Йога определяется как усмирение колебаний сознания. Это искусство изучения работы сознания. Сознание обладает тремя функциями – познавательной, функцией воли и функцией движения. Йога раскрывает способ постижения работы ума, помогает утихомирить его движения и тем самым подводит человека к познанию обитающей в сознании абсолютной тишины. Поэтому йога – это наука и искусство дисциплины ума. Благодаря йоге ум становится возделанным и зрелым.
Эта сутра содержит определение йоги и поэтому чрезвычайно важна. Итак, йога – это контролирование и усмирение движений сознания с целью их полного прекращения.
Читта – это средство, которое приводит ум (манас) к душе (атма). Йога – это прекращение любого колебания в сознании. Точно передать значение слова читта довольно сложно, поскольку читта представляет собой наитончайшую форму космического разума (махат). Махат – это великий принцип, источник материального мира природы (пракрити), в противоположность душе, которая является производной от нее. Согласно философии самкхьи, творение произошло в результате слияния пракрити и Пуруши, космического Духа. Это космологическое воззрение характерно и для философии йоги. Принцип Пуруши и пракрити – это причина воли и действия, равно как и источник тишины.
Слова читта, буддхи и махат часто используются в значении одного и того же, и это нередко сбивает с толку. Для того чтобы наше понимание стало более четким, важно помнить, что любое явление, которое достигло окончательной стадии развития или обрело свое индивидуальное выражение, имеет тонкое, космическое соответствие. Поэтому мы переводим буддхи как «индивидуальный различающий разум» и рассматриваем махат в качестве его космического соответствия. Аналогично индивидуальное сознание, читта, сопоставимо со своей тонкой формой чит. Для достижения главной цели йоги необходимо, чтобы высшая форма осознанности сознания и наиболее усовершенствованная способность разума работали в тесном контакте. По этой причине порой излишне вдаваться в тонкости и проводить между ними четкие границы (см. введение, часть II, «Космология природы»).
Мыслящий принцип, совесть (антахкарана), связывает причинный принцип природы (махат) с индивидуальным сознанием, которое можно представить в виде текучей среды, окутывающей эго (ахамкара), разум (буддхи) и ум (манас). Из-за контакта с внешним миром, который осуществляется посредством трех составляющих сознания, эта «текучая жидкость» может становиться мутной. Задача садхаки заключается в том, чтобы очистить сознание, сделать его прозрачным. Важно заметить, что сознание не только связывает «распустившуюся», проявленную природу с ее тонкой, непроявленной формой, но находится ближе к душе, которая не зависит от природы, а просто присутствует в ней.
Буддхи обладает окончательным знанием, которое достигается через совершенное действие и опыт. Манас усваивает и накапливает информацию посредством пяти органов восприятия, джнянедрий, и пяти органов действия, кармендрий. Космический разум, эго, индивидуальный разум, ум, пять органов восприятия и пять органов действия являются производными от пяти элементов природы – земли, воды, огня, воздуха и эфира (притхви, ап, теджас, вайю и акаша), которые обладают субатомными свойствами запаха, вкуса, формы и вида, осязаемости и, наконец, звука (гандха, раса, рупа, спарша и шабда).
Чтобы помочь ищущему в постижении самого себя, древние мудрецы предложили рассматривать человека как состоящего из пяти оболочек, кош:
Первые три оболочки присутствуют в пространстве элементов природы. Интеллектуальная оболочка считается слоем индивидуальной души (дживатман), а оболочка блаженства – слоем универсальной души (параматман). В сущности, для того чтобы достичь освобождения, необходимо пройти сквозь все оболочки. В самых глубинах человеческого существа за пределами даже тела блаженства обитает пуруша, неделимое и непроявленное Единое, «наполненная пустота». Переживание пуруши – это переживание нирбиджа самадхи, в то время как сабиджа самадхи достигается уже на уровне тела блаженства.
Если представить эго (ахамкара) как один конец нити, то антаратма (Универсальное «Я») будет другим ее концом. Антахкарана (совесть) соединяет ахамкару и антаратму воедино.
Благодаря разуму и сознанию, очищающимся в процессе практики йоги, человек, интегрируя внешние и внутренние слои своего существа, обретает целостность. Он обнаруживает единство разума каждой оболочки и растворяется в космическом «Я». Это слияние одной части человека (пракрити) с другой (пуруша). Йога учит садхаку наблюдать, размышлять и умножать свои усилия, пока не будет обретена непреходящая радость. А это возможно лишь в том случае, если все колебания индивидуальной читты прекращаются, не успев начаться.
Йога, усмирение колебаний мысли, приводит к саттвичному состоянию. Для того чтобы обуздать колебания, необходима сила воли, которая предполагает некоторую степень раджаса. Усмирение движений мысли влечет за собой неподвижность, которая, в свою очередь, подводит к полной тишине, где присутствует лишь осознанность. Это саттвическая природа читты.
