Зуб Дракона

По итогу у Апаева груза оказалось практически вдвое больше, чем у любого солдата из группы, наверное, под сто килограмм, не меньше. От природы Апаев имел богатырское телосложение, вырос на Северном Кавказе, соответственно, знал толк в перетаскивании тяжестей по пересеченной местности. На нём центнер груза смотрелся великоватым, конечно же, но вроде бы, почти как бы и нормальным.

На фотографии Дагир Апаев самый высокий.

А у сержанта Тайманкина вместо телосложения было тело-вычитание. В свои восемнадцать лет Серёга всё ещё был худеньким подростком, весил может каких 60-65 кг. У нас это называлось: тонкий, звонкий и прозрачный. На этого тоненького пацанчика навьючили 65,27 килограммов груза и огромную черную железяку ДШК, весом 33 кг. Это выглядело настолько несуразно, как если бы Голубой Вагон взгромоздился на Чебурашку. Я думал, что Тайман переломится пополам от такой тяжести. Он шагал по горячей пыли армейскими полусапожками, его мотало из стороны в сторону. Какие, нахрен, горы сержанту Тайманкину! Хоть бы он не упал в пыльную колею дороги на ближайшем отрезке в двести метров. Какой придурок додумался отправить его в горные стрелки? В военкомате не видели что ли это тело-вычитание? Пусть бы направили в танкисты, я не дохрена разбираюсь в танках, но точно знаю, что там очень тесно. Апаеву в танке не развернуться, а Тайману было бы в самый раз. Но нет же, их обоих послали в горнострелковый батальон, а там комплектация одинаковая для всех: и для здорового амбала, и для худенького мальчугана.

Было удивительно, но потом оказалось, что Серёга дошел. Старцев описал этот эпизод так:

– Тайман – это высший боец! Он камни зубами грыз, за камни зубами цеплялся, но пулемёт на гору затащил.

Лично я именно это считаю подвигом – способность совершать тяжелую, рутинную солдатскую работу в жутких климатических условиях вопреки всем Законам Всемирного Тяготения. Поэтому, если кто-то думает, что перевелись богатыри на земле русской, то он сильно ошибается. Я могу с сержантом Тайманкиным познакомить.

После того, как пацаны вышли из расположения и скрылись из виду, я стоял в тени тутовника, смотрел на взвешенную в воздухе пыль, поднятую солдатскими башмаками. Мне было муторно и тревожно, я волновался за пацанов, переживал дойдут ли они по такой жаре загруженные-перегруженные. Переживал за себя, ведь завтра вся эта история должна будет повторится с моим участием. В этот лирический момент Олег Герасимович бесцеремонно схватил меня за рукав гимнастёрки, потянул на себя:

– Пошли!

– Куда тебя послать? – Я дёрнул плечом, отцепил руку Олега от гимнастёрки.

– Пошли, говорю, наш пост собирают. – Олег снова схватил меня за рукав, снова потащил.

– Надо говорить «пойдём». – Я снова вырвался.

– Пошли, не выделывайся, сейчас прощёлкаешь хлебалом и направят тебя не с Серёгой Губиным, а с какими-нибудь дембелями. Будешь потом дембелям рассказывать, как надо говорить и как не надо говорить.

В общем и целом, Олег меня убедил, и мы пошли. Хотя, правильно говорить «пойдём».

Прошли мы не далеко, метров пятнадцать. Встали под ещё одними тутовниками. Перед нами появился прапорщик с черными усами и с листком бумаги в руках.

– Прапорщик Хайретдинов. – Представился прапорщик.

– Как бы, логично, – подумал я.

– Командир гранатомётно-пулемётного взвода 8-й роты. – Продолжал прапорщик. – Сейчас уточним список личного состава. Я буду зачитывать фамилию, а вы будете мне в ответ называть своё звание и оружие.

– Манчинский!

– Я!

– Головка от … блока цилиндров! Звание говори и оружие.

– Сержант. Автомат.

– Герасимович!

– Й-й-й… рядовой! Снайперка, нет, это, – Бендер запнулся под взглядом прапорщика. – ЭсВэДэ!

– Губин!

– Рядовой, СВД (снайперская винтовка Драгунова).

– Касьянов!

– Рядовой. РПК (ручной пулемёт Калашникова).

– Бурилов!

– Рядовой. Автомат у меня.

– Мэ-мэ-мэ! – Прапорщик перекривил Мишку Бурилова. – Ещё скажи «автоматик у меня», дец-цкий сад, блин, Мампель!

– Рядовой, автомат.

– Орлов!

– Рядовой, РПК.

– Безруков!

– Бузруков, товарищ прапорщик. Сэржант. Афтамат.

Прапорщик чего-то почеркал в списке.

– Ызаев!

– Радавой, афтамат.

– Султанов!

– Радавой. Афтамат и гранатамот.

– Всё. Так. – Хайретдинов сложил листок, убрал его в карман гимнастёрки.

– Губин!

– Рядовой, СВД!

– От-ставить! Список оружия я уже заполнил. Теперь отвечайте, как положено. Губин!

– Я!

– Держи ночной бинокль. – Прапорщик снял с себя пластиковую коробку, протянул Серёге, держа за ремни. – Три с половиной кэгэ. Потом поймёшь, что это такое. И гляди, не разбей.

Вот так мы и «пазнакомилься», как говорят мои друзья из Узбекистана.

На фотографии Хайретдинов взрослый, с усами и обритый наголо.

Выход в горы нашей группе запланировали на завтра. Вечером нас накормили ужином и подали команду «Отбой», то есть отправили ночевать. Как только я повалился на нары, на меня снова напал мандраж. Из нашего ослятника на Зуб Дракона смотреть было больно, не то, чтобы лезть туда. Да ещё с железом на горбу. По этой причине я лежал, изо всех сил грустил и мандражировал, не мог уснуть. А рядом со мной, ну, недалеко от меня, на тех же нарах лежал дембель Яшка Нейфельдт, мечтал сладенько, вполголоса, как он поедет домой:

– Из Рухи вертолётом в Баграм. Потом в Кабул на пересылку. Оттуда в Ташкент. Там на вокзал, а с вокзала поездом: Караганда, Целиноград, Есиль, Атбасар, Кушмурун… И потом – на Кустанай…