Печать Индиго. Дочь Сварога

Слава гуляла по саду уже давно. Гнетущие, разрушающие мысли о том, что ее жизнь кончена, не покидали ее уже несколько дней подряд.

Последние две недели ее постоянно терзали думы о Кристиане. Девушка страдала уже давно и мучительно, с того самого дня, когда фон Ремберг покинул усадьбу и более не возвращался. Тоска съедала девушку, становясь по вечерам особенно гнетущей. Она постоянно вспоминала, как по вечерам они с мужем проводили время вместе, и как она прикладывала свои руки к его вискам, усмиряя боль. Но тут же эти приятные, интимные воспоминания окрашивались в темные тона, ибо перед ее глазами мгновенно возникала картина того последнего неприятного разговора с Кристианом, когда он сказал, что лишь использовал ее.

Теперь Слава понимала, что совершила чудовищную ошибку, доверившись этому незнакомому человеку, которого знала всего несколько недель до венчания, и который все это время играл роль заботливого, хоть и холодного мужа. Она же, как дурочка, без памяти влюбилась в него и отдала ему свое сердце, признавшись в любви. А самым ужасным было то, что она забылась настолько, что подарила ему драгоценный алмаз, завет деда, который должна была хранить более всего на свете.

В настоящее время Слава отчетливо осознавала, что фон Ремберг никогда не любил ее. А она предала ради него светлую память о матери и своих близких, утеряв бесценный самоцвет Света. И эта правда была настолько страшной, что ее душа не находила покоя ни днем, ни ночью. Она не понимала, как могла так забыться, что невольно отдала оберег матери фон Рембергу. Но Слава явственно помнила тот миг. Она как будто находилась в каком-то обволакивающем нереальном сне, а ею тогда владела неистовая безумная любовь к Кристиану. Потом, когда он ушел, она вроде бы опомнилась, но было уже поздно. Камень был потерян.

Еще в тот день, когда ей приснился кошмар, в котором Мирослава обвиняла ее в проступке, Слава твердо решила во что бы то ни стало попытаться исправить все, что натворила. Она мучительно думала о том, как ей вернуть Великого Владыку. В тот же день переговорила с камердинером фон Ремберга, Людвигом, пытаясь узнать хоть что-то. После вопроса девушки Людвиг сделал удивленное лицо, заметив, что не слыхивал от хозяина ни о каких алмазах и тем более о долгах, поскольку у фон Ремберга всегда было вдоволь денег, и никакие кредиторы никогда не приходили в их дом требовать долг. Все эти расспросы только запутали девушку, и она окончательно сникла. Мучительно поразмыслив над всей этой печальной историей, она вознамерилась ждать возвращения фон Ремберга, чтобы попытаться узнать, кому он продал древний камень.

Дойдя до дальней скамьи небольшого сада, Слава печально созерцала унылый осенний пейзаж. Листья почти опали, а ветер носил по серому небу свинцовые тучи. Настроение девушки было таким же серым и мрачным, как и окружающая ее увядающая природа.

– Здравствуй, сестрица, – неожиданно раздался позади нее мужской оклик.

Услышав знакомый приятный голос, девушка быстро обернулась и опешила. Гриша, ее названый брат, которого она видела в последний раз еще три месяца назад, стоял в нескольких шагах от нее.

– Гриша! – воскликнула Слава радостно и устремилась к нему. – Как я рада тебя видеть! Ты просто не представляешь, как я скучала по тебе! – Бросившись на шею к Артемьеву, она крепко обняла молодого человека. Спустя миг, отстранившись от него, она выпалила: – Целых три месяца! Как долго я не видела тебя. Где ты был все это время? Тебе передали мое письмо? Почему ты не ответил на него?

– Письмо? – удивился Гриша. – Нет, не было никакого письма.

– Но как же? Человек моего мужа должен был передать тебе мое послание.

– Я ничего не получал, Слава.

– Очень, странно, – тихо вымолвила она, понимая, отчего Гриша все это время не давал о себе знать. – Но это уже неважно. Расскажи, что же с тобой приключилось? Я знаю, что тебе удалось убежать от Федора, и ты был болен.

– Так и было, Слава. Федор понял, что это я помог тебе бежать. Он дико разозлился и… – Артемьев чуть замолчал и опустил голову, вспоминая все издевательства Федора, но совсем не собирался все это рассказывать Славе. – Мне чудом удалось выжить. Я сам не помню, как оказался на том постоялом дворе. Почитай, почти месяц провалялся в горячке…

Он замолчал. Слава внимательно посмотрела на Гришу и поняла, что молодой человек многого недоговаривает.

– Он бил тебя?

– Да.

– Сильно истязал? – спросила Слава, холодея, вмиг представив, что мог сделать с Гришей жестокосердный Федор, который ненавидел парня.

– Все уже позади. Одна сердобольная девица, дочь трактирщика, лечила меня, и я остался жив. Я не хочу говорить об этом, – мрачно ответил он.

