Неприкасаемые. Легион. Хранители

Вайда, уже улыбаясь, подходил к двери, и взмахну рукой, кричал им, чтобы они были поосторожнее. Особенно Власта. "Ох уж эти бешенные Неприкасаемые. Никогда не знаешь, когда в них может проснуться их настоящая, жестокая натура", – думал он, в то же время понимал, что ему с Ангеллой крупно повезло.

А Неприкасаемая и дочь Хранителя уже выехали из квартала на том самом Мини, и ехали к объездной дороге, пробираясь по улицам города, освещенным ночным освещением. Власта в силу своих габаритов, изменила внутреннее пространство машины – он убрала задний диван и максимально отодвинула свое водительское кресло назад, и теперь была похожа на водителя дальнобойщика, который случайно попал в детский автомобильчик.

– Да, увяла моя розочка. Не дождавшись этого Зака…, – сказала Ангелла, наблюдая с улыбкой, как Власта своими большими и длинными руками, находясь у нее за спиной, ловко управляет их машинкой.

– Какая розочка? – спросила ее Власта, косо поглядывая в затылок Ангеллы, и почему-то подумала про что-то пикантное.

И Ангелла рассказала ей про то, чего Власта еще не знала. Она поведала ей про особую комнату, где хранятся десять цветков, в горшочках под огромными стеклянными колпаками. Они были не просто многолетними, их вывели самые умелые Хранители, и Вайда тоже приложил к этому свои золотые руки. Цветы были вечными, как и сами Неприкасаемые. Это были своеобразные и высокотехнологичные датчики, которые в режиме реального времени производили мониторинг уровня энергии Неприкасаемых. Забирая ничтожную долю их энергии. И у каждого из них был свой цветок, у Ангеллы – Роза, часто меняющая свой цвет, словно передавая ее настроение. То приподнятое – алое, то мрачное – почти бурое. И, конечно, с хорошо обозначенными шипами. Ну как же, ведь Ангеллу не зря другие Неприкасаемые называли за глаза Бойцовской Куклой. Ну, может только Асраил, Каталина и Гуннар всегда называли ее только по имени, обходясь без всяких прозвищ. У Асраила была Черная Орхидея. А у Гранж странный цветок, называющийся Психотрией или Горячими Губками. "Прямо как ее раздутые силиконом губы", – думала Ангелла. И эти цветы всегда находились под наблюдениями камер, которые передавали изображения на мониторы Неприкасаемых и их Хранителей, которые могли следить за уровнем своей энергии. Если под рукой не было капсулы. Но ее Хранитель, ее креативный Хранитель придумал еще и этот экспресс-тест, найдя парочку таких устройств в комнате своей ненаглядной дочки.

– Ох уж этот тест, – бормотала негромко Ангелла, а Власта напустила на себя самый невинный вид и захлопала ресницами, словно давая понять, что ее папа натолкнулся на эту идею не с ее помощью, а нашел их совсем в другом месте.

"Надо этот дурацкий тест отменить", – думала Ангела и брови ее нахмурились. Ее изредка тяготило такое заботливое отношение к ней ее Хранителя. "Каждый раз с этим тестом чувствую себя как после оргии, не зная, кто отец случайно зачатого ребенка. А я ведь даже…", – думала она, слегка смущаясь. Но в целом, он очень редко проявлял такие инициативы, и всегда был весьма деликатным.

Она молчала, задумавшись о том, почему у Моргана был такой странный цветок – Хирантодендрон или Рука Дьявола. Как-то это было слишком пафосно, на ее взгляд. Ему бы больше подошел какой-нибудь очень вонючий. Раздутый. Как и он сам. Она даже нашла такой в одном справочнике – зловонная Раффлезия. Вполне бы подошел ему, с его вечно дурно пахнущими делами и откровенными авантюрами. Власта оценила откровенность Ангеллы – она не знала раньше про цветы Неприкасаемых, и посмотрела ей в затылок благодарным взглядом. Но все равно, по ее мнению, Неприкасаемые совершали массу ненужных движений и часто все слишком усложняли.

