Зорох

– Племя не причинит им зла. Мы будем защищать их. Сыны старых духов поддержали меня.

– Скоро этим лгунам совсем перестанут верить. Все свои неудачи мужчины племени теперь будут приписывать нашим детям. Их жизнь в опасности.

– Это твоя жизнь в опасности, женщина. Ты мрачная и мысли твои мрачны. Вот от тебя уж точно скоро избавятся. За столько лет ты не стала частью племени. Ты носишь черные мысли и это видно по твоему лицу. Но я обещал «Сынам» очистить тебя. Теперь каждое утро ты будешь приходить к ним в пещеру и молиться до самого вечера. Можешь отправляться прямо сейчас, ты мешаешь мне спать.

Все что Найя хотела услышать, она услышала. Больше не проронила ни слова, снова стала покорной, и незаметной; поклонившись мужу она вышла из шалаша.

Глава 2

Жизнь племени шла своим чередом. Ничего не менялось, и если по началу люди жили в страхе, ожидая землетрясений, оползней и смертоносных молний, то со временем страсти улеглись. Ни болезней, ни голода обещанных ясновидцами не было. Никто не приезжал за детьми Краогора. Никто не требовал отдать их Жертвенному вулкану, не предлагал за них выкуп и не пытался выкрасть. Месяцы сливались в годы и у горцев появилась надежда, что страшное пророчество, нависшее над кланом миновало.

Нирон и Акрон взрослели вместе с другими детьми племени, и почти ничем от них не отличались. Играли вместе со всеми, и помогали матерям вести их не хитрое хозяйство – выделывали шкуры, доили коз и плели сети, чтоб весной ловить нерестящуюся Кату. С семи лет мужчины племени стали брать их с собой на охоту. Детей учили делать ловушки, выслеживать добычу и разделывать туши. К восьми им стали разрешать добивать раненых животных. Делать это надо было быстро, не проливая лишней крови.

В этом возрасте их сила и меткость еще не позволяла охотиться на крупных животных, но чтоб перейти на новую ступень надо было научиться убивать камышевок, зайцев, белок или не крупных хищников таких, как лисы или куницы.

В девять лет охотник должен подстрелить своего первого барана или козла, к десяти их должно быть больше трех, к одиннадцати надо добыть оленя, к тринадцати убить дикого кабана, к пятнадцати волка. В семнадцать лет молодому охотнику, при поддержке двух старших, надо выследить и убить взрослого медведя.

У Нирона задатки охотника были в крови. Он не отличался особой меткостью, но обладал невероятной интуицией, умел предугадывать куда побежит испуганное животное, и где лучше расставить ловушки. Беглого взгляда ему хватало, чтобы определить прячется в норе заяц или она пуста. В густой зелени высокой травы он замечал куропаток, а в беспросветных дубовых кронах осторожных тетеревов.

У Акрона не было способностей брата. Нирон убил уже своего второго козла, а на счету Акрона был только один старый горный кот, и того отец выбросил, когда понял, что тот давно умер своей смертью. При виде крови Акрон морщился, а когда брат сворачивал шеи раненым уткам, отворачивал лицо в сторону.

Над Акроном уже посмеивались. Отец говорил ему: если и дальше будешь вести себя как трус, будешь оставаться в селении с женщинами, помогать им кормить грудных детей, и каждый вечер мыть ноги женам старейшин в Холодном ручье. «Похоже «Сыны» и в самом деле что-то напутали, – говорил он. – Такие как ты не становятся великими воинами. Я скажу тебе то, что когда-то услышал от своего отца: того, кто не научился убивать, научат умирать».

Нирон всего на несколько минут был старше Акрона, и все же отец попросил его, как старшего брата помочь младшему справиться со своей трусостью, разбудить в нем охотничий азарт.

Он велел им охотиться отдельно от других, но как только руки Акрона обагрятся первой кровью, они могут вернуться.

Для охоты братья выбрали широкую полосу леса, который принадлежал «нижним» кланам. Охотиться здесь опасно, но этот лес просто кишил живностью; Нирон решил, что они погибнут, или вернутся с добычей.

Первую половину дня они сидели в засаде возле звериной тропы, которая вела на небольшую заболоченную поляну. Мимо них то и дело шмыгали стайки диких кабанов, но связываться с ними было опасно. Не то что человек, не каждый тигр решится вступить в схватку с разъяренным, спасающим свое потомство секачом.

