Печать Индиго. Дочь Сварога

Он стремительно влетел в галерею и, немедля подбежав к ближайшему горящему гобелену, резко сдернул его, намереваясь потушить пламя сам, пока помощь не подоспела.

В этот миг Слава уже бежала по мрачному спящему особняку и кричала о пожаре…

* * *

Пожар пытались потушить всю ночь.

Из картинной галереи пламя перекинулось в коридор, а далее в соседнюю гостиную и музыкальную залу. Как ни пытались сбить огонь, он полыхал все с большей яростью и силой, поглощая комнату за комнатой. Дворовые и слуги торопливо носили десятки ведер воды, выливая на полыхающие стены и окна, но все было напрасно, потому что перекрытия особняка были деревянными. Лишь под утро, когда, сгорев, рухнула парадная центральная лестница, пожирающее пламя удалось остановить. Именно лестница отрезала от огня вторую половину дома, и вскоре слугам во главе с Людвигом удалось потушить сгоревшее правое крыло.

Эта часть особняка выгорела изнутри почти полностью, вместе со вторым этажом, который был деревянным. Остались целыми только стены первого каменного этажа, да и то обугленные от дыма. Уцелевшее левое крыло дома было обезображено дымом и пеплом, не считая упавшей стены, которая соединяла левое и правое крыло. И нынче открытая огромная зияющая дыра в середине обугленного особняка пускала ветер во все уцелевшие комнаты левого крыла.

Франция, 1717 год (7225 лето С.М.З.Х)

Ноябрь

Бескрайнее голубое небо простиралось над его головой. Желтое яркое светило грело его лицо. Терпкий запах полевых цветов дразнил ноздри. Его ноги легко передвигались по цветущему благоухающему лугу. Подул ветер. Солнце исчезло и стало мрачно, как перед грозой. Он испуганно обернулся и услышал топот и скрежещущий шум цепей. Они вновь появились. Его глаза расширились от ужаса. Они настигали. Оборотни с безобразными мордами и окровавленными клыками. Их звериные рогатые морды скалились и протягивали к нему лапы. Он побежал вперед, пытаясь оторваться от них. Но они настигали его и уже окружали со всех сторон. Их хриплые низкие стоны слышались отовсюду:

– Ты наш! Ты принадлежишь нам! Твоя душа у нас в руках!

Он бежал изо всей мочи, спотыкаясь, но они не отставали, хватая волосатыми лапами его за плечи и руки. Неожиданно впереди засиял свет. Он глухо застонал от радости и бросился туда. Приблизился к миражу в виде девы в длинном сияющем платье. Ее золотые волосы развевались по ветру, и она стояла к нему спиной. Обернулась и протянула к нему руку. Он не различал еще ее лица, но вся его душа устремилась к ней, как к спасительному источнику. Он сделал еще несколько шагов к деве и только сейчас разглядел ее лицо. Увидев ее лик, молодой человек замер и дико воззрился на деву. Ее лицо было хорошо знакомо ему. Ощущая, что сходит с ума, он почувствовал, как его ногами мгновенно разверзлась земля, и он полетел в бездонную темную пропасть. Он протягивал руки к спасительной светловолосой деве и молил о помощи…

Кристиан резко сел на постели. Сердце его дико стучало, а холодный пот струился по вискам. Эти кошмары мучили его уже многие годы. Да, они приходили нечасто, но всегда во сне, и после них все его существо наполнялось диким безудержным ужасом. И всегда в кошмарах на помощь ему приходила некая дева. Он никогда не видел ее лица, которое было скрыто от него многие годы, и видел лишь стройный силуэт и светлые волосы. Но сегодня во сне ему отчего-то было явлено ее лицо: прелестное, юное и невероятно знакомое.

Пытаясь прийти в себя, фон Ремберг яростно осознал, кто это! Его молоденькая жена! Дева из его кошмаров имела лик Светославы! Да, именно ее он сейчас видел в жутком сне. Как раз эти ее глаза – огромные, лучистые, цвета золотого солнца – успокаивали и манили к себе, обещая спасение от черных страшных оборотней. Фон Ремберг не мог понять, отчего его жена стала спасительной девой из его кошмаров, но чувствовал, что эти жуткие сны и Слава были как-то связны. Он пару раз встряхнул головой и наконец начать разумно мыслить.

Чувствуя сухость в горле, Кристиан встал с постели и босиком направился к столу. Выпив залпом воду из глиняного кувшина, приблизился к окну. Солнце вставало из-за горизонта. Он уже не помнил, когда начались эти кошмары, которые мучили его еще с детства. Он ненавидел ночной мрак, потому что кровавые монстры часто во сне приходили к нему и истязали. И всегда появлялась она, дева светлая и спасительная. И теперь ее явленный лик, лик Славы, в кошмаре привел все существо фон Ремберга в неистовое яростное настроение, так как он не понимал, что все это значит.

