Конечно, были и такие сельчане, которые обвиняли и комсу, и пионерию в безбожии и потере стыда из-за того, что девчонки в штанах ходят. Они препятствовали нормальной работе отряда, но таких было немного, и к их воркотне особенно не прислушивались.
Итак, новонежинский отряд пионеров существовал! И несмотря на то, что у него пока не было ни барабана, ни горна, о его работе уже знали и в соседних сёлах, и в укоме РЛКСМ. Приезжавший из укома инструктор Борис Разгонов был приведён Хужим на сбор отряда, и ему всё так понравилось, что он заявил:
– Ваш сбор и отряд можно назвать образцовыми, так об этом и доложу Барону.
А когда он узнал, что форма первым пятнадцати пионерам приобретена на деньги, заработанные самими пионерами и комсомольцами, то был и удивлён, и восхищён таким решением вопроса, и обещал, что, через уком РКП(б) постарается раздобыть денег для приобретения горна и барабана. Его заявление ребята встретили криками радости, к ним присоединился и их вожатый.
Приближался праздник – день Красной армии. Комсомольцы приготовили постановку большой и интересной пьесы о Гражданской войне, а пионеры – красивое гимнастическое выступление, заканчивавшееся несколькими пирамидами.
Барабана у них пока ещё не было, и вот Борис решил сделать самодельный барабан. Он выпросил у своей хозяйки старое решето, на чердаке у Фёдора Сердеева нашли старую, плохо выделанную телячью шкуру. Вырезав из неё два кружка, при помощи тонких верёвок эти кружки натянули на решето. Внешне барабан выглядел неплохо, и когда по нему стали отбивать ритм выструганными из берёзы палочками, то он издавал довольно приятный, хотя тихий и глухой, звук.
Радости пионеров, услыхавших на одном из сборов звуки этого барабана, не было границ, ведь ни один из них до сих пор не слышал бой настоящего пионерского барабана.
Единогласно барабанщиком избрали Мишу Фишера, но, конечно, у него не было недостатка и в помощниках.
Ещё в середине декабря 1924 года из укома РЛКСМ пришло письмо, направлявшее Алёшкина, как внештатного инструктора укома, в соседнюю деревню Лукьяновку для организации там работы ячейки РЛКСМ. Письмо это сперва попало к секретарю ячейки РКП(б), так как шло вместе с партийной почтой, затем его передали в руки секретаря комсомольской ячейки Хужего и уже потом доставили адресату. Конечно, все перечисленные лица ознакомились с его содержанием. Такое ответственное поручение от укома увеличивало авторитет Бориса Алёшкина.
Уже на следующий вечер он выехал на первом же свободном тормозе товарного вагона и заявился в Лукъяновку через каких-нибудь полчаса. В этой деревне числилась ячейка РЛКСМ, но она не работала и почти не давала о себе знать. Секретарём её была избрана молоденькая горожанка-учительница. Она не сумела найти общий язык с крестьянскими ребятами, так как не знала простейшей крестьянской работы, не понимала их обычаев и интересов. Те несколько девушек и ребят, которые слышали о комсомоле и по её предложению записались, очень скоро в ячейке разочаровались и перестали ходить на созываемые ею собрания, а ни о какой другой работе она ещё и не помышляла.
Приехав, Борис организовал собрание молодёжи деревни, сделал на нём доклад о комсомоле, о его сущности, о той героической роли, которую он играл в Гражданской войне, о тех задачах, которые сейчас стояли перед сельской молодёжью. Для подобного доклада он был уже достаточно подкован, ведь, кроме работы с пионерами, требовавшей подготовки, он занимался в политкружке, руководимом Емельяновым, и регулярно читал и «Комсомольскую правду», и владивостокское «Красное знамя». Говорить он умел, доклад понравился. После него было много вопросов, на которые Борис попытался дать более или менее исчерпывающие ответы.
В заключение он предложил переизбрать секретаря ячейки, предложив вместо учительницы одного из местных парней, показавшихся ему наиболее активным из присутствующих. Этому парню он посоветовал приехать на комсомольское собрание в Новонежино, познакомиться с Хужим и новонежинскими комсомольцами. Одновременно посоветовал открыть хотя бы маленький драмкружок и начать ставить пьесы в школе. Несколько таких, главным образом, антирелигиозных пьесок он захватил с собой.
