Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 2, том 1

Марфа, более опытная в этих делах, хотя тоже была возбуждена и считала, что привязать к себе будущего жениха можно, только отдавшись ему, всё же вела себя более хладнокровно. Когда действия Бориных рук стали уж чересчур активны, она соскочила с пенька, выскользнула из его объятий и вскочила на ноги. При этом то ли нечаянно, то ли с определённым расчётом, вставая, она сделала так, что Борису стали видны её красивые ноги чуть ли не целиком. От этого вида парень совсем потерял голову. Но когда он вскочил тоже и попытался вновь обнять её, Марфа отбежала на несколько шагов и уже с края полянки сказала:

– Чудак ты, Борис! Ведь сейчас белый день, а ну, как нас увидят? Мало ли, кто сюда может завернуть. Ты что думаешь, только я одна это место знаю? Да и грязно ещё здесь, испачкаемся, юбку новую мне помнёшь, как тогда я по селу пойду? Нет-нет, не сейчас… Приходи вечером к нашему дому, я тебя буду на скамейке ждать, там что-нибудь придумаем. Пойдём отсюда.

Борис поднял свалившуюся у него с плеч тужурку и стоял с растерянным и, вероятно, довольно-таки жалким видом. Его поразило не сопротивление девушки, он, откровенно говоря, не зная Марфы, ожидал ещё большего, а её такой хладнокровный расчёт всех действий. Он начал молча надевать тужурку, а Марфа, тем временем скользнув через кусты, уже шагала по дороге. Увидев догонявшего её парня, она расхохоталась:

– Что, не вышло? – насмешливо крикнула она.

Затем дождавшись, когда он подошёл поближе, уже более тихим голосом сказала:

– Приходи к нашему дому вечером, когда стемнеет, я ждать буду. Около дома оставаться нельзя: братья или отец заметят, тогда плохо придётся. Пойдём к тебе, там и получишь всё, чего хочешь. Марьи и Николая не будет, они праздновать к Качуре пойдут, она мне сказала… Я приду и на всю ночь останусь. А сейчас иди вон по тропке, а я по дороге пойду, не надо, чтобы нас вместе видели.

Борис ничего не ответил, свернул на тропку, ведущую к станции, и зашагал по ней, не оглядываясь. Больше всего ему сейчас не хотелось встречаться с Марьей Нечипуренко и её мужем. Ему почему-то казалось, что они вдруг его встретят какими-нибудь насмешливыми замечаниями.

Возможно, Марья и дожидалась Бориса, чтобы выяснить, чем же всё-таки закончилась эта прогулка. Зная характер и прошлое своей сестры, она не сомневалась, что если понадобится, то на первом же свидании Марфа может дойти до всего… Может быть, даже надеялась на это, считая, что после такого парню все пути к отступлению будут отрезаны.

Вероятно, так бы всё и вышло, будь Марфа немного умнее и хитрее. Вряд ли Борис смог бы после получения от девушки всего, что желает получить мужчина, отказаться от неё, он ведь считал Марфу невинной, ему-то её весёлое прошлое не было известно, но Марфа до этого не додумалась.

На его счастье, хозяев дома не оказалось. Достав ключ из-под половичка, куда его обычно прятали, Борис зашёл в дом. Он улёгся на кровать и стал думать над происшедшим. И чем дольше он думал, тем более убеждался, что Марфа вовсе не такая наивная, какой её пыталась изобразить во время обеда сестра, а по-видимому, опытная, хотя и не очень умная баба (мысленно он так и назвал её – баба).

Особенно его уверило в этом предположении не то, что она ему так разумно и толково предложила, а её тон, сухая деловитость в решении этого вопроса, с какой она обсуждала всё то, что могло с ними произойти, и что она была готова совершить, но только в определённом месте и в подходящих условиях.

«Точно картошку продаёт!» – с какой-то злостью подумал Борис.

До сих пор этот наивный парень считал, что «это» происходит как-то само собой, что никакого расчёта, никаких предварительных приготовлений делать не только не нужно, но даже и невозможно.

Своим поведением, рассудочными холодными словами Марфа разбила и эти его иллюзии.

Далее он продолжал думать о Марфе. Она была красива, её ноги, увиденные им намного выше, чем он видел когда-либо у женщин до сих пор, стояли перед его глазами. Но вместе с тем он вспомнил, что за всё время их прогулки, кроме сухого делового предложения, высказанного ею в конце, он от неё, кроме отдельных междометий вроде «ой», «ай», «ох ты», «подержи», «пойдём» и т. п. не слышал ничего…

Затем он стал думать о том, стоит или не стоит идти на вечернее свидание. Никакого нежного чувства к Марфе он не испытывал, не говоря уже о любви. И если и не прочь был обладать ею, то, скорее, из какого-то глупого любопытства, и, может быть, из простого животного желания самца. Он, конечно, в свои 17 лет этого не понимал, хотя инстинктивно чувствовал, что это, конечно, не любовь. Чувствовал он также и то, что и Марфа к нему никакой любви не испытывает, и только никак не мог понять, чем вызвано такое её расположение к парню, с которым она только что познакомилась.

