Жизнь точки на карте

– Я попытаюсь, – с сомнением проговорил начальник службы безопасности.

Джек Строумер глянул на его лицо и вновь со стоном обхватил руками голову.

– Забудьте.

Выходя из номера, бывший полицейский столкнулся с кем-то, проходившим по коридору, и громко заговорил, не закрыв дверь. Головная боль гонщика усилилась в три раза. Хотелось лечь и засунуть голову под подушку, и, может быть, даже ненадолго умереть. Не сразу Строумер понял, что разговор служащего отеля с невидимым собеседником имеет к нему самое непосредственное отношение.

– Нет-нет, мадемуазель, мсье Строумеру сейчас совершенно не до поклонников. У него личная трагедия…

– Но я не поклонник! – возражал срывающийся девичий голосок. – То есть, конечно, поклонница, но мне нужно его повидать совсем по другой причине. Мне её показала горничная и сказала, что её зовут мадам Строумер…

– Хилари! – Джек вскочил, новые силы бурлящим потоком хлынули в его тело. – Что там говорится о Хилари?! Давайте, двигайте по своим делам, капитан. Мадемуазель, быстро входите!

Девушка, насильно втянутая им в номер, оказалась молодой и очень хорошенькой – из разряда тех, что обычно вызывали в нём живейшее любопытство. Но не сейчас, когда Хил была в опасности. Джек в этом не сомневался.

Прислонившись спиной и затылком к стене, француженка восхищённо уставилась на знаменитого гонщика.

– Mon Dieu, какой вы высо-окий! – сексуально выдохнула она, левой рукой почти незаметно подтягивая вверх мини-юбку. – Вы правда женаты?

– Мадемуазель, – призвав на помощь все запасы терпения и очарования, Джек улыбнулся ей. – Милая, прелестная мадемуазель, я действительно женат, – пришлось солгать, чтобы она не отвлекалась на его мужские достоинства, хотя на самом деле Джек Строумер, в реальной жизни Лоуренс Торнтон, как раз находился между двумя гражданскими состояниями – вдовством и официальным обручением.

– Мне жаль, но сейчас время совершенно не подходящее для разговора обо мне…

– Давайте встретимся вечером, – тут же предложила девушка.

Джек удержал вожжи:

– Но тут прозвучало имя моей супруги. Что вы знаете о Хилари?

– Её так зовут? – девушка критически сдвинула брови. – Не люблю американские имена, они такие грубые…

– Меня зовут Джек.

– Но я могу звать вас Жак, – резонно возразила француженка. – А вы меня – Ивель.

– Ивель, – Строумер глубоко вздохнул, – где моя жена?

На секунду ему показалось, что эта легкомысленная девчонка вот-вот предложит послать жену со всеми её проблемами к чёрту. Но девушка, похоже, поняла, что это будет уже чересчур.

– Я встретила её сегодня днем в лифте. С мужчиной, таким высоким и красивым, почти как вы. О, подружки мне не поверят, когда я скажу, что Джек Строумер пригласил меня в свой номер!

В её молодом голосе прорвалось такое ликование, что мужчина встревоженно глянул на закрытую дверь. Конечно, особые обстоятельства, но с его стороны верх глупости находиться с девицей наедине, без свидетелей. Потом ей ничто не помешает забеременеть и обвинить его в своём интересном положении. К тому же у таких бойких девчушек отцы или дяди всегда почему-то оказываются начальниками местной полиции.

– Забудьте все подобные мысли, малышка, – на всякий случай Джек открыл дверь. – Я уже пойман в брачную ловушку. Так что, сведения о моей жене были предлогом, чтобы на спор проникнуть сюда? Но как вы узнали, что Хилари…

– Нет, – девушка разом растеряла свой нагловатый юный задор. – Я её действительно видела. И даже спросила: правда ли, что она мадам Строумер? Она сказала, да.

– Ну разумеется, – Джек с трудом сдерживал своё беспокойство. Хилари ни за что не стала бы хвастать перед посторонними «звёздным» мужем без особой на то причины. – А что за мужчина был с ней?

– Я же сказала, – Ивель раздражённо глянула на него. – Высокий и красивый.

– Но это чертовски субъективное мнение, мадемуазель. Не могу же я подходить к каждому встречному мужчине и спрашивать, считает ли он себя красивым! Мне нужны более определённые приметы: цвет волос, глаз…

– На нём был надет светлый плащ, очки и шляпа, натянутая по самые уши.

– Имя, если Хилари называла его. На что это было похоже: как будто она по своей воле с ним уехала или он заставлял её?

– Он её ударил, – сразила Джека дополнительной информацией Ивель. – Он думал, что я не вижу, а я всё видела. Он стукнул американку…

– Австралийку, – машинально поправил Строумер.

– …вот сюда, – француженка положила пальчики на его мускулистый торс, нащупала сквозь вискозный свитер солнечное сплетение и слегка нажала. Мышцы, защищающие уязвимую точку, толкнули её пальцы назад. Ивель приготовилась в восхищении закатить глаза, но вспомнила, что ещё не договорила.

