Недо… (рассказы). Ради карнавала

– Зачем ты это сделал?!

Мальчик сокрушенно пожал плечами, голос его звучал тихо, но твердо.

– Думал, что выйдет смешная шутка.

– Ты понимаешь, что натворил?

– Теперь – да. Я бы правую руку отдал, чтобы вернуть все назад, но сейчас речь не о руке.

– Ты прав. Не о руке.

Абрахам даже представить не мог, что слезы могут оказаться такими обжигающими. Он оставил попытки стереть их – лишь ненадолго поднял голову, подставив лицо свежему утреннему ветерку. Когда он опустил взгляд, мальчик лежал на каменном ложе жертвенника. Теперь он не был темным контуром. Утренние лучи окрасили все вокруг теплыми розовыми тонами. Печальный и безмолвный, он был невероятно прекрасен в своей покорности. Против воли Абрахам гордился им в эту минуту.

Уста мальчика в последний раз разомкнулись, и он прошептал:

– Сделай все быстро, а то очень страшно. И… прости меня, если сможешь.

Абрахам не мог говорить, комок в горле душил его. Он молча кивнул и поднес нож к груди ребенка.

Совершенно не к месту в голову старика полезли воспоминания о том, как он купал мальчика, как учил стричь овец, как радовался и гордился его успехами. Как пять лет назад (это было словно вчера) они с женой две недели выхаживали своего первенца, мечущегося после укуса змеи в горячечном бреду. Со жгучим чувством сожаления и стыда пришла мысль, что, не выживи мальчик тогда, сейчас никому из них, считая оставшуюся дома жену, не пришлось бы страдать.

Собрав в кулак всю свою решимость, он резко и мощно толкнул нож вперед. Время замерло. Кончик лезвия уткнулся в гладкую кожу груди, вдавив и натянув ее до предела, но Абрахам вдруг почувствовал, что не может завершить свое движение. Он напрягал мускулы, перехватил рукоятку двумя руками – тщетно.

Нож не тронулся с места, словно уперевшись в камень.

После третьей попытки Абрахам отбросил бесполезное орудие и без сил опустился на землю…

__________

Он снова стал воспринимать происходящее, лишь ощутив, что мальчик тянет его за рукав. Голос, который он не надеялся более услышать в этой жизни, произнес:

– Пойдем домой.

Старик стиснул ребенка так, что захрустели кости.

Потом они начали спускаться с вершины…

__________

На обратном пути, едва показался последний поворот пыльной дороги, оба юных, так ни о чем и не догадавшихся сопровождающих, наскоро попрощались и припустили бегом так, что пятки засверкали. Абрахам их не задерживал. Ему хотелось встретится с женой без лишних глаз и ушей.

__________

Она стояла на пороге дома и молча глядела на двух, шагающих к ней путников, словно не веря тому, что видит. Лицо ее было мертвенно-бледным, щеки ввалились, резко очертив скулы, под глазами – результат бессонных ночей – чернели мешки, но сами глаза пылали огнем.

Когда оба самых дорогих ее человека подошли вплотную, она придирчиво – словно желая убедиться все ли руки-ноги на месте – осмотрела их и обманчиво спокойным тоном, почти отстраненно произнесла:

– Ты… не сделал этого.

– Нет.

Жена рухнула на колени перед мальчиком, крепко вцепилась в него обеими руками и зарыдала в голос. Сквозь причитания пробивались обрывки фраз.

– Благодарю тебя, Господи!.. Я не могла… билась, билась,.. не поддается,.. заперто… Я уж боялась, что никогда… никогда…

Она лишь раз повернула мокрое от слез лицо к своему мужу и прохрипела сорванным горлом:

– Почему ты передумал? Что тебя остановило?

У Абрахама не было слов, чтобы ответить. Он дважды набирал в грудь воздух и шевелил губами, но словно бы навсегда утратил способность исторгать звуки.

Пока чистый звонкий голос сына, его сына, не произнес:

– Это был ангел. Да, папа?

Ноябрь 2016

Ради карнавала

Часть первая. Алекс

Феликса Иеронима Батисту ван Карлсхаузена, нобиля, по праву гордившегося принадлежностью к одной из древнейших фамилий королевства, действительного члена Академии наук имени святого Себастиана, почетного кавалергарда Мозерского полка и прочая, и прочая за глаза называли «Бомбардой». Блестяще образованный, язвительный и ироничный, громогласный дородный краснощекий толстяк со вспыльчивым темпераментом – прозвище подходило ему лучше всякого имени. Он очень любил поспорить. Малейшего повода (от нейтральной беседы о видах на урожай до досужих сплетен о взлетах и падениях фавориток постоянного в своем непостоянстве короля) было достаточно, чтобы разбудить пожар красноречия Бомбарды. А уж если до чутких ушей нобиля доносился разговор о вещах посерьезнее, окружающие могли наблюдать величественную картину.

Вот толстяк неспешно разворачивается в сторону говорившего (орудие на позиции), к щекам приливает румянец (прицел взят), в глазах разгорается азартный огонек (ядро в стволе). После этого Бомбарда с обманчивой неторопливостью подходит к несчастному (фитиль зажжен), набирает в легкие побольше воздуха (Пли!) и… Дальше все разговоры тонули в громогласных восклицаниях нобиля, его гомерическом язвительном хохоте, а, если жертва проявляла упорство и не сдавалась, то и в грохоте разбивающейся посуды, которую в запале крушил высокопоставленный спорщик. Поэтому, когда на каком-нибудь светском приеме Бомбарда начинал двигаться к источнику разговора с целеустремленностью ножа гильотины, люди опытные спешили, по возможности, с наименьшим ущербом для собственного достоинства, оказаться в другом помещении. Еще лучше в другом здании.

В идеале – в другой стране.

__________

Нобиль удобно устроился в кресле, в своей летней резиденции и пребывал в прекрасном расположении духа. Сегодняшним вечером решительно все располагало к интересному затяжному спору. Он только что сытно поужинал, уединился в кабинете с собеседником, да каким! Пальчики оближешь. Гибкий изворотливый ум, характер – кремень! Такой не сломается после легкой получасовой разминки. К тому же он взволнован и проявляет явные признаки нетерпения, значит, битва будет жаркой. Да и тема – самая что ни на есть животрепещущая. Чего греха таить, спор обещал быть одним из лучших в жизни нобиля.

Но оказался самым коротким.

Прошло не более пяти минут, в течение которых Бомбарда дал понять оппоненту, что его точка зрения неприемлема и с ней нельзя согласиться ка-те-го-ри-чес-ки!

И тут произошла небывалая вещь. Нобиль, уже собравшийся было перейти к развернутой аргументации, вдруг запнулся и сбился с мысли. Такое с ним случилось впервые. Ошарашенный и смущенный внезапным казусом, Бомбарда поднял глаза к лепному потолку и… окончательно потерял ход рассуждений. Справа от роскошной хрустальной люстры парило небольшое белое облачко. Присмотревшись, потрясенный нобиль увидел, что облачко представляло собой худую нескладную девчонку-подростка, одетую в строгий белый костюмчик полувоенного покроя с крупными золотистыми пуговицами. Темные глаза, короткая непокорная челка – обычная, в общем-то, девчонка, если бы не странный костюм.

И если бы она не парила под потолком.

И если бы этот самый потолок не просвечивал сквозь нее.

Пауза грозила затянуться, но тут незнакомка первой нарушила молчание.

– Вас что, действительно зовут Феликс Иероним Батиста ван Карлсхаузен?

– Да.

– Ничего себе имечко!