Зуб Дракона

Фарид Долгов слушал Яшку, иногда поддакивал ему вполголоса. Фарид и Яшка оба родом из Казахстана. Кроме того, они дембеля и дружбаны. Яшке позавчера объявили отправку домой, а Фариду ещё не объявили. Завтра-послезавтра прилетит вдруг волшебник в зелёном вертолёте, заберёт Яшку из Рухи и повезёт на Кустанай. Вот Яшка и проговаривал весь путь от нашего ослятника до родного дома. Лежал на нарах в тёмном, пыльном, пропахшем коровьим навозом помещении рядом со своим дружбаном Фаридом и мечтал дуэтом, как поедет домой. А мне, … мне как медному котелку, служить и служить. Уснуть бы, что ли.

Нет, не думайте, у меня всё нормально с психикой. Но завтра должен состояться первый подъём в горы. И не куда-нибудь, а на Зуб Дракона. А тут Яшка с Фаридом на Кустанай едут. С-с-с-с-с… сказал бы я что-нибудь нецензурное. Но у меня устойчивая психика, поэтому я взял сигарету и пошёл разминать её за дверью ослятника. Подумал, что пока разомну, пока покурю, может, они уже доедут и заткнутся?

Всё-таки столько мне оказалось не выкурить. Скорее всего, Яшка «пыхнул» на сон грядущий. И вчера. И позавчера. Он уже несколько недель сидел на измене, а как зачитали приказ о его увольнении, то ему и вовсе сорвало башню, и отбросило за сарай. Он уже несколько дней обдолбанный в хлам, и всё едет домой. Так и пришлось мне засыпать под его бормотание вместе с устойчивой психикой.

07. Глава седьмая. Подъём

– Р-р-р-рота, подъём! – Заорал… то есть подал команду дневальный во внутреннем дворике батальонного дувала. За дощатой дверью нашего ослятника девятое июня подкралось незаметно, началось небывалым разнообразием. Нас помыли, позавтракали, построили.

На построении группа Хайретдинова получила задачу в полной экипировке совершить восхождение на гору Зуб Дракона и организовать там пост боевого охранения №12.

По приказу ротного мы вытащили из-под нар укомплектованные вещмешки, построились с ними и с оружием под тутовниками. Ротный провёл заключительный инструктаж. Из его слов получилось, что на горе Зуб Дракона все окрестности были заминированы. Соответственно, позавчера туда направили сапёров с задачей провести минное разграждение. Группа Хайретдинова должна прибыть к сапёрам, занять очищенную от мин высоту, закрепиться на ней и не пускать душманов, чтобы они не обстреливали с Зуба ППД полка (пункт постоянной дислокации).

По окончании инструктажа к нам под тутовники подогнали БТР. Бойцы, взявшись за каждый вещмешок подвое, закинули военное имущество на броню. Привязали, закрепили, уселись сверху сами. БТР стал похож на цыганский табор, забравшийся на восьмиколесную телегу.

– Вода у всех есть? Фляги у всех полные? – Хайретдинов восседал в командирском люке. Для пущего понимания ситуации он постучал по броне прикладом автомата и заорал в водительский люк:

– Тогда поехали! Водила, за царандойским постом остановишь!

БТР пару раз чихнул карбюраторами, потом протарахтелся, взвизгнул движками и покатил по густой афганской пылище.

Возле поста царандойцев БТР остановился. Мы ссыпались с брони, нагрузили себе на горбы вещмешки, расстегнули до пупа гимнастёрки, свесили ниже ватерлинии ремни, закатали до локтя рукава и превратились в кучу разгильдяев. Не потому, что любили нарушать правила ношения военной формы. А потому, что было очень жарко. Очень-преочень. Вдобавок ко всему каждому из нас на плечи взгромоздился невменяемо тяжёлый вещмешок. Всем срочно захотелось устроить вентиляцию в обмундировании.

– Та-а-ак, банда! – Хайретдинов оглядел метаморфозу, произошедшую с вверенной ему группой. – Я пойду первый. Остальные за мной след в след. Хлебальниками не щёлкать. Как спустимся в обрыв, упрёмся в весёленький мост, «играющий» такой. Если кто-то повеселее пойдет, задний будет подпрыгивать, хочешь – не хочешь. Сколько хожу, столько боюсь. Все, кто живым доберется до того берега, без команды не садиться, с тропы не сходить, воду экономить. Кто не переберется, воды хлебанет, мама, не горюй. На всю жизнь хватит. Манчинский, идёшь в замыкании. Отвечаешь за порядок. Всё! За мной, шагом-марш!

Хайретдинов, тяжело ступая под весом рации и своего вещмешка, зашагал к реке Панджшер, к подвесному мосту. Мы пошагали за ним, согнувшись почти пополам под тяжестью навьюченного на нас груза.