– Странные вы Неприкасаемые. Что-то носитесь, хлопочете, как обычные люди. Сидели бы спокойно себе где-нибудь в кафе на Уолл Стрит, читали бы мысли финансовых аналитиков, потом играли бы на фондовой бирже, то на понижение, то на повышение. И зарабатывали себе миллиарды! Скупая и продавая акции…

Ангелла ухмыльнулась. Самые ушлые из них так порой и поступали, но затем было решено прекратить такие диверсии. Но она знала, что, например, Морган очень часто опекал и поддерживал некоторых перспективных финансистов и промышленников, в обмен на продление их жизни. Припадая, вернее присасываясь к их банковским счетам. Читать мысли людей – это был почти моветон, и этим средством пользовались в крайних случаях. Снисходили до этого. Но и она порой вынуждена была делать это, и понимая, что меняется, и не в лучшую сторону. Мысли смертных наполняли ее ненужной суетой, будто кто-то запускал внутрь ее рой ос или мелких муравьев, которые копошились и жалили ее, и она поскорее выходила из канала, который устанавливала, соединяясь с мозгом того или иного человека.

– Некоторые так и делали, – ответила она Власте, высматривая ее лицо в зеркальце заднего вида, прикрепленного к лобовому стеклу внутри салона. – И каких-то особых дивидендов не получили. Люди тоже очень часто ошибаются. Даже самые умелые и квалифицированные эксперты…

– Жалко, а я думала, что это мое ноу-хау, – отозвалась Власта, сразу погрустнев, словно она хотела продать эту идею кому-то из Неприкасаемых.

Ангелла вспомнила книги на полке в доме Хранителя.

– Скажи, а отец что, читает те исторические романы? Которые, мои…

– Угу, – отозвалась Власта. Она пыталась обогнать какой-то шустрый, несмотря на свои немалые размеры, BMW, но человек внутри упрямился, и не пропускал ее вперед, а другие ряды были почему-то заняты. Несмотря на поздний, час. Наконец она дожала его, отчаянно сигналя, и он пропустил их, нехотя уходя вправо. Власта умудрялась ехать очень быстро, оперируя коробкой, в которой работали только три передачи, и проходя мимо этого пижона в немецкой машине, бросила на него мрачный взгляд, воюя с переключателем передач своей большой рукой. Он хотел что-то прокричать сумасшедшему водителю этого праворульного автомобильчика, но осекся, потому что увидел габариты Власты и ее свирепое лицо, взирающее прямо на него, а не откуда-то из салона. Он открыл рот, задумался, затем пришел в себя и быстро ушел еще правее, пытаясь не думать о том, какие у этой девушки огромные руки.

– Он читает, да. Ему нравится. Заказывает в интернет– магазинах с доставкой. И говорит, что по ним, по твоим романам, можно понять, в каком состоянии ты находишься. Сколько у тебя сил. И что ты опять задумала, – Власта решила ответить на вопрос Ангеллы более информативно, убрав со своего пути эту занозу в деловом костюме и дорогой машине.

Ангелла улыбнулась. По ее книгам ее Хранитель выносил ей диагноз. Прямо как Гранж однажды. Она, Ангелла, написала как-то книгу про римского легионера, который влюбился в одну знатную и богатую даму. Но та была очень взбалмошная и пустая, в общем, особа. Которая любила только саму себя, а всеми мужчинами, включая своего импотента мужа, умело манипулировала. И вот, когда она отказала Цезарю в интимной близости, да, она посмела сказать нет этому живому божеству, понтифику и кайзеру, она гордая от своей непреклонности, ехала в ссылку, в одну из дальних провинций империи, с сожалением понимая, что что-то пошло не так. Она то дура надеялась, что Цезарь оценит ее отказ, и просто предложит более высокую цену, распознав ее достоинство и характер. И будет обращаться с еще большей страстью и почитанием, считая ее более недоступным и почти запретным плодом. Но Цезарь есть Цезарь, и он не пытаясь анализировать поступки этой красивой, но капризной дуры, а просто решил наказать ее, отправив в вечное изгнание.