– Да, он ударил её, чтобы она не говорила со мной, потому что он совсем не понимал по-французски. Как можно не понимать самый прекрасный язык? – мимоходом удивилась Ивель. – Он так разозлился, когда она сказала: «Передайте Жаку, что меня увез Мишель»… Это, наверное, вам, если Жаку, правда? – девица кокетливо взмахнула ресницами.

Кумир, к её удивлению, безмерно разволновался.

– Мишель? Она сказала «Мишель»? Кто же это? По-английски это имя звучит как Майкл. Неужели Ондрада? – Строумер схватился за голову. – Она так боялась его…

– А кто это? – мило встряла мадемуазель.

Кумир рассеянно посмотрел на неё, посмотрел ещё раз и вдруг спохватился:

– О, я совсем забыл про вас, Ивель! Прошу прощения. Ваша информация очень полезна для меня… наверное. Взамен я разрешаю рассказать самую романтическую историю, как мы застряли в лифте и вышли оттуда уже помолвленными.

Девушка неуверенно хихикнула.

– Вы шутите, Жак, да? Я не буду рассказывать, я же не фантазёрка. Я очень практичная леди.

– Безусловно, – обняв девушку, Джек нежно поцеловал её в щёку, – я не могу выразить свою благодарность вам, Ивель. Жаль, что другой информации, куда этот человек мог увезти Хилари, нет.

– Почему нет, есть, – француженка скромно, но торжествующе улыбнулась. И помахала листком бумаги, вырванным из записной книжки. – Номер автомобиля, на котором уехал этот красивый злюка Мишель.

Женщина лежала на кровати, уткнувшись лицом в подушку, и старалась ни о чём не думать. Проблема состояла в том, что она уже выспалась; молодой организм наотрез отказывался впадать в сонное оцепенение, чтобы быстрее прошло время. «Время не переносит грубости, – вертелись в голове строчки из кэрроловской «Алисы в Стране Чудес». – Но если вы ведёте себя вежливо, оно сделает всё что угодно. Например, допустим, было девять часов утра, как раз время начала уроков – стоит вам только шепнуть ЕМУ, и часы полетят один за другим. Раз – и уже половина второго, время обедать!

Прошло много-много часов с тех пор, как Майкл Ондрада приходил к ней в последний раз. Вопреки своим клятвам, Майкл больше не допытывался о подробностях смерти сводных братьев и сестры; все его силы уходили на то, чтобы заниматься с пленницей любовью. Хилари сама не могла определить, что это было – любовь или чистый секс, или даже насилие. Она не испытывала отрицательных чувств к Майклу Ондраде, и его ласки, очень нежные, деликатные, не вызывали в ней желания сопротивляться. Тем более, что Майкл больше не ставил на ней таких жестоких экспериментов, как в первый день – возбуждение без удовлетворения. Впрочем, рук пленницы он так и не развязал, опасаясь, возможно, что она попытается покончить с собой, выбросившись в окно или перерезав осколком стекла вены. Хилари Орти не стала ему говорить, что в том состоянии крайней апатии, которое охватило её, он мог бы ничего не бояться. По своей воле она даже не собиралась вставать, хотя длина верёвки, которой она была привязана к кровати, позволяла это сделать.

Где проводил ночи её похититель, Хилари не знала. К ней в комнату он входил два-три раза в сутки, молча добивался желаемого и покидал, чтобы спустя какое-то время принести еду. В основном, это были блюда, продающиеся в китайских ресторанах на вынос. Хилари ничего не имела против их вкуса. Когда пустой желудок давал о себе знать, она сползала с кровати, перемещалась к столу в трёх шагах от окна и ела связанными вместе руками, не обращая внимания на их чистоту. С левой стороны под кровать был подсунут ночной горшок. Каждое утро Майкл с бесстрастным лицом убирал за своей пленницей, мыл ей руки и протирал тело влажной губкой, после чего Хилари долго не могла согреться, лёжа на постели в таком же виде, как она появилась на свет из чрева матери. Функцию одеяла брал на себя Ондрада, согревая женщину своим телом и своим семенем.

Прошёл ли уже день с тех пор, как он последний раз приходил к ней? Хилари не знала. Темнота за окном для неё ничего не значила. Женщина засыпала, когда закрывались глаза, и пробуждалась, когда организм заявлял – достаточно. Других развлечений, кроме сна и еды, у неё не было.

Нельзя сказать, чтобы невольное заключение её тяготило; но спустя какое-то время пленница открыла глаза, услышав шум внизу. Оказалось так приятно увидеть выбитую Крисом дверь и его самого, с озабоченным видом стоящего у двери.

– Хилари, милая, любимая моя! – Крис бросился к кровати, на которой лежала пленница, вытащил из кармана складной нож, перерезал удерживающую верёвку.

– Раг, дружище, задержи народ! – крикнул он через плечо. Завернул обнажённое тело женщины в покрывало и поднял на руки.

– Держись, дорогая, я отвезу тебя к врачу! – шепнул ободряюще.