Вещмешок у меня был настолько тяжелый, что моя голова с органами зрения была опущена вниз. Перед ней маячила пыльная, раскалённая солнцем тропа, я видел только её и свои ноги. Больше ничего не видел.

Через несколько шагов начало мешать оружие. Если закинуть его за спину, то оно скатывалось с вещмешка. Если повесить на шею, то оно болталось из стороны в сторону, тянуло бошку вниз, мешало дышать. А дышать почему-то очень хотелось. Со времени призыва в армию я бегал кроссы по пустыне, носил на плечах ящики с гранатами, но вот такого ужаса мне переживать ещё не приходилось. И не мне одному. Все шли, согнувшись в три погибели, то и дело пытались закинуть оружие за спину. Оно сваливалось обратно. Его с лязгом закидывали снова. Только Герасимович, как повесил поперёк туловища свою снайперку, так и шёл, оперев на неё свои худые руки с закатанными по локоть рукавами.

За десяток минут натужного марша мы подошли к реке. Уже устали, уже вспотели, от утреннего умывания не осталось и следа. От проглоченного завтрака сделалось очень нехорошо внутри. Я никак не мог принять решение – вытошнить завтрак от натуги, или отложить прямо в штаны. Тут, в моё поле зрения вплыл мост. Вот такой МОСТ, блин!!!

В моей башке под панамой пронеслась мысль:

– Брата-а-ан, всё, что с тобой было раньше, смело можешь забыть. Оно больше никогда тебе не понадобиться.

Внизу, в ущелье, ревела вода, перекатывалась через булыганы. Доски у моста были старые, страшные. Скорее всего, трухлявые, сикось-накось привязанные какими-то тросами, торчащими в разные стороны размочаленными обрывками. Каждый из нас со своим боевым комплектом весил больше центнера. Трухлявые доски и размочаленные тросы не могли выдержать такой вес. Они непременно должны были провалиться, оторваться-развязаться.

С лицом, перекошенным мужеством, я ступил на корявые огрызки старых досок. Мост качался и скрипел. Под весом нагруженных солдат он растягивался, как резиновый. В этот момент я понял, что если в жизни есть какое-нибудь чудное мгновение для того, чтобы сработать завтрак на сброс, то это именно оно. Потому что мост сейчас порвётся, мы грохнемся в ревущую ледяную воду, вещмешок с патронами утопит каждого, как Герасим собачку Му-му. Знал бы, что такая фигня будет – пенопласта нажрался бы вместо завтрака.

От ужаса моя голова отказалась воспринимать окружающую действительность как реальность. Мозг включил блокировку, как будто это всё происходило не со мной. Возникло ощущение, что я смотрю нереальный по своей фантастичности мультфильм, и сопереживаю шагающим по мосту персонажам. Это не я там шагаю. И не мои дружбаны. Это, просто, режиссёру удалось так ловко втянуть меня в роль, что мне кажется, будто я – один из них. Это не мне страшно. Это им страшно. А я смотрю мультфильм.

После того, как мост закончился, начался следующий мультфильм. Про Дархейль. Путь наш проходил прямо через этот кишлак.

Мы влезали на какие-то каменные заборы, лезли по каким-то духовским делянкам, составленным друг на друга, как этажерки.

Мы влезали на какие-то каменные заборы, лезли по каким-то духовским делянкам, составленным друг на друга, как этажерки.

По краям делянки были обсажены кустами шиповника, нам приходилось ползти на карачках через колючие заросли, рожами раздвигать эту хрень. Пульс лупил в груди, лупил в висках и в конечностях, как лупит копытами кавалерийский эскадрон. Плечи уже не чувствовались. Вместо них под лямками вещмешка поселилась сплошная тягучая ноющая боль. Сухой горячий воздух с хрипом вырывался из лёгких и тут же возвращался обратно. Создавалось ощущение, будто кислорода в том воздухе не было. Как будто, к моему лицу привязали полиэтиленовый пакет, и я гонял внутри пакета одну и ту же порцию воздуха. Со лба струйками стекал горячий липкий пот. Он вяз в бровях и жег глаза. Стереть его с лица было невозможно. Потому что он был жирный и вязкий, как расплавленный вазелин. Во рту – ком пыли. Под ногами раскалённый шлак, высыпанный из доменной печи. А с неба нас всех жарила сама доменная печь. Одиннадцать солдат несли на своих согнутых спинах всю эту доменную печь, всю жару и всё раскалённое афганское небо.

