Смурь

– А инструмент? – с некоторым охотничьим азартом, или просто от желания загнать его в угол, я сделал ударение на «у», – С собой унёс или как?

– Убрал, – видно почувствовав в моей интонации что-то неладное, Лёнчик шмыгнул носом, – Чтобы, значит, никому не мешал.

– И куда ты его убрал? – не думал я отставать.

– Там в ванной полка такая крепкая, она и слона выдержит. Наверх, значит, поставил.

– Слона, говоришь? Да ты чуть всех Стрекоз разом не положил… душегуб клозетный!

– Ума нет – считай калека, – мстительно встрял Лаврентий, – Не удивлюсь, если вообще над ихней головой оставил.

– Верняк. Его ящик точно в середину унитаза попал. Чистый снайпер-вредитель.

– Вот ты и влетел на кровные, – Степаныч оторвался от пива, – Моня узнает – не простит. Ты его перед свадьбой чуть сиротой не оставил. Все грандиозные планы мог порушить. А он может быть очень злым, да и память у него хорошая. Месть кровная через года до седьмого колена.

– А чё так сразу я? – Лёнчик затравленно заозирался, – Хотел как лучше… да есть у меня импортный один. Для себя берёг. Сейчас сбегаю и перекину. Моню только не заводите. Мне всего час-другой нужен, – он быстро допил пиво и стал суетливо втискиваться в неподатливые рукава новенькой спецовки. – Уже лечу.

Лаврентий проводил его тяжёлым взглядом и вздохнул.

– Эх, парень-то совсем бесхитростный. У такого в семейном саду единственную корявую яблоньку прохожие по-всякому обдирали, обдирают и дальше будут обдирать, а он потом пелёнки стирать и всем гордо хвастаться потомством. Не вразумить никак.

– Хорошо бы «бабье лето» наступило, – Степаныч причмокнул губами, – Тепло, солнышко.

– Не наступит, – желчно отреагировал Лаврентий, явно не отойдя от запала, – Тут некоторые шалавы себя слишком плохо вели и много грешили. Задержки будут.

– Питерская осень и так самая большая мерзость из всех времён года. Теперь только наводнения не хватало. Скоро все при соплях будем. – вздохнул я.

– Интурист, а ты не мучайся – покажи пример – сиди дома и культурно качай себе брюшной пресс кашлем. Не слышал о таком в своей Чухне? Поверь, всем здоровее будет. Может и ты выкарабкаешься.

– Мечтай лучше, чтобы тебе внуки в кашу не каждый день хулиганили. – я, еще не отошедший от пережитого, не очень вежливо вернул ему сомнительное пожелание, – Так и прёт из некоторых страна советов без труда, но с вредными привычками.

– А ты… да я…

– Лаврентий! – раздался предостерегающий голос барменши, – Не наскакивай. У интуриста травма на душевное расстройство наложилась. А тут ты со своим занудным зубоскальством. Пожалей человека.

– Слушаюсь, Далис Пантелеймоновна! Импортную пыльцу с него сдувать буду. Исключительно ласковым шёпотом. – Лаврентий явно утончённо хамил, судя по потемневшему лицу барменши. Но мне эти местные нюансы совершенно недоступны.

– Заинтересовался? – Степаныч допил пиво, а теперь внимательно следил за разворачивающимся действом – Тогда проставляйся. Просветим.

Я неторопливо налил себе водочки, с удовольствием принял, наблюдая как непроизвольно дёрнулся кадык у Лаврентия. Настроение неожиданно стало улучшаться. Я оценивающе посмотрел на остаток в графинчике и решил, что мне пока хватит.

– Лаврентий, давай мировую? Мне ничего не заказывай. Ты иди выбирай, что вам двоим подходит, а я пока с другом уединюсь. Мы о возвышенном помечтаем и гламурненько пожурчим.

Расплатившись на выходе, я порадовался мирной сосредоточенности, установившейся за соседним столом. Степаныч, красуясь, лихо залил в себя водку, а теперь весь сосредоточился на поглощении мясного салата.

– Готов выслушать о наших проблемах по жизни? – я покивал, опасаясь, что Степаныч, насытившись, сейчас тихо уплывёт в сторону, как у него частенько бывает. – Так вот. Нам троим… – тут от потыкал пальцем в присутствующих, пропустив меня, – Не очень повезло с именами. Хорошо хоть не первой волны коммунизации. Там иногда неплохие попадались, но редко. Велиор, Гертруда, Луиджи – можно только гордиться. А вот от Ледата, Лентроши и Тролены некоторые «счастливцы» избавлялись поперёд собственного визга – сразу, как только началась борьба с Троцким, а потом и прочими правыми уклонистами[73 - Правый уклон в ВКП(б) – оппортунистическое течение внутри партии в 1928-30, возглавлявшееся Н. И. Бухариным, А. И. Рыковым и М. П. Томским и представлявшее в те годы главную опасность в партии.]. Но всё равно им потом поминали долго. А иногда такие загогулины, прости Господи, выдумывали, что хоть стой, хоть падай. Как тебе Даздрасмыгда с Даздрапермой? Тут язык поберечь надо. Но нам повезло – от таких отчеств проскочили.