И вновь в его голове укреплялась мысль, много раз внушаемая ему книгами и самыми различными анекдотами, рассказывавшими, как беспрерывно алчущая мужчину женщина-самка всегда готова отдаться первому встречному.

«А всё-таки идти сегодня или не идти?» Так и не решив этого вопроса, он в конце концов заснул.

Разбудил его Фёдор Сердеев. Как всегда, они пошли в избу-читальню, где просмотрели газеты и журналы, полученные в этот день, правда, центральные газеты – «Правда» и «Комсомольская правда» были более чем двухнедельной давности, но для Дальнего Востока это считалось в то время нормальным явлением, и потому новости, описанные в них, воспринимались как свежие.

Затем друзья направились в своё обычное место пребывания – в квартиру учительниц Медведь и Сачёк, которая была их ежедневным прибежищем, и даже после собраний или спектаклей, кончавшихся поздно, они, хотя бы ненадолго, забегали к своим учителкам. И чем чаще становились эти посещения, тем вольнее вели себя Фёдор и Поля, которые целовались и обнимались уже прямо на глазах остальных. Борис чувствовал, что Тина тоже была бы не прочь перейти к более интимным отношениям, но он этого не хотел: она для него была другом, хорошим другом, с которым можно было о многом говорить, спорить, но не заниматься любовными утехами. Она была старше Бориса лет на 5, он и смотрел на неё как на старшую сестру. И если они и обменивались иногда поцелуями, то никакой страсти в них не ощущалось, они не волновали, по крайней мере, Бориса. Тина, видимо, это почувствовала, потому что все попытки к сближению с парнем прекратила, и, кажется, вполне удовлетворилась ролью старшей сестры. И, может быть, именно поэтому она наблюдала за этим пареньком и чутко замечала все перемены в его настроении.

Так произошло и сейчас. Она увидела, что Борис не в своей тарелке, и, конечно, сразу же попыталась выяснить причину, но сделать это ей не удалось. Фёдор попытался ей помочь, но своим вмешательством только испортил всё дело, начав подтрунивать над ними обоими.

Борис окончательно надулся, сел в угол и, глядя в какую-то книгу, в которой он не видел ни одной строчки, продолжал думать: «Идти или не идти?»

Когда он решал «идти», то сердце его начинало биться, в мозгу возникали соблазнительные картины, где ноги Марфы играли не последнюю роль. Но в следующий момент он решал «не идти».

«К чему может привести эта связь, ведь она девушка? Жениться на дочери кулака совершенно невозможно. Она совсем неумна, да и не люблю я её вовсе! А как без любви взять девушку? Все посчитают, что я её соблазнил… А, может, ей только этого и надо? Нет, идти не стоит!»

В это время другой голос нашёптывал: «Ну, если ты пойдёшь, совсем необязательно, что что-то случится. Может быть, просто посидишь и пойдёшь домой. А если что и будет, ты ведь хвастаться этим свиданием не станешь, а она мало ли что может наболтать? Вон ведь, в Шкотове про него чёрт знает какие сплетни распускают, а всё ведь это враки. Пожалуй, можно и пойти…»

Взглянув в окно и увидев, что уже совсем стемнело, он заторопился. Сославшись на какую-то, якобы недоделанную работу, выбежал из квартиры учительниц и направился к дому Караумовых. И неизвестно, чем бы всё это кончилось, если бы в дело не вмешались его друзья.

Когда Борис так скоропалительно ушёл, притом один – пожалуй, впервые без Феди, тот предположил неладное. Он подумал, что его друг попал в какую-то историю, и очень опасался, что она может кончиться плохо. Многие деревенские парни, особенно из зажиточных, комсу не очень-то жаловали.

Своими опасениями он поделился с Полиной и Харитиной. Последняя уже потеряла надежду назвать Бориса своим поклонником, но дружеские чувства к нему у неё остались. Обсудив вместе происшедшее, они решили, что Федька должен сейчас же пойти вслед за Борисом, нагнать его и выяснить, в чём дело.

Поэтому через несколько минут после ухода Бориса Фёдор Сердеев уже направился за ним. Он понимал, что Борис не двинется к станции через луг, а пойдёт куда-то по главной улице, где как раз и находился дом Караумова. Борис шёл медленно, он всё ещё не был уверен в правильности своего поступка. Фёдор же двигался гораздо быстрее, и вскоре он увидел впереди фигуру друга.