Обоз этой оскандалившейся аристократки сопровождали солдаты, в том числе тот самый легионер, который продолжал смотреть на нее влюбленными глазами. Видя в ней нерушимый и чистейший храм любви. А внутри нее была лишь пустота и тараканы, которые и не дали ей сблизиться даже с этим солдатом. Который, в итоге влюбился в обычную, но очень грудастую крестьянку и женился на ней. Словно говоря себе – так не доставайся ты никому, эта дама в изгнании, с пораненными ручками, которые никогда раньше не знали никакой работы, решила в конце концов, удалиться в храм и отдалиться от всего земного, служа богам и управляя по привычке, парой жрецов, и все чаще припадая к кувшину с крепким вином.

А Гранж хохотала, прочитав роман до конца, и предположила, что у Ангеллы случился климакс, ведь, по ее мнению, через своих героев писатели прежде всего описывают свое собственное состояние и переживания. И добавила, что это "угасание половой функции было вполне закономерным и логичным явлением, ведь сколько уж годиков, вернее, тысячелетий, стукнуло нашей великой романистке". А Ангелла понимала, что Гранж, с ее острым языком и язвительным умом поняла то, что она отказывалась пока признавать – она действительно достигла определенного пика и разлада с собой. И теперь она пребывала в хорошо различимом кризисе, а ее суть, почти женская, лишалась своей чувственности, или энергии, которая так и не была никем востребована никогда. И не дополнена никем. Живым. В виду особенностей их вида… Или потому, что она сама ни к кому не пылала и не испытывала никаких чувств.

Ангелла, разогнав наконец мысли о своем подвисшем статусе, вдруг заметила, что они давно покинули пределы города и теперь ехали по дороге, вдоль которой, с одной стороны росли кусты и стояли фонари. Вдали, за забором, виднелся огромный склад, весь забитый контейнерами. Они приближались к городу, где вместо домов люди понаставили контейнеров и жили там, окружив все это хозяйство забором из металлической сетки.

Она вдруг вспомнила про тот городище, где попали в засаду Зак с Толстым Джоном, и она вздрогнула, хотя и не была пугливой. Они подъехали к воротам, и на них уставилась камера наружного наблюдения.

Власта закивала головой и высунувшись из окна, помахала в черный глазок следящего устройства рукой.

– Открывай, Фрэнк. Нам надо купить полный боекомплект для охоты на идиотов с крошечными яйцами. Как у тебя. Так что нам понадобится очень серьезная оптика.

Ангелла нахмурилась, но промолчала, может быть, у Власты с Фрэнком был такой условный код? Ворота разъехались в стороны, по направляющим дорожкам, и они заехали внутрь комплекса, уверенно лавируя среди контейнеров и остановились перед одним из них, возле которого, слегка запрокинув голову, в плетенном кресле сидел высокий и худой мужчина с трехдневной щетиной и в черном берете, далеко выставив свои худые коленки и сложив на них свои руки. Помимо головного убора, на нем были надеты камуфлированные шорты, красная рубаха, сланцы на босых ногах и полевая куртка М65. Всю эту почти идиллическую картину освещал яркий фонарь, установленный на контейнере.

Власта решительно, правда не с первого раза, вылезла из машины, и Ангелла опередила ее, подходя к Фрэнку, который, казалось, спал, или был философски настроен, и не обращал внимания на их появление. А кто же тогда открыл им ворота? Она наклонилась и поняла, почему Фрэнк застыл – на его груди виднелись следы от огнестрельных ранений. Власта громко выругалась, подойдя к торговцу оружием и заглянув в его равнодушные глаза, и поняв, что перед ними сидит мертвец. В этот момент, появившись стремительно и ловко, словно материализовавшись из портала времени, их окружил десяток бойцов в темном камуфляже и они, следуя их приказу, подняли свои руки вверх и опустились на колени.