– Отчего ты не написал, где ты и что ты так сильно болен? Я бы тотчас приехала, – произнесла порывисто Слава.

– Написать, но куда? – удивился молодой человек.

– Ах да, прости, ты же не получал моего письма.

– Едва оправился от ран месяц назад, я сразу же поехал к Семену. Но ты же знаешь, он уехал из Москвы.

– Да, это так.

– А потом я долго разыскивал тебя. Именно слуги Семена сказали мне, что ты вышла замуж за некоего иностранца, который служит при прусском посольстве. Я насилу разузнал его имя. Вот теперь я здесь.

– Когда ты приехал?

– В Санкт-Петербург? Позавчера.

– Так хорошо, что ты все же нашел меня, – улыбнулась ему девушка. – Пойдем в дом. Ты расскажешь мне обо всем, что с тобой приключилось.

* * *

В то ненастное утро Слава возилась на усадебной кухне вместе с Матильдой, помогая готовить обед. Наставления своего мужа о том, что ей не следует помогать кухарке, Слава решила позабыть, оттого что фон Ремберг в этот момент явно не нуждался в ее послушании, если вообще вспоминал о ней. Ежедневно, намереваясь подавлять в себе горестные печальные мысли о грубости и безразличии мужа, девушка пыталась занять себя чем-нибудь полезным. Как раз поэтому сегодня поутру она помогала Матильде с приготовлением супа и жаркого.

Слава как раз опустила в кипящую кастрюлю натертую морковь, когда в кухню вплыла высокая неприятная экономка в темно-коричневом простом платье на немецкий манер, Ядвига управляла всеми домашними слугами. Немка по происхождению, она вынужденно, только по приказу фон Ремберга, жила в этой холодной стране уже второй год. На родине в Пруссии у тридцатилетней Ядвиги остался возлюбленный, некий военный в отставке, который постоянно звал ее назад. Но в данную пору она не могла вернуться на родину по долгу службы, потому что место в доме фон Ремберга было весьма престижным и высокооплачиваемым. Ядвига только и ждала момента, когда вновь сможет вернуться в Пруссию и обвенчаться со своим возлюбленным. Экономка ненавидела Россию и все, что с ней связано, и искренне считала, что ее хозяин должен был жениться на немке и остаться жить в Кёнигсберге. Но все случилось иначе. Оттого молоденькая жена хозяина, которая поселилась в усадьбе всего пару месяцев назад, вызывала у Ядвиги открытую неприязнь.

Смерив презрительным взглядом хозяйку, которая была одета как прислуга, экономка на ломаном русском произнесла:

– Госпожа, на крыльце вас дожидаются крестьяне. Они хотят говорить с вами.

Слава обернулась и, недоуменно взглянув на нее, спросила:

– Со мною? Но вы говорили, что всеми хозяйственными делами поместья занимается управляющий, господин Дерюгин.

– Да это так, – холодно ответила Ядвига. – Но люди хотят видеть именно вас, госпожа. Они узнали, что господин фон Ремберг женился и что отныне у них новая хозяйка.

– Хорошо, пойдемте, – согласилась Слава. Наскоро вымыв руки, девушка сняла с головы платок и направилась к выходу. У двери она обернулась к кухарке и велела: – Матильда, вы пока управляйтесь без меня. Я скоро вернусь.

– Слушаюсь, госпожа, – почтительно сказала кухарка.

* * *

Велев пригласить крестьян в кабинет мужа, Слава заняла место в вычурном кресле Кристиана, за письменным дубовым столом. Спустя несколько минут в кабинет вошли четверо мужиков в простых запыленных одеждах и лаптях.

– Будьте здравы, барыня, – сказал при входе один из них, кланяясь и комкая в руках шапку-треух.

Слава смотрела на бородатые загорелые от полевых работ лица мужиков и не понимала, что они хотят от нее.

– Здравствуйте. Вы хотели поговорить со мною? – задала она вопрос.

– Так и есть, барыня, – пробубнил нерешительно тот же самый мужик, чуть выдвинулся вперед и уже смелее произнес: – Несчастье у нас случилось в том месяце. Все амбары с зерном погорели, дак ноне мы не знаем, что и делать.

Внимательно окинув озадаченным взором всех четырех бедно одетых мужиков, Слава устремила глаза на светловолосого бородатого мужика, который говорил, и вежливо спросила:

– Как ваше имя, милейший?

– Степка, Иванов сын, – ответил удивленно мужик.

– Степан Иванович, а что же вы не обратились к господину Дерюгину? Насколько я знаю, он весьма умело ведет хозяйственные дела и мог бы помочь вам.

– Как раз от произвола Прокопия Никоноровича мы и хотели просить у вашей милости заступничества, – заметил мужик, нахмурившись. – Ведь он и слушать не хочет о наших бедах. Только одна надежда у нас на вас, барыня.

– Вот как? – удивилась Слава и, чуть помолчав, добавила: – Тогда прошу вас, присядьте и расскажите мне все подробно. Что же случилось? И что именно я могу для вас сделать?