Печать Индиго. Дочь Сварога

– Благодарствуем, барыня, мы постоим лучше. Привычные мы к этому, – ответил, нахмурившись, Степан Иванович и, прокашлявшись, начал свой рассказ: – В том месяце приключилось несчастье. В северных амбарах, которые на окраине села нашего, случился сильный пожар. Только к утру мы смогли потушить его. Дак все добро и сгорело дотла. В амбарах тех хранился весь нынешний урожай. Почитай, почти с четырнадцати полей собранный. В основном рожь да пшеница, из которой мы еще не успели муку смолотить. И нынче нам не из чего хлеб печь, да и муки-то успели мы намолоть всего на несколько недель. А по велению Прокопия Никоноровича наша деревня должна еженедельно поставлять в имение по восемь пудов, но нам неоткуда взять. Все, что успели смолотить, мы уже отвезли сюда, в усадьбу. А ноне у нас ничего не осталось. Наши семьи уже вторую неделю без хлеба сидят. А еще даже зима не пришла. Вот мы и просили у Прокопия Никоноровича заменить нам пшеничный оброк на другой какой. Но он и слышать ничего не хочет. Говорит, что ему наша репа да свекла не надобна. Да и гречу брать не хочет. А где ж нам рожь да муку эту брать, коли сгорело все?

– Но разве у вас нет прошлогодних запасов зерна? – спросила Слава.

– Нет, барыня. В том годе вообще урожай хилый вышел, холодно было и не выросло ничего. Почитай, весь год впроголодь сидели. Куда уж там запасы делать, хоть бы ноги не протянуть.

– А вы не пробовали обменяться овощами на зерно с другими деревнями?

– Конечно, пробовали. Но они сами не больно много собрали, лето-то дождливое было. И сами они не хотят, им ведь тоже надобно свой оброк платить. Мы уже три раза ходили на поклон к господину Дерюгину, но он и слушать не желает про наши беды. Говорит, что можно муку нашу заменить только деньгами, пятьдесят копеек за пуд! А где нам такие деньги взять, когда он сам же запрещает торговать на ярмарках нашим урожаем? А продавать-то у нас более нечего. Мы и так впроголодь живем. Вот и не знаем, что делать, Прокопий Никонорович угрожает в уплату оброка забрать у нас всю скотину нашу, коров да лошадей. А как же мы без кормилиц-то коровушек? Да без дружков наших, коней, пахать-то как будем? Совсем по миру пойдем. Помогите, барыня, одна надежда на вас! Второй месяц, почитай, на одной грече да репе живем. А зимой вообще ноги протянем. Только вы можете нам помочь!

Слава слушала слова мужика и все больше хмурила брови. Слова Степана Ивановича, пронизанные отчаянием и болью, отозвались в сердце девушки. Она долго молчала, напряженно думая, как ей поступить. Она почти ничего не знала об управлении хозяйством. Но эти люди, видимо, считали ее хозяйкой и просили о помощи.

Нервно заправив выбившуюся светлую прядь волос за ушко, Слава спросила:

– И что же вы хотите от меня, Степан Иванович?

– Ну как же, барыня. Просим мы отменить наш оброк мукой на этот год до будущего урожая. А в следующем годе мы обещаемся отдать в полтора раза больше. Последнее, что есть у нас, отдадим. Только не забирайте нынче наших коровушек да другую живность.

– Хорошо, я обещаю, что переговорю с господином Дерюгиным, – кивнула Слава. – И попрошу его не взимать с вас оброк мукой в этом году. Я думаю, усадьба без него сможет обойтись. Но как же ваша деревня? Вы проживете без зерна сами? Ведь вы, Семен Иванович, сказали, что отдали уже всю муку, что была.

– Да что мы? – удивился мужик и как-то заискивающе заулыбался. – На гречихе как-нибудь протянем. Не первый же год голодаем. Ниче, как-нибудь…

– Что ж, – заметила Слава. – Я переговорю с управляющим как можно скорее. А к следующему четвергу жду вас вновь у себя. Я скажу вам, как мы все с Прокопием Никоноровичем порешили.

– Добро, барыня, – заулыбался Степан Иванович. – Благодарствуем за то, что выслушали и не погнали нас.

* * *

Вечером следующего дня в усадьбе фон Ремберга появился грузный, невысокий господин с короткой темной бородкой, усами и невзрачными бегающими глазами. Как только вошел в кабинет, он отыскал взглядом девушку, которая сидела за письменным столом.

Слава, которая в этот момент изучала доходные и расходные книги, услышав шорох, подняла голову на вошедшего.

– Господин Дерюгин, здравствуйте. Хорошо, что вы приехали так скоро, – заметила вежливо она. – Прошу вас, пройдите.

– Доброго вечера вам, госпожа фон Ремберг. Как только получил ваше послание, тотчас оставил все свои дела и устремился к вам, – произнес управляющий приторно-сладким голосом и приблизился к девушке.

– Обращайтесь ко мне Светослава Романовна, если можно, – спокойно поправила его Слава.

Управляющий подошел к ней и окинул взглядом ее фигуру и юное лицо.

– Я так счастлив, Светослава Романовна, что господин фон Ремберг выбрал в жены столь прелестное создание. Я хотел еще месяц назад, когда нас представили друг другу, высказать вам свое восхищение, – произнес управляющий слащаво. Его масляный взгляд задержался на светлых ее волосах, заплетенных в косу и заколотых на затылке в большой пучок, и, быстро приблизившись вплотную к ней, мужчина проворковал: – Вы столь красивы, госпожа, что у меня нет слов.