Прошло несколько крупных оленей, но убить такое сильное животное они бы не смогли. Олень наверняка ушел бы раненым, а оставить подранка страшный позор для горного охотника.

Косули были меньше, и эта добыча им под стать, но стоило им появиться, как Акрон начал чихать, и испуганные звери быстро растворились в темени леса.

После обеда Нирон решил попытать счастья и поохотиться на зайцев. Акрон занимал удобную для выстрела позицию, а брат, ломая сучья, и стуча палками по деревьям, гнал их со стороны леса к поляне. Пару раз на Акрона выбегало несколько довольно жирных экземпляров, но все стрелы юного охотника пролетели мимо.

Нирон злился и осуждающе качал головой. Сам он никогда не допустил бы таких промахов, и, тем не менее, ни стрел ни лука в руки не брал. Он твердо решил, что на этой охоте стрелять будет только Акрон. Ни сегодня, так завтра или послезавтра, но в этом лесу станет на одного охотника больше.

Весь вечер они ставили ловушки на зайцев и лис, ночью слышали, как несколько из них сработали, но утром все ловушки оказались пустыми. Акрон проснулся раньше и проверил их первым. Нирон не поверил глазам, когда увидел его возвращающегося с пустыми руками, и повторно проверил каждую.

Весь следующий день Акрон или промахивался, или начинал кашлять еще до того, как намеченная добыча подходила на расстояние выстрела. Если сначала Нирон сомневался, то теперь был уверен: Акрон делает это намеренно, он зачем-то решил вернуться к отцу с пустыми руками и выставить их на посмешище перед всем племенем.

Им шел десятый, четыре последних года они не разговаривали, но этим днем даже не смотрели друг на друга.

На ночь братья нашли высокую пещеру, разожгли в ней костер, и принялись стругать колья для двух волчьих ям, которые вырыли еще с вечера. Ночь была спокойная, тихая; сучья привычно потрескивали в костре. Акрон заострил очередной кол, отложил его в сторону и пристально взглянул на брата.

– Ты тоже считаешь меня трусом? – вдруг нарушил он тишину этой ночи.

От неожиданности Нирон дернулся, побелел лицом, и стал мотать головой из стороны в сторону, будто боясь, что в этой пещере Акрона мог услышать кто-то еще.

– Если я трус, то почему ты сейчас испугался, а я нет?

Нирон несколько раз ударил себя ладонью по губам, показывая, чтобы брат замолчал, но тот только усмехнулся.

– Я давно уже нарушил обет. Охайра сказала: обет это правило для всех. А те, кто живут по правилам, никогда не станут великими.

Нирон продолжал удивленно хлопать глазами, не зная, как дальше себя вести. Он ожидал, что в любой момент свод пещеры обвалится на Акрона, но боги почему-то медлили.

– Храбрость, – не обращая внимание на смятение брата, продолжал Акрон. – Схватить зайца за лапы и ударить головой об пень, или подстрелить оленя со ста шагов – разве это храбрость? Вот я видел как горная кошка защищала своих котят от волков. Вот то была храбрость. Ее растерзали, а котята забрались на дерево. Я потом кормил их целый год. После собраний старейшин остается много костей. Я должен был их закапывать, а сам носил котятам. Они были такими красивыми – белыми, как снег, а на боках у них, у одного слева, а у другого справа были черные звезды с длинными такими лучиками. Они выросли огромными, и я даже стал их бояться, но они меня не трогали. А потом стали уходить все дальше и дальше, от того места, где я их кормил. Всегда возвращались, а через год ушли совсем. А потом отец принес шкуру горного кота. Белую, как снег, с черной лучистой звездой у самого края. Ту самую шкуру, которой ты так любишь укрываться. – Акрон задумался, потом подбросил в костер веток, и добавил: – Ты мой брат Нирон, и ты должен знать: я никогда не буду охотником. Забирай мой лук, мне он не нужен.

Постепенно удивление Нирон сменилось возмущением. Он только не мог понять, за что сердится больше: за то, что брат отказывается становиться мужчиной, за то, что он нарушил обет молчания, или за то что, два дня морочил ему голову. Он загонял для него добычу, томился в засаде, переживал, за каждый промах, а он оказывается просто обманывал его. Все жертвы были ни к чему.

Нирон плохо спал эту ночь. Думал о том, что сказал ему брат. Акрон, которого все считали тихоней и трусом, не испугался пойти против правил.