Неподвижность – это сосредоточение (дхарана), тишина – медитация (дхьяна). Чтобы сосредоточиться, нам необходим фокус, т. е. некая форма, и этим фокусом является ахамкара, малое индивидуальное «я». Когда сосредоточение перетекает в медитацию, это индивидуальное «я» теряет самое себя и становится одним с возвышенным «Я». Подобно двум сторонам медали, ахамкара и атма – два противоположных полюса человека.
С одной стороны, садхака подвержен воздействию со стороны души, с другой – со стороны воспринимаемых им объектов. Когда садхака поглощается объектом, его ум начинает колебаться. Это вритти. Садхаке необходимо отличить себя от видимых объектов и научиться не отождествлять себя с ними в дальнейшем. С помощью йоги он должен избавить свое сознание от искушения объектами и приблизить его к созерцателю. Усмирение колебаний сознания – это процесс, который подводит нас к самому завершению – к самадхи. На первых порах йога служит средством обуздания. Когда же садхака обретает полный контроль над колебаниями сознания, он полностью осуществляет йогу и достигает конца – сознание остается чистым. Таким образом, йога это и средство, и завершение.
(См. I.18; II.28.)
I.3 тада драштух сварупе авастханам
тада тогда, в то время
драштух душа, созерцатель
сварупе сам в себе, в характерном для себя состоянии
авастханам покоится, пребывает, обитает, находится; излучает
Тогда созерцатель пребывает в своем истинном великолепии.
Успокоившись, волны сознания более не искажают истинное проявление души. Раскрытый в собственный природе и излучающий свет созерцатель пребывает в своем великолепии.
Из-за воли, которая является одним из типов поведения ума, созерцатель постоянно воспринимается по-разному. Обретая контроль над волей и тем самым усмиряя ее, человек начинает отражать самого себя. Здесь свет знания начинает брезжить настолько отчетливо, что мы обнаруживаем и ощущаем истинное великолепие созерцателя. Это видение души излучает свет, который не имеет никакого отношения к читте. Когда человек ощущает это сияние, его душа пребывает в собственной обители.
(См. I.16, 29, 47, 51; III.49, 56; IV.22, 25, 34.)
I.4 вритти сарупьям итаратра
вритти поведение, колебание, изменение, работа; состояние ума
сарупьям отождествление, похожесть, близость
итаратра в остальное время, где-либо еще
В остальное время созерцатель отождествляется с колеблющимся сознанием.
Когда созерцатель отождествляется с сознанием или с видимыми объектами, он сливается с ними и забывает о своем великолепии.
Сознание обладает свойством вовлекаться в видимый объект, притягивать к нему созерцателя и способствовать их взаимному отождествлению. В этом случае созерцатель поглощается объектом. Это порождает многообразие разума и заставляет созерцателя забыть о своей сияющей осознанности.
Если душа не сияет во всей своей славе, значит, ее место заняла мыслительная способность.
Посредством чувств восприятия отпечаток объекта проникает в читту и превращается в чувственное впечатление. Читта впитывает чувственные впечатления, а они, в свою очередь, преобразуют и затуманивают ее. Для такой читты объекты становятся пищей, и она тянется к ним, дабы утолить свой голод. Чтобы завладеть объектами, читта принимает их форму. Таким образом, мысли об объекте полностью окутывают ее, и душа затмевается. Сознание мутнеет и по мере отождествления себя с видимыми предметами вызывает изменения в поведении и настроении. (См. III.36.)
Хотя оно не обладает формой, чтобы определить границы сознания, а также понять его назначение и работу, попробуем представить его в образе оптической линзы. Линза не обладает собственным светом, но располагается непосредственно под источником чистого света, души. Одна сторона линзы – та, что обращена внутрь в сторону света, – остается чистой. Обычно мы осознаем эту внутреннюю грань читты только тогда, когда она начинает говорить с нами голосом совести.
Поверхность линзы, направленная вовне к внешнему миру и связанная с ним чувствами и умом, – хорошо знакомая нам сторона сознания. Эта поверхность является одновременно умом и, наряду с эго и разумом, содержанием сознания. Находясь под влиянием желаний и страхов, этих неизменных спутников мирской жизни, внешняя грань читты теряет свою прозрачность, становится мутной, даже грязной, и покрывается рубцами, что препятствует свету души проникать сквозь нее. Лишенная внутреннего сияния, она все больше жаждет искусственного света обусловленного существования. Все искусство йоги направлено на то, чтобы отделить сознание от феноменального мира, с которым оно себя отождествило, обуздать чувства, которые поймали его в свою ловушку, и очищать его, пока оно не станет полностью проводить свет души.
