Стрела времени

Группа Мамина выскользнула из грязного, забитого землей прохода около Волынского форта. Они сразу же столкнулись с бойцами из группы Кудинова. Первым их увидел Поярков и это спасло ситуацию. Он жестом дал себя обнаружить и тут же перекатился в сторону. А в том месте, где он стоял, взвилась фонтанчиками земля.

Через «мать-перемать» быстро разобрались, что свои. Это не было чем-то необычным в ситуации Брестской крепости. И своих и чужих здесь можно было встретить где угодно.

Часть солдат, во главе с Шугуровым, как и планировалось, приблизились к мосту через Мухавец. Другая группа, к которой присоединились Мамин, Поярков, Стебунцов, Летун и Лиза со Славкой низиной у самой воды добежали до вала. С ними было человек 10-12. Часть бойцов залегли на валу справа и открыли огонь, а остальная часть побежали по берегу реки Мухавец дальше. Группы у моста должны были огнем отвлечь немцев и тем самым помочь выйти остальным.

Объясняться, кто такие, долго не пришлось. Перед выходом Козырь сказал Кудинову, что по последней радиосвязи с вокзалом те пошли на прорыв. Но группа того самого Мамина, по душу которого собиралось совещание вечером 21 июня, идет через трубопроводы на Волынский вал. То есть туда, где планирует прорываться группа Кудинова.

– Встретишь если, передай, что многих ребят спас он письмом. В общем, Спаси Бог! – сказал, прощаясь, полковник.

Заняв позиции перед рекой для форсирования, Кудинов наблюдал за действиями группы Шугурова. Тот, одним из первым, перебежал через мост, несмотря на обстрел. Первая задача была выполнена удачно. Перебравшись через вал, его бойцам открылась большая видимость. Метров за 400-500 были расположены комсоставские дома. Один дом был занят немцами, а во втором находились наши. Бойцы Шугурова начали стрелять по окнам, откуда высматривали фашисты, те в свою очередь открыли огонь по ним. Немецкие наблюдатели быстро обнаружили группу и открыли ураганный огонь, были высланы даже самолеты. Кудинов понял. Двигаться дальше этой группе было немыслимо.

Возяков и несколько раненых бойцов из кавэскадрона хотели перебежать к комсоставским домам через плац, а затем через Восточные ворота попытаться вырваться из крепости, отводя внимание от группы Кудинова. Когда они вышли на открытую площадку, их обстреляли со стороны вала из минометов. Раненые стали отползать к реке. Убитые и тяжелораненые остались там. Майор, сжав губы, наблюдал, как поливают огнем площадку. Возяков нагнулся оказывать помощь раненому. Немцы в это время усилили огонь из минометов и взрывом тела обоих разметало. Когда дым рассеялся, на месте где только что были лейтенант и раненый боец, зияла воронка.

Часть раненых стали отползать к реке. Под огнем они переплывали реку, кому удавалось, и обратно вернулись в район обороны.

– Лейся, песня, на просторе,

Не скучай, не плачь, жена.

Штурмовать далеко море

Посылает нас страна.

Услышал Мамин знакомый тенорок. Пошаря взглядом, он вычислил источник.

– Сема, братуха, ты шо-ли? – раздалось сзади.

Мамин повернулся.

– Товарищ капитан? – раздался удивленный голос Сашко. – Зараз приятно вас наблюдать. Що вам такого пожелать, шобы потом не сильно завидовать, – Сашко полз с неизменным ППСом за спиной и чувством юмора.

Стебунцов подскочил к Лившицу. Он был тоже рад встрече. Лившиц произвел на Семена сильное впечатление, особенно в истории с пеной на губах.

– Ты как здесь? – спросил он.

– Молодой человек оденьте уже глаза на морду. Посмотрите на этот фейерверк и ужаснитесь. Разве мог я пропустить такой майданчик, – ответил Лившиц. Сашко увидел Лизу, прижимавшую к себе мальчика.

– Да вы тут всем семейством. Шо за фортель, товарищ капитан, не жалко пегасика? – Сашко указал на Славку.

– Долго рассказывать, Сашко. Старшина тоже здесь? – спросил Мамин.

Лившиц поменялся в лице. И сказал серьезно:

– Апанаса убило. Три дня назад. На границе, – добавлять ничего не стал, молча, пополз дальше.

Перед глазами Мамина и его товарищей разворачивалась душераздирающая сцена переправы, когда немцы методично, как в тире, разрезали из пулеметов и автоматов воду вокруг голов тонущих, израненных, но все еще не добитых людей. В его душе перевернулось что-то, до этой последней минуты все еще не желавшее окончательно переворачиваться, он испытал не желание, нет, а потребность быть сейчас там, среди них, стрелять в ответе изо всех сил, бросаться в рукопашную и рвать зубами, как зверь.