Через полгода этот парень сумел организовать вокруг себя своих друзей, и лукъяновская комсомольская ячейка ожила. Учительнице поручили вести политкружок, она с этой работой хорошо справлялась. Конечно, выросло и число комсомольцев. К новому 1925 году в лукъяновской ячейке РЛКСМ уже было 15 комсомольцев, о её существовании и работе знала вся деревня.
Борису уком предложил отчитаться о поездке в Лукьяновку на бюро укома 25 декабря. Он упросил Дмитриева отпустить для поездки в город с ним и Фёдора Сердеева. Отпросились они на два дня, до 27декабря.
На заседании бюро укома РЛКСМ они оба присутствовали. Борис очень волновался, ожидая разбора своего вопроса, но всё оказалось совсем не страшно: Волька Барон, дав ему слово, попросил рассказать о том, как прошло собрание в Лукъяновке, много ли было молодёжи, и Борис довольно связно ответил на эти вопросы. Рассказал он и о переизбрании секретаря, и о предложении взаимодействия с новонежинской комсомольской ячейкой. Всё это встретило одобрение Барона и других членов бюро. Одним словом, его отчёт на бюро укома прошёл хорошо.
Но до заседания укома у них было немало времени: поезд из Шкотова пришёл во Владивосток в 12 часов дня, а заседание назначалось на 6 часов вечера. Ребята решили побродить по городу и, главное, поесть. Выехали они рано утром, позавтракали кое-как и основательно проголодались.
Ещё в период своей учёбы на курсах Борис неоднократно бывал в городском саду, находившемся в самом центре города, назывался он тогда «Сад Буфф». В нём на открытой сцене выступали разные артисты, и вот этих-то артистов Борис и ходил смотреть со своими товарищами.
Собственно, слово «ходили» не совсем правильное, денег на покупку билета у них не было, а в сад проникнуть хотелось, вот они и приспособились: двор здания Дальлеса и сад разделялись каменной стеной. Вечерами во дворе Дальлеса не бывало никого, учреждение было закрыто, поэтому хозяин сада (а сад принадлежал нэпману) никакой охраны с этой стороны сада не держал, ну а ребятам это оказалось на руку. Довольно частым посетителем сада был и Борис Алёшкин.
В центре сада хозяин его содержал ресторан «Сан-Суси». Что означало это название, ни Борис, ни Фёдор не знали, но что это какое-то заграничное слово, и, как им показалось почему-то, очень вкусное, они решили оба. Зимой сад, конечно, был закрыт, но ресторан работал, он не относился к числу таких первоклассных, как «Золотой Рог» или «Бристоль», но считался тоже одним из хороших.
Привлекла наших друзей в этот ресторан афиша, висевшая у входа в сад, в ней говорилось: «Ресторан «Сан-Суси» приглашает отведать пельмени, исполненные под руководством шеф-повара Фуи Би Синь (бывшего личного повара генерала Дидерихса). Пельмени сибирские. Пельмени русские. Пельмени китайские. Порция 30 копеек. К пельменям подаются уксус, перец, сметана, масло – по желанию. ВНИМАНИЕ: на 1 рубль по требованию посетителя пельмени подаются в неограниченном количестве с любой приправой. В ресторане имеется самый обширный выбор водок и вин, всегда свежее пиво. Владелец ресторана П. Г. Криволапов».
Рядом с этой висела вторая такая же красочная афиша, с той только разницей, что вместо пельменей на ней рекламировались блины.
– Вот это да! – воскликнул Борис, прочитав объявление и проглатывая голодные слюни. – Пойдём, Федя, шандарахнем на рубль, а?
– Конечно пойдём!
Хотя оба парня и зарабатывали по тем временам неплохо, они пока не думали об одежде и ходили по городу в том же, в чём обычно ходили и в Новонежине. А их внешний вид оставлял желать лучшего.
Полушубки они, конечно, не надели, в них было бы жарко ехать в поезде и ходить по городу. Фёдор был в своём кургузом пальто с рукавами, едва достигавшими запястий, а Борис – в старой отцовской шинели. На голове у Федьки красовалась старая отцовская железнодорожная фуражка, а у Бориса – красноармейский шлем. Нечего и говорить, что все эти вещи были заношенными, а местами и порванными, имели далеко не презентабельный вид. Поэтому, когда они заявились в фойе ресторана, сидевший там старик-швейцар встретил их совсем не приветливо, однако задержать не решился. Сняв эту верхнюю одежду и приобретя более благообразный вид (гимнастёрки, брюки и сапоги, хотя и не отличались особой чистотой и свежестью, всё-таки были значительно приличнее, чем верхняя одежда), ребята прошли в зал. В это время он пустовал: время для обеда ещё не наступило. Кое-где за столиками сидело несколько скучающих пар.