Глава 11.

Река судьбы.

Закария находился в своем номере, который один из лакеев Асраила зарезервировал и оплатил для него. Уже попрощавшись со своим шефом, он зашел в маленький магазинчик, и купил там бутылку Бехеровки, напитка, который ему захотелось попробовать еще тогда, в баре на углу, в котором ему подсыпали наркотик в чай. Слишком большую дозу, как подумал он, очевидно один из тех мужиков посчитал его слишком высоким и сильным для обычной порции. Уже на выходе из магазинчика, держа пакет в руках, он заметил на улице перед своим отелем одну красивую и молодую женщину, невысокую и даже хрупкую, блондинку с голубыми глазами и в простом платье, облегающим ее стройную фигурку. Она сразу привлекла его внимание, и не только своей красотой и каким-то легким ореолом вокруг себя – этот нимб, или ее аура, была, скорее всего, оптическим эффектом, созданным уличным освещением и фарами проезжающих машин. Она стояла возле входа в отель, словно сканируя обстановку вокруг себя, внимательно оглядываясь по сторонам. Что-то тревожное было в ее голубых глазах – было похоже, что она только недавно перенесла стресс, или сильно устала, и теперь пыталась понять, почему таким куколкам как она, еще приходится работать. Она зашла в отель, а Закария все стоял возле входа, и потом даже отошел в глубь магазина – сработала его обычная осторожность и опыт. Кого же ищет эта красотка, может быть, его? Спустя минуту, к отелю подъехало такси, и она села в него, удалившись со своей маленькой, как и она сама, тайной.

Уже позже, в отеле, он задумался, ведь по его следам, или по следам Асраила могла идти такая охотница, или соглядатай. Или даже киллер. А он их поведал всяких. И внешностью его не проведешь. Порой вот такие куколки, не моргнув глазом, выхватывали оружие, спрятанное под одеждой, и расстреливали всех, кто находился поблизости. Или выбирали только одну цель. Не он ли был этой мишенью?

Он решил быть повнимательнее, и не терять бдительность. Закария отужинал в небольшом уютном ресторанчике при отеле и теперь отдыхал в своем номере, сидя на полу возле кровати и бездумно переключая каналы спутникового телевидения, смотря рассеянным взглядом на экран сильно вытянутого по горизонтали телевизора. Он только завтра ждал звонка от человека Асраила, который должен будет отвезти его к оружейнику, и пока просто наслаждался отдыхом.

Сам отель располагался в старинном здании, постройки XVIII века, как прочитал он в буклете, который взял на ресепшене у милой девушки в уютном холле. Ему нравилась эта старина и он жалел, что, например, в Алма-Ате, как он называл по старинке Алматы, безжалостно сносят исторические здания, заменяя их бездушными, ничего не значащими ни для жителей, ни для истории или облика города бизнес– центрами или точками общепита. Отрезая все путы и следы, которые ведут к колыбели и источнику города, его истории, делая его таким однотипно современным и унитарным. В Праге же бережно сохраняли и с умом и деловым подходом использовали все сооружения и здания, которые делало облик города, его сущность такими оригинальными и незабываемыми.

Он отвлекся от этих грустных мыслей и взглянул на стол, на котором лежали паспорт и другие документы. Как и другую логистику, аусвайс ему предоставлял Асраил, и этот был новым, свеженапечатанным. Как-то он рассказал Асраилу, что в детстве любил смотреть по телевизору на бойцов японского бусидо, и тот с тех пор ненавязчиво демонстрировал, что помнит про тот вечер. Имя в паспорте почти совпадало с именем одного из героев бусидо – НабухикоТакада Младший, и он согласно данным паспорта, был американцем японского происхождения. Да, на японца он в какой-то мере походил, особенно когда держал в руках холодное оружие. Китано бы оценил эту шутку, подумалось ему. Да, Такахаси, его друг, а вернее, брат по оружию, тот самый легионер, который вывел людей с площади того проклятого города и повел их за собой, через тот рукотворный ад. И хотя Китано, почти никогда не брал в руки холодное оружие, его взгляд был таким же острым, как отточенное лезвие катаны – самурайского меча.