Кристиан отошел от окна и зажег свечу. Обернувшись к зеркалу, стоявшему за спиной, он окинул взором свое отражение. Ему было всего двадцать семь лет, но он выглядел гораздо старше своего возраста. Рано повзрослев, он вел неспокойную, полную опасностей жизнь, которая и отложила отпечаток на его чело. Лицо его было мрачно и бледно. Высокий лоб, темно-русые волосы, высокие скулы и пронзительные фиолетово-синие глаза являли его облик. Высокая подтянутая фигура с широкими мускулистыми плечами и узкой талией сформировалась от долгих многолетних тренировок. Шрамы покрывали его тело и напоминали о совершенных тайных миссиях.

Кристиан посмотрел на небо, отметив, что уже около пяти утра. Пора. У него было всего шестнадцать часов, чтобы выполнить задание и прибыть в Париж к собранию двенадцати Верховных, на котором фон Ремберг должен был передать слова Верховного жреца Лионеля. До Орлеана осталось всего семьдесят верст пути и три часа верхом. Он знал, что приговоренный скрывается в этом городе в одной из таверн.

Фон Ремберг выпил еще немного воды и безразлично взглянул на тарелку с едой, которую заказал еще накануне. Сыр, холодная говядина и хлеб были нетронуты. Вчера он смертельно устал от многочасовой скачки верхом, оттого и не притронулся к еде. А сейчас завтрак не входил в его планы, потому что он никогда не ел перед заданием. Кристиан отчетливо помнил тот первый раз, когда по приказу убил человека. Его сразу же после этого вырвало два раза от жуткого отвращения и вида крови. Тогда ему было всего семнадцать. Но та кровавая картина до сих пор стояла перед его глазами. Позже он научился воспринимать все происходящее в своей жизни как некую игру, внушая себе, что люди, которых он устранял, были всего лишь никчемными пешками, смерть которых приносила пользу, очищая общество от недостойных особей. Именно это говорил ему его наставник Лионель.

Некогда чувствительная натура Кристиана превратилась к настоящему времени в жестокую и циничную. Он стал безразличен к страданию других людей. У него всегда были деньги, уважение, страх окружающих и тайные миссии. Женщины не особо интересовали молодого человека, так как плотские позывы нечасто беспокоили его. Его время было расписано по минутам. Беспрерывные скачки между городами и странами, изучение древних книг и рукописей, поиск новых знаний, кровавые стычки и магические обряды для поиска кристаллов Инглии, все это съедало время молодого человека. Едва он добирался до кровати, как сразу же засыпал беспокойным, порой кошмарным сном, который давал ему лишь временное облегчение.

Правда, иногда, когда он не был так сильно занят, или в его делах появлялось некоторое промедление, он все же мог немного расслабиться. В эти моменты он в основном читал книги об астрономии, истории и физике или шел в дом терпимости к куртизанкам для удовлетворения плотских позывов организма. Кристиан никогда не употреблял спиртного, прекрасно зная, что при этом будет нарушена концентрация внимания и уйдет молниеносная реакция. Его энергетическая защита будет гораздо слабее, а он станет более уязвим для своих врагов. Его мечтали убить как минимум два тайных ордена Европы, которые так же, как и их орден, охотились за древними книгами и кристаллами. А также полиции Пруссии и Франции только и ждали момента, когда смогут разделаться с ним, так как прекрасно знали, кто стоит за многими кровавыми делами, но у них не было доказательств.

Эта жизнь устраивала Кристиана, ибо другой он не знал. Да года назад, когда монах Лионель занял место верховного жреца Ордена Святого Креста, фон Рембергу было приказано перебираться на жительство в далекую снежную Россию, куда переместилась вся основная часть братства.

Глава III. Посланник тьмы

Грузный рыжеволосый мужчина, сидя за столом, быстро выводил на желтоватом листе одну строку за другой. Свеча уже догорала, и он старался как можно скорее дописать свое послание. За спиной раздался шорох, и он испуганно обернулся назад. Но дверь была закрыта, и в полутемной комнате никого не было. Он тяжело вздохнул и снова повернулся к письму. Мельком взглянул на окно. Хотя стоял день, но серое небо закрывало солнце и в небольшой комнатушке, расположенной на втором этаже придорожного трактира, было мрачно и темно.

Шорох повторился более явственно, и толстый нотариус, затравлено обернувшись, резко вскочил на ноги. Его округлившиеся от ужаса глаза различили во мраке около двери высокую темную фигуру человека. Внезапно появившийся был одет в темный дорожный плащ, треуголку без украшений и маску. Смертельная дрожь тут же сковала все члены толстяка, из его пересохшего горла вырвались только два слова по-французски:

– Посланник тьмы…

Незнакомец не двигался и казался призраком или изваянием. Испуганно попятившись к столу, нотариус завизжал:

– Я не виноват, это все они! Они вынудили меня сказать! – его голос сорвался на фальцет.

– Я пришел объявить тебе волю ордена… – раздался низкий баритон Кристиана по-французски. И толстяк в испуге сжался.

– Я не виноват! Я не хотел! – прохрипел нотариус, чуть не плача.