Он замолчал в ожидании очередной дозы. Посмаковал, выдохнул, и продолжил:

– Потом вторая волна накатила. Вот тут нас конкретно накрыло. Не его, – он махнул в сторону Лаврентия, – У него из-за имени всего два прозвища было – либо «берия недобитый», либо «англуха, слухай». Это от «англичанка опять гадит»[74 - Главным обвинением Лаврентия Берии было то, что он являлся английским шпионом.]. Зато они ему дорогу на всю жизнь определили. Но нам, считаю, – он кивнул в сторону барменши, – Очень повезло. Вот она могла быть какой-нибудь Ватерпежекосмой. Легче обет безбрачия принять, чем с трезвым парнем познакомиться. Ей почти удача выпала – назвали Далис, что означает «Да здравствуют Ленин и Сталин». Это ей покойный отец завещал, когда в Африку отбыл, интернациональный долг отдавать. Так и не вернулся из Анголы или Мозамбика – до сих пор нет никакой ясности.

Тут мы дружно помянули сгинувшего в далёких тропиках простого советского солдата Пантелеймона, а Степаныч даже что-то проникновенное прошептал. Корочкой занюхал и продолжил:

– Даля и Даля. Иногда Галя. Мы же все с одного двора. Ух, боевая была! – он отвлёкся на глоток пива, – А потом прибила хахаля своего непутёвого. По делу, между прочим. И понеслось… Много ей в местах, не столь отдалённый, из-за имени пережить пришлось. Нашлись там особо начитанные. Языки она быстро укоротила, но пришлось лишний срок тянуть и все прочие сопутствующие неприятности испытать. Зато теперь какова, а! Но своё имя до сих пор не любит. Но это её история, а я на себе закончу. Так вот. Семья моя была из самых что ни на есть настоящих коммунистов. Хорошо хоть не Кукуцаплем назвали. Зато дали имя Нисерх[75 - Велиор = Великая Октябрьская революция.Ватерпежекосма = Валентина Терешкова – первая женщина-космонавт.Гертруда = Героиня труда.Даздрасмыгда = Да здравствует смычка города и деревни.Даздраперма = Да здравствует первое маяДалис = Да здравствуют Ленин и Сталин.Кукуцаполь = Кукуруза – царица полей.Ледат = Лев Давидович Троцкий.Лентрош = Ленин, Троцкий, Шаумян.Луиджи = Ленин умер, но идеи живы.Нисерх = Никита Сергеевич Хрущев.Тролен = Троцкий, Ленин.] – Никита Сергеевич Хрущев. Нисерх Степанович Бздюлёв. Прошу любить и жаловать. Рассказать, что я за свою жизнь с таким именем вытерпел? Или на слово поверишь? А ведь никуда не денешься. От деда и прадеда – знаменитая фамилия досталась. Они вятские, из деревни Бздюли. Вся родня в крестах и орденах. А отец от «вредителя кукурузного» не отрёкся. Ни в какую. Лично знавал, когда служил тут недалеко главным инженером. Вот и мне пришлось соответствовать. Все зубы стёр, но до директора завода вырос. – он явственно всхлипнул, словно подводя черту минувшим дням, – А никто из нас счастливым так и не стал. Как корабль назовёшь… Даля теперь на раздаче, Лаврентия чуть не убили в 91-м – так он и не оправился до сих пор, а меня бандиты-рейдеры в дальний угол задвинули, как вещь никому не нужную.

– Только мне здесь плесени не хватало. – барменша нехорошо сжала губы, – Степаныч, это не вилы были – нормальный же откат получил, а не маслину. Так что не гони лажу залётному. Лаврентий хоть покоцаный за хипеж, но с тех пор напрочь быковать перестал, рекетир наш, свет государевый. Нечего было ксивой с бодуна семафорить как распоследний бивень…

Её откровения были прерваны грохотом распахнутой двери. Первым ввалился Моня, за ним хмуро следовал невысокий крепкий черноволосый парень в тонком кашемировом коверкоте. Последней неохотно втянулась дебелая блондинистая девица с невероятным бюстом и мощным задом. Но при тонкой талии. Просто живая «восьмёрка», отсверкивающая стразами на интимных выпуклостях.