«Он нарушил обет. За это его покарают духи предков. Если об этом узнает еще кто-то из племени, его ждет страшное наказание. Ему не будут давать есть и пить. Его лишат голоса на совете. Прав у него будет меньше, чем у женщин. Он отступник. И ведь он знал, что делает то, чего делать никак нельзя! Как он переступил через это?! Как ему не страшно? А ведь того, кто не выдал отступника, тоже ждет кара… »

Утром Нирон не стал будить брата, и, прихватив колья, один отправился к волчьим ямам. Прикрыв ловушки ветками и тонким слоем дерна, вернулся в пещеру, но Акрона уже не было. Он отправился искать его, но нашел только к полудню. Акрон был на краю поляны возле горелого сосняка. Вытянув вперед руку, он очень осторожно, будто крадучись, шел к кустам орешника.

На секунду Нирон оцепенел. Он вдруг увидел, как навстречу брату вышел огромный рогатый лось. Акрон сделал еще несколько шагов, дотянулся до массивной челюсти, провел ладонью по морде, потом погладил шею.

С этим лосем что-то было не так, его задние ноги подгибались, и как-то судорожно выравнивались. Он покачивался, и, казалось, вот-вот упадет. Нирон вдруг понял, что лось ранен: его брюхо и грудь были черными от стекшей и спекшейся внизу крови.

«Вот он, наш трофей, – подумал Нирон. – Этот не уйдет: сил не хватит». Он решил подкрасться поближе, но под ногой неожиданно треснула ветка. Лось встрепенулся и испуганно рванул через всю поляну в сторону горелого леса. Он был ранен, слаб и плохо ориентировался. Было видно, как трудно ему бежать, что-то хлюпало и свистело в его груди с каждым вдохом.

Нирон вышел из кустов, которые ему мешали, быстро прицелился, выстрелил и попал лосю в брюхо. Зверь болезненно вскрикнул, но не упал, а напротив, прибавил скорости.

– Не надо! Не делай этого! – вдруг закричал Акрон. – Не убивай его! Он же сам ко мне пришел! Он же мне поверил!

Но Нирон не слушал брата, азарт охоты захватил его. Он выпустил еще одну стрелу, но она прошла мимо. В третий раз Нирон прицелился основательно, глубоко вздохнул и унял дрожь в руках. Перед тем как лось скрылся в горелом лесе, стрела вонзилась ему в горло; из смертельной раны брызнул фонтан крови. Передние ноги у зверя подкосились и он рухнул на землю, ткнувшись в нее тяжелыми раскидистыми рогами.

Акрон первым подбежал к умирающему животному, и упал перед ним на колени. Давясь от слез, он стал гладить его голову. Лось хрипел, изо рта шла пена, а глаза его были такими же влажными и печальными, как у мальчика. Казалось, он тоже плачет.

Нирон подошел и встал рядом, закрывая от них солнце.

– Зачем ты это сделал? Не надо было этого делать. Он ведь сам ко мне пришел, – повторял Акрон, всхлипывая. – Сам пришел… Ему больно, – сочувственно твердил он. Немного придя в себя, взглянул на брата. – Добей его. Закончи то, что начал. Хватит ему мучиться.

Нирон немного помедлил, потом вытащил из за пояса нож, и бросил его к коленям Акрона.

– Сделай это, прошу, – попросил Акрон, но брат отрицательно мотнул головой, и показал на него пальцем.

– Я же сказал: я не охотник, – взмолился Акрон. – Я чувствую их боль. Я не могу убивать. Прошу тебя, сделай это… – Но Нирон был неумолим. Скрестив руки на груди, он сделал два шага назад, давая понять, что не станет выполнять его просьбы.

Акрон взял в руки нож. Взгляд умирающего зверя был полон ужаса и страдания, но мальчик чувствовал: в нем есть что-то еще. В этом взгляде была мольба и одобрение. Сжав челюсти, Акрон поднес лезвие к горлу Лося и…

Он сделал все быстро и правильно, как учили.

Нирон был доволен собой. Он выполнил просьбу отца: руки Акрона обагрились первой кровью. Он даже простил брату обман, показалось, что связь, которая всегда была между ними, но исчезла прошлой ночью, теперь вернулась обратно. Он хотел подбодрить его жестом или улыбкой, но вдруг увидел нечто такое, что кардинально изменило весь его настрой.