А ещё в Дархейле были в мины. Потому что, это вход в ущелье Хисарак. Если русские пойдут метелить хисаракских душманов, то им придётся идти именно через Дархейль и Мариштан. Душманы готовились к штурму Панджшера и установили обширные минные поля. А где, какие и сколько, они никому не докладывали. Так что, про карты минных полей тоже можно забыть. Нету таких карт. Поэтому, чтобы избежать больших потерь, мы двигались след в след. Маленькие потери, это лучше, чем большие. Но, если потерей выпадет шанс сделаться именно тебе, то, я вас уверяю, это ещё одно Чудное Мгновение, во время которого ты переживёшь бурю самых низменных эмоций.

В середине кишлака Дархейль Хайретдинов скомандовал:

– Привал!

Он ещё только нагибался к раскалённой земле, а у всей группы уже подогнулись ноги. В долю секунды вся толпа лязгнула костями и вещмешками прямо там, где кого застала команда. Только один Олег каким-то чудом умудрился повалиться в тень. Наверное, это такой закон: яблоко падает вниз, а Герасимович – в тень.

– А ты, Герасимович, не сходи с тропы. Поменьше лазай! Я вон на той сопочке, во-он на той, чёрненькой, – Хайретдинов указал рукой на ближайший пригорок, – месяц назад был. Я, вообще, везучий. Там шёл первый, а за мной – два сапёра. Я-то везучий, я прошёл. А сзади – ка-ак даст! Одну ногу сапёру – вот так оторвало, а вторую переломало. А он нёс в кармане детонаторы, упаковку триста штук. Они все сдетонировали. Он мне орёт: – «Товарищ прапорщик, у меня яички целые? Печёт, что-то». Я грю ему, мол, целые. А что я там увижу?! Там разворочено всё, в крови всё… Так что, поменьше лазай!

– Я понял. – Бендер вытащил руки из лямок вещмешка. – Тут плита каменная. – А потом тихонечко в сторону, чтобы не услышал Хайретдинов. – Я сегодня без детонаторов.

Моя рожа расплылась в потной, чумазой улыбке. Не буду утверждать, что умею угадывать, сколько у кого в уме, но мне показалось, что Олег съязвил. Он был старше меня на год и старше других пацанов на два. Потому что до армии отучился в техникуме. За эту отличительную особенность получил прозвище Хитрожопый Бендер. В армии слово «хитрожопый» не считается обидным, оно почти лестное. Хитрожопый – это достоинство в понимании армейского человека.

– Отставить! Воду пить из ручья! – Окрик Хайретдинова вернул меня в реальность. Кто-то начал отвинчивать крышку на фляге. Вся группа судорожно хватала открытыми ртами воздух. Хайретдинов с гордым видом сидел на земле, облокотившись спиной на рацию, как на спинку дивана. Только подрагивающие под тканью штанов мышцы выдавали, что ему сегодня тоже досталось.

– Ничего, мужики! Так всегда. Сначала все падают. Потом дышат. Потом воды, … если есть. Потом закурить. А как солдат закурил, так считай, что он выжил.

Вскоре, и правда, народ отдышался, начал шевелиться. Кто-то достал сигареты. Мне в голову, почему-то, пришла мысль воздержаться от табачного дыма.

Мысль оказалась правильной. Потому что вскоре Хайретдинов подал команду «Подъём», мы взгромоздили на себя безразмерные вещмешки и двинулись вперёд. Снова полезли через делянки, разбитые на террасах. Они всё выплывали на нас из зелёнки и выплывали. Мы карабкались на каменные стены, подпиравшие поля, лезли через какие-то заборы. Все ориентиры, которые мы видели из-за речки, смешались, устроили невообразимый хоровод. Откуда-то выплывали дома, откуда-то на нас выпрыгнул ещё один ручей.

Через несколько часов пытки мы вползли в сад самого последнего дома. За садом начиналась жёлтая глиняная лысая гора. Она становилась круче и круче, обрастала булыжниками и скалами. На самом верху её венчал сплошной скальный хребет. Перед началом движения на эту гору и на её жуткий хребет, мы повалились в саду на привал. Деревья вокруг были огромные, листва на них наросла плотная. Неба через листву было не видно, а значит палящие лучи сюда не проникали. Мы покидали вещмешки на землю, рухнули рядом сами, чтобы хоть немного остыть в тени.

По саду были разбросаны какие-то жестяные банки, какие-то тряпки, бумажные обёртки от чего-то цветастого. Кто-то, явно, здесь побывал. Но мы не рискнули проверять – кто и зачем. А вдруг, местный бача обиделся, вдруг прикопал где-нибудь возле порога минку. Не надо нам таких приключений, мы лежали, дышали и тупо смотрели. Мин с датчиком на просмотр ещё не изобрели. Так что смотреть можно бесплатно. А посмотреть было на что.