Наши герои обратили внимание, что все гости были одеты в хорошие костюмы, белые рубашки и галстуки, а те, кто имел военную форму, – в хорошие, так называемые английские френчи. Несколько женщин, сильно накрашенных, с накинутыми на плечи меховыми горжетками, презрительно посмотрели на вошедших парней, так же оглядели их и мужчины.
Борис шепнул:
– Ох, Федька, попали мы с тобой в нэпмановское логово, давай-ка лучше смоемся отсюда!
– Ну уж нет! – заявил Фёдор. – Сперва наедимся как следует. Не обращай на них внимания! – и с этими словами он смело прошёл вглубь зала и сел за пустой столик около окна. Борису ничего не оставалось, как проследовать за ним.
Заметил их и хозяин, стоявший недалеко от буфетной стойки, за которой вертелась молоденькая, хорошенькая, как куколка, буфетчица. Обратив внимание на полувоенную одежду ребят, хозяин, наверно, подумал: «Это или демобилизованные, или, что ещё хуже, из ГПУ, а может быть, из финотдела. Надо их поскорее накормить и сплавить».
Он подозвал к себе молодого рябого китайца, приказал ему как можно скорее обслужить пришедших. После этого китаец быстро подлетел к столику, занятому нашими приятелями, и, помахивая салфеткой, склонившись в полупоклоне, сверкая напомаженными, иссиня-чёрными волосами и ровным пробором, с улыбкой на толстых губах спросил:
– Чего изволите, капитана?
– Пельменей со всем гарниром, на рубль для каждого! – важно ответил Фёдор, сразу принявший на себя положение старшего.
– Слусаюсь! Водка? Вино?
Ребята нерешительно переглянулись, потом Фёдор сказал:
– Пива, – и добавил, – если свежее, две бутылки!
Официант скользнул куда-то вбок и исчез из зала.
Вообще-то, спиртного Борис, а в последнее время и Фёдор, не употребляли. С тех пор, как Борис стал пионервожатым, он даже и курить перестал.
– Пионер не курит, не пьёт! – как же он мог говорить это пионерам, пока сам не бросил курить?
Но пиво почему-то тогда к алкогольным напиткам не относили, им торговали даже в буфете в шкотовском клубе, поэтому Борис молча согласился с заказом.
Минут через пять официант возвратился, неся на подносе две глубокие тарелки, заполненные пельменями. От них шёл пар и приятный запах. На подносе также были судки с уксусом, маслом и перцем и две откупоренные бутылки пива.
Поставив всё принесённое на стол и добавив к ним два стакана, взятые с маленького столика, стоявшего у стены, официант снова поклонился и с той же улыбкой произнёс, видимо, стандартную заученную фразу:
– Если васа милость позелает есцо пельменей, позальста, позвоните, – и он указал рукой на колокольчик, стоявший посередине стола.
Выпив по стакану пива, Борис и Фёдор с жадностью набросились на пельмени. По-настоящему со вчерашнего вечера они ничего не ели, а еда на самом деле оказалась очень вкусной. За каких-нибудь десять минут они покончили с принесёнными порциями, переглянулись и, почувствовав, что выпитое пиво прибавило им не только аппетита, но и храбрости, оба протянули руку к колокольчику.
Первым дотянулся Борис, это вызвало у них смех, они довольно громко расхохотались, чем ещё раз обратили на себя внимание сидевших в зале, которые вели себя очень чинно и разговаривали вполголоса.
Прошло не более двух минут после звонка, как появился их знакомый официант и, не дожидаясь повторения заказа, уже нёс следующую порцию пельменей.
С этой порцией было покончено также быстро, как и с первой, новый звонок – и новая порция.
До сих пор всё было, видимо, привычно. Расчёт хозяина и был построен на том, что более трёх порций никто не съедал, таким образом, вместо 90 копеек (порция стоила 30 копеек) ресторан получал 1 рубль. Но тут нашла коса на камень.
После пятой подачи официант робко подошёл к хозяину, что-то шепнул ему. Тот изумлённо взглянул в сторону наших друзей, пожал плечами и сердито буркнул что-то в ответ.
Когда китаец ставил на стол шестую порцию пельменей перед каждым из удивительных посетителей, то за этим состязанием следил уже не только хозяин, но и все находившиеся в зале. Причём на этот раз официант не произнёс свою обычную фразу, предлагавшую при желании позвонить в колокольчик, а лишь молча унёс пустые тарелки.