Невольно Слава подалась всем телом назад, стараясь создать большее расстояние между собой и управляющим, неприятный раздевающий взор которого прямо испепелял ее.

– Прокопий Никонорович, мне кажется, что расточать комплименты не входит в ваши обязанности, – перебила почти невежливо Слава и сама поразилась тому, что непочтительно оборвала речь управляющего. – Простите, – тут же извинилась она за свою горячность. – Я вызвала вас по делу.

– По какому делу, ваша милость? – удивился Дерюгин, думая, что такая молоденькая девица вряд ли что-то смыслит в делах.

– Вчера у меня были крестьяне из Ждановки. Рассказали мне о пожаре и потере урожая. Они просят избавить их на время от оброка зерном.

– Зачем это они решили обременять вас столь никчемным вопросом, который вовсе не стоит вашего драгоценного внимания? Я ведь с ними все уже решил.

– Степан Иванович мне все рассказал. О том, что вы намерены забрать их скотину в случае неуплаты за муку.

– Истинная правда, госпожа. А как же иначе? Неужто они думают, что просто так уменьшат свою долю оброка? Где ж это видано, чтоб босяки свои условия торговали?! Это Степка, сучий сын, всех супротив меня настраивает. Ишь удумал – жаловаться на меня вашей милости!

– Степан Иванович все сделал верно. И я думаю…

– И что вы его слушаете! – вспылил Дерюгин, перебив девушку. – По нему давно кнут плачет. Вот возьмусь я за него!

– А я так не думаю. Вы и пальцем не тронете Степана Ивановича, – произнесла твердо Слава, вмиг побледнев и вспомнив недавние рассказы Матильды о жестокости и зверствах управляющего.

– Да? Вы этого хотите? – удивленно заметил Дерюгин и чуть отодвинулся от Славы. – Что ж, как вам угодно, госпожа.

– Мало того, оброк с Ждановских крестьян на муку и пшеницу я тоже велю вам не взимать до следующего урожая.

– А из чего же печь хлеб-то в усадьбе, да и на ярмарках каким зерном торговать?

– Я просмотрела расчетные книги, это вы делали в них записи?

– Я, – кивнул управляющий. – Каждый понедельник поутру я все записываю.

– Хорошо. В этих записях числится, что Ждановский оброк составляет лишь четвертую часть от всего мучного и зернового оброка, поставляемого из всех деревень. Я думаю, что усадьба вполне может немного сократить траты муки и обойтись. А насчет продажи зерна я думаю – продадим на четверть меньше.

– Да? Но где же взять недостающие деньги на все расходы поместья? У меня каждая копейка на счету! И я рассчитывал, что продам эту четвертину зерна со Ждановки. И позвольте спросить, госпожа, где я должон денег брать, чтобы все траты закрыть? Я едва свожу доходы с расходами. И лишних денег у меня нет, Светослава Романовна! – вдруг вспылил Дерюгин.

– Я понимаю вас, – согласилась девушка. – Но, просмотрев все ваши записи за последние шесть месяцев, отметила, что за это время вы, помимо вашего жалования, не отчитались за четыреста пятнадцать рублей серебром, которые были получены доходом в прошлом году. И нигде нет записей, куда они потрачены. Мне нужны эти деньги. Если вы еще не потратили эти деньги на нужды усадьбы, прошу часть из них взять на покрытие расходов поместья, как вы выразились, если денег будет не хватать. Да и часть денег мне нужна прямо сейчас. Мне необходимо сделать закуп зерна для Ждановских крестьян. Я не могу допустить, чтобы их семьи голодали.

Дерюгин напряженно слушал речь этой юной девицы и с каждым ее словом все более нервничал. Он не понимал, откуда она узнала о его кражах.

– У меня нет никаких денег! – воскликнул он. – С чего вы взяли, что я не отчитался за четыреста рублев! Эта такая огромная сумма!

– Все доходы и расходы за полгода записаны вот здесь, а также здесь, – спокойно произнесла Слава, показывая пальчиком в книгу. – Я просто вычла одно из другого и у меня не хватает этих денег.

– Вы хотите сказать, что я вор?! – вскричал недовольно управляющий. – Это неслыханно! Какая-то сопливая девица будет меня обвинять Бог весть в чем!

– Я не обвиняю вас, господин Дерюгин, – смутилась Слава, вставая. – Если вы предоставите мне счета или расписки на покупки, которые были оплачены этими деньгами, я запишу их в книгу. Тем самым вы подтвердите, что честны перед господином фон Рембергом, моим мужем.

Нервно вытирая пот со лба, Прокопий Никонорович, кусая губы, лихорадочно соображал, как ему выкрутиться.

– Я не собираюсь отчитываться перед вами, маленькая госпожа! – прошипел управляющий. – Этих денег у меня нет!

Слава молчала минуту, а затем, пронзительно посмотрев на толстого управляющего, стоявшего напротив нее, твердо сказала:

– Тогда вы уволены, господин Дерюгин. Прошу вас, завтра же все бумаги передать мне.

– Что?! – взревел управляющий. – Да как вы смеете?! Я служу у господина фон Ремберга уже второй год, и он никогда не жаловался на мое управление!

– Возможно, потому, что мой муж не интересуется делами, ибо все время в разъездах? И как надобно не спрашивает с вас? – произнесла холодно Слава и чуть отодвинулась от разъяренного мужчины. – Я просмотрела книги за последние два года и везде не хватает больших сумм. Четыреста пятнадцать рублей – это лишь последние. Вы можете остаться, если вернете мне эти деньги, они сейчас очень нужны.