За последние трое суток Мамин увидел столько мертвых русских солдат, что преклонение перед их мужеством, силой воли разрослось в чувство, которое относилось уже не только к тем, кто погиб на его глазах, но даже к тем, чьей гибели он не только не видел, а даже не знал о ней. Это чувство все росло и росло и, наконец, стало таким большим, что из страха за свою жизнь превратилось в гнев. И этот гнев душил сейчас Мамина. Он лежал в вырытой кем-то другим, не для него, щели и думал о фашистах, которые повсюду, на берегах Буга и Мухавца, насмерть выкашивали сейчас пулеметами одного за другим, жизнь за жизнью. Сейчас он ненавидел этих немцев так, как когда-то возненавидел «этих из строительного вагончика». Большей ненависти Мамин не знал, и, наверное, ее и не было в его природе. Еще два дня назад он дрожал под ударами мин, сидя под окном в зале ожидания, но сегодня, он дал себе право нарушить необдуманную клятву впредь не убивать!

Дерзким броском Мамин, Поярков, Стебунцов, Летун, Кудинов, Лившиц и еще четверо бойцов вплавь начали форсировать рукав Мухавца. Лиза со Славкой плыли позади. Вначале маневр для немцев был неожиданным, но вскоре ожили их пулеметные точки на валах противоположного берега. За спиной у бойцов были пистолеты-пулеметы МП-38, захваченные у немцев, но воспользоваться ими сейчас они не могли. Оставалось рассчитывать на огонь прикрытия остатков группы Шугурова и бойцов второй группы. Сквозь плотную стрельбу противника Мамин не мог не заметить, что ответный огонь наших ребят становится реже.

Поярков увидел слева запруду из деревьев.

– Лемыч, давай туда, – перекрикивая шум, сказал Саня.

Группа поплыла туда, чтобы под укрытием выбраться на берег. Но здесь они столкнулись с проблемой. К деревьям невозможно было подобраться. На два метра путь к стволам заслоняли трупы. Разбухшие и свежие; в гимнастерках, перетянутыми ремнями и просто в исподнем; изуродованные, побитые о корни и ветки и целые, как живые, с открытыми глазами, уставившимися в небо; были и подтонувшие неглубоко и сквозь прозрачную верхь воды провожавшие взглядом проплывающих мимо людей из двадцать первого века. С трудом продираясь между мертвыми телами, то и дело хватая ртом речную воду, соленую от крови, группа выползла на берег.

Но береговая линия на этом участке находилась под жестким контролем с высоты ПКТ-145 солдатами фон Паннвица. Мамин и его товарищи скинули автоматы и открыли огонь, не поднимая головы, в направлении пулеметов.

Внезапно, огонь пулеметов на ПКТ-145 стих. Это бойцы группы Шугурова на крепостном валу решительным броском гранатами подавили три пулеметные точки противника. Группа Мамина ринулась к ним. Отряд стал накапливаться в левом и правом бетонных капонирах, находящихся на этом пункте. В левом капонире теперь оставались, кроме Мамина и его товарищей, только Кудинов, которого ранило в грудь и Лившиц. Четверо бойцов осталось неподвижно лежать на берегу.

Лиза перевязала рану Кудинов бинтом из индивидуального пакета, но он слабел на глазах.

– Где Мамин, – с хрипом спросил майор.

Мамин подполз к Кудинову.

– Скажи, мы победим? – еле слышно спросил Кудинов.

– Да, мы победим.

– Когда …войне…кон…, – Кудинов не договорил, его взгляд стал угасать и Мамин испугался, что не успеет ответить ему на этот вопрос, а он очень хотел, чтобы майор, умирая, знал, когда кончиться война, и Алексей, схватив Кудинов за голову почти прокричал ему:

– Май 45-го.

– Долго…, – прошептал Кудинов, повалился на бок, пальцами выдернул клок порыжелой и влажной травы и затих.

***

26 июня 1941 года, Брестская крепость, утро.

Под прикрытием бетонных навесов бойцы приводили себя в порядок. Протирали и очищали от песка оружие, готовили к бою гранаты.

Семен наткнулся на труп женщины. Она была одета, несмотря на лето, в меховую шубку, убита в голову. Поярков опасался, что страшная картина боя деморализует ефрейтора. Но вид убитой женщины, жены какого-нибудь командира, пытавшейся выйти из осажденной крепости, взяв с собой самое ценное, что было: шубку, совсем иначе повлиял на Семена. Ему невольно пришла в голову мысль: фашисты это могут сделать с матерью, сестрой, любимой Лизой. Теперь он называл про себя ее так! От злости и ненависти к врагу крепче сжались пальцы рук. Взгляд стал острым! От Пояркова не ускользнули эти перемены.

– С этот момента, принимаю руководство операцией на себя, – вдруг заявил Поярков.

Возражать никто не стал.

– Киньте мне маяк, отцы командиры, шо дальше, – проговорил Сашко, разглядывая в бинокль позиции немцев.

– Задача: прорыв к сухому долу за валами, – спокойно сказал Поярков, рассовывая гранаты за пояс.

– Санчес, почему мы пошли через крепость, а не вышли сразу в город? – спросил Мамин, улучив момент, когда рядом был только Летун.

– Там либо погибли либо в плен попали. А здесь мы можем и должны прорваться. Как только пройдем внешнее кольцо, в дело вступит Славка. Он нас проведет в город. Бесболезненно.

– Вот шлимазл, – проскрипел Лившиц. – Ему на кладбище уже два года прогулы пишут.