Но, казалось, его слова совершенно безразличны фон Рембергу. Так и не двигаясь, он монотонно произнес:

– Ты открыл непосвященным тайну, которую должен был хранить… – Кристиан замолчал, и мужчина увидел, как его рука в перчатке опустилась на портупею. – Тебе вынесен смертный приговор…

Нотариус упал на колени и заплакал:

– Прошу, не убивайте меня! Я обо всем сожалею! Я больше не буду!

Он молил и плакал. Но фон Ремберг безразлично пожал плечами и, презрительно посмотрев на грузного мужчину, стоявшего перед ним на коленях, приказал:

– Встань… Умири как мужчина… Я даю тебе шанс… Возьми оружие… И дерись…

Толстяк засуетился и, быстро поднявшись с колен, побежал в глубь комнаты, к портупее с оружием, висевшей на стуле. Он начал медленно доставать шпагу, оглядываясь на посланника Тьмы, но вдруг резким движением схватил пистолет, который лежал на столе, и, стремительно повернувшись, без промедления выстрелил в то место, где стоял пришедший. Однако, когда дым от выстрела рассеялся, нотариус увидел, что человека в черной маске на прежнем месте нет.

– Я знал, что ты труслив и подл, де Брильяк, – произнес холодный голос сбоку.

Нотариус затравленно обернулся в бок и почувствовал у своего горла холодное лезвие клинка шпаги. Незнакомец в черном был в трех шагах от него, и толстяк отчетливо видел его ледяной взор в темных прорезях маски.

– Брось пистолет… – велел фон Ремберг. Де Брильяк испуганно выпустил пистолет из рук, и тот звонко ударился об пол. – На шпагах…

Тот быстро закивал, и Кристиан убрал холодное оружие от горла нотариуса. Де Брильяк трясущимися руками начал доставать из висящей портупеи шпагу, а на его лбу выступила смертельная испарина. Он знал, что точно умрет, поскольку драться с посланником Тьмы и остаться в живых еще никому не удавалось. Его единственным шансом было застрелить незнакомца в маске, но он был упущен…

Спустя несколько минут Кристиан наклонился над мертвым нотариусом и, проведя рукой по контуру его тела, отметил, что жизненная энергия покинула предателя. Последний раз безразлично взглянув на распростертого на полу человека, фон Ремберг быстро протер шпагу от крови и, убрав ее в ножны, вышел прочь.

Санкт-Петербург, усадьба фон Ремберга,

1717 год (7225 лето С.М.З.Х)

Ноябрь, 14

В тот вечер Слава сидела одна в маленькой горнице большого хозяйственного дома для слуг, в который они с Гришей и всей прислугой переехали после пожара. Сейчас девушка методично изучала расчетные книги, пытаясь выяснить, можно ли откуда-нибудь выкроить деньги на восстановление дома. Она чувствовала свою вину в том, что в тот злополучный день загорелся особняк фон Ремберга. Ведь как раз с картины начался пожар, а до того она очень долго смотрела на изображение Кристиана, пока его глаза вдруг не загорелись. Как она это сделала, девушка не могла понять. Два дня спустя вновь попыталась возжечь своим взором пламя на свече, но у нее ничего не получилось. Однако чувство вины не оставляло Славу, поэтому последние несколько дней она методично изучала расчетные книги, пытаясь найти излишние средства, чтобы начать восстанавливать наполовину сгоревший дом.

Слава понимала, что надо что-то делать и немедленно. Но девушка не знала, с чего начать. Денег на строительство нового крыла не было. К тому же вчера Ядвига заявила ей, что хозяин не оставил никаких излишков. А все средства, находящиеся в ведении экономки, были рассчитаны только на насущные нужды усадьбы. И даже жалование управляющему, дворецким и другим слугам фон Ремберг платил раз в год собственноручно. Вся прислуга во главе с Ядвигой смотрела на молодую хозяйку поместья подозрительно и порой даже вызывающе. Слава попыталась узнать у Людвига, как можно связаться с ее супругом. Но камердинер фон Ремберга, который с первого дня настороженно относился к девушке, заявил, что не знает, где искать хозяина, и вообще не в курсе, когда тот вернется, может, через месяц, а может, через полгода.

Уже под вечер в горницу вошел Гриша. Слава к тому времени проштудировала уже большую часть расчетных ведомостей. Молодой человек только что возвратился из ближайшей деревни Ждановки и прямо с порога воскликнул:

– Слава, все чудесно устроилось. Степан Иванович уже в который раз все доложил, как надобно, и сдал вырученные от продажи овощей и гречи деньги. Почти сто рублей. Я обещал ему, как мы и условились, что эти деньги пойдут в погашение оброка его деревенских.

– Замечательно, Гриша, – печально вздохнула Слава.

– Вот деньги, положи их пока в потаенное место. На восстановление дома пойдут.

– Но этого так мало, Гриша. Ты же слышал вчера, как господин Бекетов сказал, что на строительство необходимо двести, а то и двести тридцать тысяч рублей, – тяжко заметила девушка. – Эта такая большая сумма. Где нам раздобыть ее?