Природа!.. В очередной раз легендарная Панджшерская природа. Огромные деревья сада, с шикарными кронами. Тень. Внизу журчит речка Хисарак. Террасы полей, виноградники. Дом этот, во дворе которого мы валялись в саду, был невероятно красив. Какое-то чудо, наполненное средневековой дикостью. Если красота, чудо и дикость – сочетаемые друг с другом понятия.

После короткого отдыха мы полезли на лысую гору из кишлака. Подъём начинался плотно утрамбованной глиной. Тропка петляла вправо-влево, затем выходила на огромный базальтовый шар, зарытый в склон горы. Шар был огромный, лезли мы по нему долго. Всё низменное и ужасное, что я недавно испытал в зелёнке Дархейля, это всё было как детский сад, средняя группа. Ползти на карачках по раскалённой скале оказалось гораздо хуже. В кишлаке было жарко и душно, но там, хотя бы, изредка была тень. Местами текли ручейки с ледяной водой. А здесь, на скале, на раскалённом утюге… я не знаю, как описать тот ужас, в который мы попали, высунувшись из тени последнего сада. Это жуть! Это мрак, это полная жопа! Надо было в детстве разогнаться и убиться до смерти об стенку, намазанную ядом. Наверное, я так бы и сделал, если бы не осознание того, что Родину кто-то должен защищать. Пока ты в детстве пускал слюнявые пузыри и наслаждался детской безмятежностью, кто-то непременно лез по таким раскалённым скалам с таким, как у тебя, вещмешком. А сегодня пришла твоя очередь.

В самой крутой части шара были выбиты лунки, служившие ступеньками для каждой одной ноги. Ступеньки выглядели ущербно, но подниматься по ним было удобно. Группа пошла вверх легче. Ну как легче – скорость стала больше, но и нагрузка на мышцы стала тоже больше. У меня от напряжения начали трястись колени.

Наверху, где круглая скала снова уходила под глину, Хайретдинов брякнулся рацией и вещмешком на горячий базальт. Привал. Лучше приваливаться на камне. В камень мину не зароешь.

Как Хайретдинов, я шмякнулся на раскалённую скалу. Откинулся спиной на вещмешок, вытянул трясущиеся ноги. Мне было очень хреново. Чтобы не концентрироваться на низменных ощущениях, я решил отвлечься, принялся делать методичные глубокие вдохи-выдохи и водить пяточиной по окрестностям. Огляделся и ничего не узнал. Потому что здесь горы, здесь перепады высот. То, что недавно было видно снизу-вверх, теперь сделалось для меня сверху-вниз. У меня в башке получился полный винегрет. Пока поднимались, смотрел только себе под ноги. Во-первых, чтобы не подорваться. А во-вторых, я был так сильно согнут под тяжестью нагруженного на меня военного барахла, что чуть не рыл носом по тропе. Мне было известно, что обязательно надо осматривать местность вокруг, что надо идти от укрытия к укрытию. Но, сегодня я не мог. Обязательно буду этому учиться, но потом, если выживу после подъёма на Зуб Дракона по такой жаре.

На привале я усиленно дышал, впитывал живительный кислород, в полном охренении разглядывал окружавшую меня удивительную действительность.

Кишлак уже оказался внизу, я смотрел с горы на крыши трёхэтажных домов, сложенных из сырой жёлтой глины. Они образовывали террасы и переходили друг в друга, как составленные в лабиринт жёлтые детские кубики. Заборы из сырой глины, а местами из камней, переплетались в непривычный мир узких улочек, ныряющих то в виноградник, то в фруктовый сад. Системы арыков, маленькие окошки, высоченные заборы, узенькие проходы, корявые толстые деревья, огромные валуны – всё было переплетено в невообразимую, невероятно красивую картину.

После короткого отдыха мы снова поднялись и пошли на подъём. Теперь тропа пошла по глиняной горе. Через несколько сот метров глина закончилась, мы упёрлись в серый супещаник. Жопка сжалась в кулачок потому что в супещаник закопать мину гораздо проще, чем в глину. Но, сжимай жопку, или разжимай, а вперёд ты всё равно пойдёшь. Даже по супещанику. Потому что ты солдат, а солдат никогда не очкует. И, вообще, это – не ты. Это мультфильм. Ты просто смотришь какой-то дурацкий страшный мультфильм.

Тропа повиляла по супещанику, вывела нас на небольшую горизонтальную площадку на склоне горы. На площадке образовалось небольшое болотце, в нём кто-то выкопал углубления, в углублениях скопилась вода. По команде Хайретдинова мы повалились на влажную почву.

После того, как вся банда отдышалась, прапорщик дал команду набрать воды. Но сперва приказал провести «обеззаразку» пантацидом. Рядовой Мишка Бурилов вытащил из кармана шприц-тюбик промедола.

– Это ты себе в задницу вколешь, когда тебе бошку оторвут. – Объяснил Хайретдинов Бурилову.