Наконец, Борис подошёл к дому Караумова. Ещё издали он приметил, что на лавочке около ворот сидит кто-то, закутанный в тёмный платок. Им вновь овладела нерешительность и, взглянув на отходящий в сторону станции проулок, он подумал: «Вот дойду до проулка и сверну домой!» Вероятно, он так бы и сделал, если бы, поравнявшись с проулком, не услышал тихий голос:

– Борис, иди скорее, я замёрзла, тебя дожидаясь!

Девушка, закутанная в шаль, поднялась, Борис шагнул навстречу к ней. В ту же минуту он оказался в крепких объятиях Фёдора. Тот неслышно подошёл сзади, и обхватив друга, неузнанный, крепко прижал его к себе.

Девушка ойкнула, сильнее укрылась шалью и юркнула в калитку своего двора.

Борис попытался вырваться из чужих объятий, но это ни к чему не привело. Так они, обнявшись, стояли несколько секунд, показавшихся Борису чуть ли не часами. Он испугался и думал: «Наверно, это кто-нибудь из братьев Марфы нас подследил. Отец бы сразу ударил, – все знали жестокость Караумова-старика, – а братья драться не будут, им надо сплавить сестрицу». Борис немного успокоился и приготовился вступить с напавшим в переговоры, как вдруг объятия разжались, и он увидел перед собой Фёдора.

Возмущению его не было границ. В первые мгновения он даже не нашёл, что и сказать, но затем то, что его так напугал друг, разозлило его до предела:

– Что, так и будешь за мной следить? Что, я тебе отчёт о своих прогулках должен давать?!! Зачем ты за мной бегаешь? Что я, ребёнок, что ли? Или тебя Тинка Сачёк подговорила? Так всё равно она для меня – пустое место. Ну, а если мне девчонка понравилась, что же я с ней на свидание пойти не могу, должен пред вами оправдываться?

– Да подожди, не кипятись ты. Никто тебя за ребёнка не считает, да, наверно, и не детскими делами ты там с Марфуткой Караумовой занимался. А что дурак ты – так это верно!

Этот довольно бурный разговор они продолжали, уже идя по дороге к дому.

– Ну и пусть дурак… Ишь ты, какой умный выискался! Тискаешь свою Полину, ну и тискай, а за мной не присматривай! Я в няньках не нуждаюсь!

– Да постой ты, сперва послушай меня, а потом делай как знаешь, мешать не стану.

Фёдор остановился, достал папиросу, закурил, присел на валявшееся около дороги бревно. Ах, как хотелось закурить и Борису! Но он ведь более полугода уже не курил, с тех пор, как стал вожатым. Он тоже остановился напротив Фёдора и проглотил слюну. Понюхивая дымок, долетавший до него от папиросы, сказал:

– Ну ладно, говори. Только договоримся, что это будет наш первый и последний разговор на эту тему.

– Согласен…

И Фёдор рассказал Борису всё, что он знал о прошлом Марфы, как она жила чуть ли не с половиной новонежинских парней, и даже, кажется, по пьянке, со своим родным братом Петькой. Как его самого пытались в прошлом году окрутить на этой девке, как он тоже раза два имел с нею свидания, да ему вовремя глаза Хужий раскрыл.

– Вот теперь и тебя, дурака, на эту же удочку ловят. Ты что думаешь, она влюбилась в тебя? Без ума от тебя, поэтому и идёт на всё? Ничего подобного, одно притворство! Ты уже далеко не первый, да, наверно, и не последний будешь. А с помощью своей сестрицы захотела она тебя привязать – женить на себе, хотя бы и вопреки воле родителей. Ей нужно свободу получить, а ты как прикрытие только, пойми ты это, дурья твоя башка! А ты что, уж так и влюбился в неё, что ли?.. Ну так послушайся доброго совета, выбрось её из головы!

Молча выслушал Борис эту отповедь. Рассказ Феди ему показался сперва просто неправдоподобным, но, вспомнив поведение своей хозяйки и самой Марфы, он понял, наконец, что тут действительно его водят за нос. Да и он-то тоже хорош! Ведь не любил он Марфу, ну нисколечко, а полез к ней из-за какого-то скотского чувства. Да это ощущение даже и чувством-то назвать нельзя – свинство какое-то! И ему опять стало стыдно и противно, как после своей первой встречи с Сашкой Середой. Он смущённо потоптался на месте и, опустив голову, тихо сказал:

– Ну что же, Федя, уже поздно, пойдём. Только, пожалуйста, не говори никому, где ты меня застал… Очень тебя прошу об этом! Слышишь, нигде и никому!

Борис, придя домой и обнаружив на столе своей конторы кринку молока и большой ломоть хлеба, к ужину не притронулся. У него чуть ли не в первый раз в жизни не было аппетита.

Он невольно вспомнил последние слова Марфы, сказанные в этот вечер:

– Боря, ты больше сюда не приходи, а то как бы наши не заметили. В следующий раз я к тебе сама приду, дома удобнее будет и теплее. Ты Марье скажи, когда мне прийти, она мне передаст. Я приду и на всю ночь останусь…