– Пошто двери ломать изволим? – как-то сразу подобравшись, тихо спросила Далис Пантелеймоновна. Но в этой её негромкости засквозила ничем не прикрытая угроза.

– Мадам, – Моня резко притормозил, – Мои самые искренние извинения. Нервы шалят. Ваша помощь нужна. Тут меня «серая» масть кинуть решила. – он показал большим пальцем себе за плечо, – Не хочу охрану конторы напрягать. Да и непонятки никому не нужны на чужой территории. А вопрос всего пяти минут. Его жаба душит – объясните, пожалуйста, этому клифту расклад. А мы с вами потом, по-соседски, все свои вопросы отдельно порешаем.

– Моня, здесь тебе не яма – правилово творить… – тут она словно воздух из себя выпустила, стала вдруг какой-то грустной, что-ли? – Вагиз, оставь здесь свою Зойку-копилку, пойдём поговорим по душам. Заодно и о тёте расскажешь. Может там помощь какая нужна. У меня тоже к тебе одно дело – вынесешь у своих на круг.

Барменша неторопливо вышла из-за стойки, кивнула Лаврентию, бросив что-то вроде Джеймс Бондовской[76 - Shaken, not stirred – «Взболтать но не смешивать»]коронки: «На стрёме, не крысятничать», небрежно толкнула обклеенную фотообоями стену, почти сразу за женским туалетом. Там оказалась скрытая дверь, открывающаяся во внутрь.

– Да тут просто тайны мадридского двора, – несколько ошарашенно произнёс я, глядя на закрывающуюся дверь.

– А то, – подтвердил подходящий с пустой стопкой Моня. Он деловито налил себе, опрокинул, а только потом повернулся к так и стоящей у входа Зойке, – Зайка, возьми из холодильника пиво – я угощаю. И сядь где-нибудь, не отсвечивай. Лаврентий, а ты на меня запиши.

Зойка-зайка-батончик-копилка придирчиво осмотрела ассортимент через прозрачные дверцы холодильника, но, поморщившись, выбрала «Коку». Открыла со щелчком и тут же уткнулась в телефон.

– Уважаю. С утра ни капли, – прокомментировал её действия Моня, – Бикса, а с понятиями. Эх, ещё бы хоть каплю интеллекта этой сдобной прокладке между сиденьем и рулём… а то мысли как у моли под нафталином.

– Ты чё гонишь? – голос у Зойки был капризный и при этом раздражающе высокий, с неприятными приблатнёными нотками, – Ща Вагги тебя насадит на бабосы, тогда вкуришь по-полной. Клёвую герлу всегда пропускать надо, усёк, олень?

– Послал бы я тебя, но ты как раз оттуда. Ну как такие вылупляются? – деланно вздохнул Моня, – Ведь знает, что джентльмен в жизни не ударит женщину, пока не снимет цилиндр. А эта вообще… сопля-соплёй, а гонору по самое не могу. Накосячила, так не кипишуй. И хлеборезку пореже раскрывай. Только по делу. Тогда Вагизу и дешевле обойдётся, и приятней будет. Лаврентий, я бутылку сейчас на два графина раскатаю – запиши или запомни. И салатик какой-нибудь выберу. Проголодался.

Моня встал и ушёл за стойку.

Пока он там звенел стеклом разливая, а потом чертыхался, пытаясь открыть доступ к салатам.

Тут вдруг резко оживился Лаврентий, явно осознав себя за старшего.

– Зоя, – менторским тоном начал он, – Ты же была хорошей и послушной девочкой. Помнишь я тебе в детстве говорил, что курящая девочка никогда не станет настоящим парнем-героем? А ты мне не верила. Теперь вот старшим грубишь и нехорошие слова употребляешь.

– Отвали-усохни. – она даже не удосужила его взглядом, не отрываясь от телефона.

– А я тебе помочь хотел, – притворно вздохнул Лаврентий, – Сейчас осень, а ты в летней курточке тонкой и джины на коленях сильно порваны. Будешь вести себя хорошо, подскажу как твоего… – он замялся с определением, – Ухажёра? Короче, парня этого, Вагги, развести на качественный гардероб по сезону. На одежду красивую.

Зайка явно заинтересовалась. Она с сделала большой глоток, громко рыгнула, и покровительственно хмыкнула:

– Банкуй, ветошь.

– Но договор есть договор. Я тебе рассказываю, а ты перестаёшь нехорошо выражаться.

– Дил[77 - Deal – сделка, договор.]. Так в чём прикол?