(См. II.20; IV.22.)
I.5 вриттайях паньчатайях клишта аклиштах
вриттайях движения, преобразования
паньчатайях имеющий пять разновидностей, пять состояний
клишта причиняющий страдания, мучающий, внушающий тревогу, болезненный
аклиштах не беспокоящий, не мучающий, не причиняющий страдания, не внушающий тревогу, доставляющий удовольствие
Существует пять видов движения сознания. Движения могут быть различимы либо неразличимы, болезненны либо неболезненны.
Колебания, т. е. меняющиеся состояния ума, могут быть болезненными и неболезненными, различимыми и неразличимыми. Неболезненное может укрываться в болезненном, а болезненное скрыто присутствовать в неболезненном. И то, и другое бывает как различимым, так и неразличимым.
Когда сознание становится лидером, созерцателю не остается ничего, кроме как отступить на второй план. Семя перемен заключено не в созерцателе, но в сознании. Сознание видит объекты через призму своего собственного склада, вызывая колебания и изменения в мыслях. Пять видов колебаний сознания описаны в следующей сутре. Любое колебание может быть видимым и скрытым, болезненным и неболезненным, различимым и неразличимым, причиняющим беспокойство и доставляющим удовольствие.
В предыдущей сутре речь шла о том, что сознание вовлекает созерцателя в объекты, которые видит, и тем самым вызывает к жизни колебания (пять видов колебаний можно бесконечно делить на более мелкие подвиды).
Мысли, связанные со страданием, – это болезненное (клишта) состояние ума и сознания. Возьмем, к примеру, покрытый пеплом тлеющий уголь. На первый взгляд он выглядит, как пепел. Но если к нему прикоснуться, он немедля обожжет. Тлеющий уголь неразличим и, кажется, не способен причинить боль, аклишта. В тот момент, когда он обжигает кожу и причиняет боль (клишта), он становится различимым. Боль исполнена страдания, поэтому мы не связываем с ней удовольствие, хотя эти два качества существуют бок о бок: одно скрывает в себе другое. Наслаждение от плотской любви умирает в родовых муках, которые влекут за собой сменяющие друг друга периоды печали и радости, связанные с материнством и отцовством.
В сутре I.19 Патанджали говорит, что опасность подстерегает даже тех йогинов, которые достигли невероятных духовных высот и освободились от боли (о некоторых из них речь идет в комментарии к сутре I.18). Он предупреждает, что, пока добродетель йогина сохраняет свою силу, он остается свободным, но стоит ей немного ослабнуть, весь путь нужно начинать сначала. А это болезненная потеря обретенных духовных благ. Боль также может быть скрытой и не ощущаться таковой, пока не всплывет на поверхность. Такое нередко бывает с раковой опухолью – порой ее невозможно диагностировать, пока она не примет угрожающие размеры и не станет болезненной.
Практика йоги вкупе с силой воли помогает взять под контроль различимые, познаваемые боль и мучения и уничтожить их. Свобода от желаний (васаны) и непривязанность (вайрагья) вместе с йогической садханой препятствуют тому, чтобы неразличимая боль стала познаваемой.
В сутре II.12 Патанджали использует слова дришта (очевидный) и адришта (невоспринимаемый, неочевидный). Их можно сопоставить с клишта и аклишта. Природа обуславливает то, что пять видов колебаний возникают в своей болезненной форме (клишта). Пуруша, со своей стороны, пытается привести их в неболезненное состояние (аклишта). К примеру, болезненная форма памяти – это подвластность психологическому времени, а неболезненная – функция различения. Болезненные и неболезненные состояния могут быть как очевидными, так и скрытыми. Знание как боли, так и удовольствия позволяет ослабить и в итоге искоренить и то, и другое. Поскольку неболезненное может укрываться в болезненном, распознать и ощутить добродетель бывает нелегко. Путем йогической практики и отрешенности мы должны свести оба эти состояния на нет. В сутрах I.23, 27, 28, 33–39 и II.29 Патанджали рассматривает способы достижения вершины добродетели – свободы и счастья.
Читту можно уподобить колесу, а состояния клишта и аклишта – спицам, которые вызывают колебания и изменения в сознании. Вритти, проявленные как клишта и аклишта, не существуют отдельно, сами по себе, но питают и поддерживают друг друга. Например, притупленность, которая является отрицательной стороной сна, вызывает неправильное восприятие других состояний сознания. Положительное же переживание сна (пассивное, добродетельное спокойствие, испытываемое непосредственно при пробуждении, когда «я» безмолвно), высвечивает более высокие состояния и питает верные усилия, направленные на обретение различающего разума и истинного знания. Когда колесо неподвижно, спицы также находятся в бездействии, и читта освобождается от вритти.
(О страданиях см. I.30, 31; II.3, 12, 16, 17.)