Но он, уже забыв про то мачете, которым он снес голову По, все держал в своих руках паспорт, и удивлялся, каким настоящим и оригинальным он выглядел, словно один из домов, который быстренько построили на месте срочно и без лишнего шума снесенного исторического здания. Да, очевидно от исторических параллелей ему не уйти сегодня. Он прикрыл окно и выключив телевизор, прилег на полу, вспоминая тот вечер, когда Асраил появился в отеле George's, в котором он тогда работал.

Он устроился и проживал в Альберте, в одной из десяти англоязычных провинций Канады, в небольшом городе, с таким же малочисленным населением. Постояльцев у них всегда хватало, что из Южного Онтарио, что с других регионов Канады, и, конечно, с самих США. Туристов привлекали Национальные парки и скалистые горы Альберты, поглазеть и побродить по которым они прибывали в любое время года. Он и сам выбирался несколько раз туда, чтобы оживить в памяти воспоминания о горах вокруг Алматы, и ему казалось, что их Тянь-Шань был намного внушительнее и величественнее, что по высоте, что по уровню энергетики, который они хранили в себе.

Старик Джордж, хозяин заведения, был суровым и трудно привыкающим к новым людям человеком, который со временем надеялся передать управление гостиницей и магазина, принадлежавшего ему, своему сыну. Но сын был достаточно непутевый и разбитной парень, который в свои почти тридцать лет предпочитал общество таких же гуляк, и они с большей охотой проводили почти все свое время в местных кабаках, накачиваясь там скотчем и текилой.

Познакомились они так –Закария ехал по дороге и увидел, что автомобиль, идущий впереди него, несется на скорости в направлении людей, стоявших на обочине. Это была мамаша со своим выводком – он разглядел, что там было двое детей и собака. И все они стояли спиной к дороге, делая совместное селфи. А машина, по какой-то причине, ехала без водителя. Он смог разогнать свой седан и подставил себя под удар, а в это время мать и ее дети уже с криками отбегали в сторону. Закария чувствовал, что ему и машине хорошо досталось – вся левая сторона машины была смята, особенно зад и пассажирская дверь были основательно повреждены. Как потом выяснилось, какой-то чудак, если не сказать больше, вышел из своей машины, решив заглянуть в банк, и оставил ее на крутом склоне, и даже не поставил на ручной тормоз. К Закарии, который морщась от боли, и держась за шею, уже подходил ехавший за ним водитель – это и был Джордж. Он назвал спасителя незадачливой семейки идиотом, и ворчал на него, осматривая его повреждения. Помимо смещения позвонков шейного отдела, у Закарии были царапины и синяки, а также много вытекшей крови, но все это быстро поправили в больнице, куда Джордж и сопровождал своего нового знакомого. И помог тому со страховкой.

С тех пор прошла несколько месяцев, и Закария был слегка на взводе, потому что зима казалось, и не думала уходить, а весна, словно ее перехватил по пути Рик, сын старика, ударилась в многодневный загул. Что отражалось в том, что Джордж становился все мрачнее, гадая о том, умрет ли его сын пьяным за рулем или протрезвевшим, но от цирроза печени, а дни и ночи оставались все такими же холодными и темными.

Закария уже жил в этом городишке пару лет, но все не мог привыкнуть к нему. Почти все деньги он потратил на услуги адвокатской конторы, которая занималась его переселением по бизнес-направлению. Ушлые юристы все сделали прекрасно, но в итоге все обошлось намного дороже и у него почти не оставалось сбережений, но зато был вид на жительство и гарантированное гражданство через пару лет.

