом купе вместо своего прадеда. Порылся в чемодане, вскрыл пакет и выполнил задание. То есть завел контакт с Онищенко. А Поярков в Бресте до начала войны ликвидировал корреспондента и «попаданца».

Все пошло не так с самого начала. Алексей отказался участвовать и его пришлось против воли «оправлять»; сам полковник случайно оказался роте Шадера на другой стороне; Мамин, судя по всему, пакет так и не вскрыл, соответственно контакта с Онищенко не завел. Но Мамин еще нужен, потому что он знает Онищенко в лицо. Осталось вывести его в Брест, доставить на «точку» у комендатуры, и дать ему опознать корреспондента, то есть «доктора». Дело, в общем, несложное, учитывая, из какой свистопляски они выбрались. Захватить, допросить и забрать с собой в двадцать первый. Для этого есть две ампулы. Их всего две, для него и для «доктора».

Когда он дал согласие на операцию «путешествие», ему удалось заглушить сомнения и мораль. Полковник это делать умел и слыл человеком железным. Теперь выполнение задуманного не казалось таким простым. Поярков думал.

Алексей очень хотел, чтобы в его сне была Маша. Но Маши не было. Он долго ходил в пустом городе. Заглядывал в подъезды, квартиры. Никого! Потеряв надежду хоть кого-то встретить в незнакомом городе, Алексей увидел похожего на себя человека, одетого в форму курсанта разведшколы Абвера. Мужчина стоял на дороге, прямо посреди проезжей части, широко расставив ноги. Рукава немецкого полевого кителя были завернуты до локтей, а кисти он держал перед собой, взявшись за поясной ремень. Мамин подошел. Так они стояли долго и молчали. Потом мужчина стал рассеиваться, как будто кто-то стирал его ластиком. Сначала исчезли руки, затем пропала часть туловища, шея, голова, наконец, он растворился полностью. Перед Маминым широким прогоном уходила вдаль дорога, а в самом конце ее виднелся знакомый шпиль Адмиралтейства.

Бойцы не слышали, как по дороге мимо рощи проносились колонны грузовиков, конных тяг. Шли маршевые группы пехоты. Забегавшие по нужде в лесок немцы, не обнаружили спящих. Поярков предусмотрительно увел группу поглубже в лес. Лежбище было укрыто со всех сторон.

Сквозь сон Алексею показалось, что рядом разговаривают. Вот женский голос, быстрый и певучий, напоминал щебетание птиц. Что-то про гуляние в парке…вымощенные плиткой дорожки…ярко светит солнце…где-то играла музыка…в парке многолюдно. Следом к женскому присоединился мужской. Мягкий, пылкий, возбужденный.

Алексей открыл глаза. Лиза с Семеном полушепотом что-то обсуждали. Им ни до кого не было дело. Поэтому Алексей подумал, они будто наедине. Было хорошо! Мамин улыбнулся молодой паре, увлеченной друг другом. Вокруг бушует война, собирает обильную жатву смерть. А на этом пятачке под дубом царит любовь.

– «Из такого пятачка или таких пятачков, как оазисы будут разрастаться новые семьи, появляться дети, вопреки тому кошмару, что творится на земле», – подумал Мамин.

Семен наклонился к Лизе и замурлыкал мотивчик. Мамин прислушался. Что он поет? Неизвестная песня на знакомый мотив.

Но однажды в день туманный

Уходили моряки

В край, где нет ни океана,

Ни пролива, ни реки.

Вместе с ними в тучах пыли

Шел и он сквозь дым и мрак –

Неизвестный по фамилии

Дальних плаваний моряк.

– Лемыч, – Мамин тряханули за плечо. Над ним стоял Поярков.

– Поднимайся. А ты – музыкант закачивай свою арию. Ромео! Нашел время, – Поярков гневно взглянул на вокалиста, тот замолк.

Мамин встал, осмотрелся.

Вновь реальность.

Война.

***

– Где Летун? – Поярков настороженно огляделся.

Летуна не было. У ели стоял прислоненный к стволу его вещмешок. Автомата тоже не было.

– Здесь я, – раздалось за спиной Алексея.

Все резко обернулись. Привалившись плечом к молодому дубку, стоял Летун. В левой руке он держал связанные вместе четыре фляжки. Правая кисть лежала на рукоятке МП-38, ствол был опущен к земле.

– Ты где был? – спросил Поярков.

– За водой ходил. Жрать-то надо. Не на сухую же.

– Так нечего, вроде, – заметил Стебунцов.