В Канаде он сменил имя и фамилию, и теперь он был Закарией – это имя он с удивлением обнаружил в списке казахских имен, и оно ему сразу понравилось, будто в нем было что-то отражающее его жизнь на много лет вперед. Жить с оглядкой на свою родину, и хранить ее в памяти, надеясь вернуться однажды. Но надежд на это было мало – совершить такое и вернуться. Нет, об этом можно было даже не мечтать.

По этой причине он и выбрал этот небольшой городок, который казалось, существовал автономно, но в то же время, пропуская через себя большие потоки туристов, как внутренних, так и внешних. Но это были не те направления, которых можно было опасаться – кто из канадцев или американцев захочет узнать, что делает этот казах, слегка похожий на канадского индейца, в этой глуши. Держится тихо, не буянит, не пьет, не нарушает закон, прилежно работает водителем, и живет себе, поживает, в своем небольшом доме, похожем на деревянный сруб.

Да, этот домик ему предоставил Джордж, беря с него чисто символическую плату, и он напоминал уютное пристанище странника, с камином и креслами возле него. Джордж также владел в этом городе гостиницей, куда Закария временами заходил и думал о том, чтобы он сделал с ней, чтобы превратить ее в современный и прибыльный бизнес. Они с Джорджем сблизились, и Закария помогал ему, то советами по финансам и маркетингу, то просто участвовал в разгрузке пикапа с продуктами, привозимыми для кухни, занося их через служебный вход гостиницы. Он ни с кем почти не общался из своих соседей, да и не имел других забот, скучая без интересной работы. Джордж некоторое время присматривался к нему, и как-то зайдя вечером к нему в гости, прихватил с собой початую бутылку виски.

– Это мой хренов сынок притащил. Вернее, я нашел у него в машине. Может, бог и убережет его, непутевого… Но уж лучше мы прикончим с тобой эту бутылку, Закария.

Закария отказался пить виски и взамен предложил попить чая, крепкого горячего чая с джемом и тостами, и они сидели у камина, попивая чай и хрустели тостами. Старик казался оттаявшим от своей обычной суровой маски и в какой-то момент сказал ему.

– Ты мне напоминаешь моего друга Джона. Он был индейцем, настоящий, крепкий мужик. Такой же рослый, как ты. Все шесть футов и два дюйма… Как-то спас меня от квебекских бродяг – мы еле обились от них. Нас прижали вдвоем, а их было человек семь, но мы смогли удрать, и тогда встретились с теми, кто догнал нас, у одной речки. Я уже был ранен, а Джон слегка оглушен ударом, но все равно выходило честно – два на два… Меня чуть не отправили на тот свет, а Джон пырнул их все-таки своим охотничьим ножом в итоге. Да, суровые были времена…

Он вдруг поежился, словно ему стало холодно, и Закария встав с удобного кресла, подбросил большое полено в камин. Джордж продолжал делиться своими воспоминаниями и наблюдениями.

– Да, мужчины раньше пили, чтобы согреться, или отметить что-то с друзьями, а не для того, чтобы уйти от настоящей жизни. От забот и ответственности… А погиб Джон глупо, ехал в своем пикапе ночью и не разминулся с лосем. Он пробил лобовое стекло, и проткнул его рогами. Так они оба и погибли… Вот какая она, жизнь в этом суровом месте…

Они еще поговорили, после джема и тостов Закария разогрел плов, который он варил периодически. В этот раз он был с курицей, с сочной морковкой, вьетнамским рисом, к нему он подал салат из помидоров и лука. И они ели его с настоящим аппетитом, а старик удивлялся диковинному блюду и даже признался в конце ужина, что за последние лет десять, как умерла его старуха, он не ел ничего вкуснее.

Уже в конце вечера, когда совсем стемнело, он не спеша оделся и сказал, подходя к двери.

– Точно тебе говорю, Рик не мой сын. Нагуляла его старая, понесла от какого-то лесоруба. Или это за грехи мои такое наказание… не пойму.

И добавил веско, словно уже давно принял решение.