Команда доктора Уолтера

– Ладно. Мои правнуки меня мало знают и плохо понимают, а главное, я им почти безразлична, воспринимаюсь как чужой человек. Тогда… я стараюсь изучить их интересы, а если это не поможет… я пойму и устранюсь из их жизни.

Другой пример: мой муж – ювенал, а я – геронт, тогда, если он захочет, я его отпущу… даже, если мне это будет тяжело. Ну, и наконец… я работаю с натуралами и ювеналами… у нас так в команде. Что я могу сказать? Дружба наверное невозможна, но сотрудничество получается плодотворное, разница в возрасте не мешает, ну, или почти не мешает работе.

– Звучит правильно, но, понимаете ли вы, Ребекка, что вам сейчас 25 лет, есть ли у вас действительно ясное представление, как вы себя будете ощущать в 125? Надо делать поправки.

– Ну, а как я могу прогнозировать свое поведение? Мне кажется, что я буду вести себя так, как я сказала, но на самом деле все может происходить по-другому. Это просто предположение, сделанное на основе моего сегодняшнего опыта. Точнее предсказать не получится.

– Не получится, я просто хочу, чтобы вы себе представляли, насколько это непросто, какие могут быть трудности, некоторые из которых вообще не удастся разрешить.

– Вы хотите сказать, что я буду жить в клубке неразрешимых проблем?

– Поймите, Ребекка, жизнь после вакцинации настолько удлиняется, что смещаются все значимые в ней акценты. Например, пресловутый кризис среднего возраста наступает возможно только после 60-ти, человек замедляется в принятии важных, ведущих к переменам, решений, только потому, что ему некуда спешить. Неспешность приводит к притуплению амбиций: зачем соревноваться и побеждать, если большинство соперников и так отпадут. Просто надо задумываться о том, что многие аспекты жизни геронтов еще очень мало изучены.

– Во времена первых вакцинаций все было изучено еще меньше, если не сказать, совсем не изучено. И люди принимали эту неизвестность.

– В том-то и дело. Они не знали и соглашались, как бы с закрытыми глазами, а мы кое-что знаем. Знаем то, что жизнь геронта состоит из проблем, и они остаются с человеком до конца жизни.

– У всех есть проблемы.

– Да, но у геронтов они специфические, еще мало, я повторяю, изученные.

– Правильно. По мере развития возрастной психологии, их будут изучать все глубже, но так или иначе у каждого геронта будут свои, нетипичные проблемы.

– Не будем говорить, Ребекка, о нетипичных, поговорим и том, что уже описано. Например, усталость. Геронт – очень долго пожилой, потом старый, и наконец совсем дряхлый человек. Как бы медленно не деградировало здоровье, оно все-таки ухудшается, многие болезни переходят в хронические, почти не поддающиеся лечению. Они мешают жить, человек мирится с ними, борется, но это борьба делается все более утомительной. К боли привыкают, но это смотря, о какой боли речь. А вдруг она делается невыносимой? А жизнь все длится, даже тогда, когда ее качество уже ниже разумного предела.

– С геронтами это происходит редко. Вакцинация дает возможность жить в относительном здоровье.

– Правильно, редко, но происходит. Вы никогда не спрашивали геронтов команды, как они себя чувствуют, какие у них недомогания?

– О таком не спрашивают. Я же не их врач.

– Да, вас скорее волнует их профессиональная продуктивность. Они продуктивны, но какой ценой это дается? Поверьте, геронтов мучает бессонница, боли в суставах, несварение желудка, головные боли, плохой слух и зрение. С этим можно мириться, но как же эти обычные, свойственные возрасту, недомогания выматывают. Лекарства не помогают, тем более, что геронты слишком хрупкие, чтобы их организм выдерживал медикаменты. Большие дозы для них – яд, а маленькие ничего не дают. Я вам это говорю, потому что хочу, чтобы вы знали правду.

Ребекка молчала. Начались… "пугалки". А, действительно, скольких действительно дряхлых геронтов она знает лично? Только Роберта. Он, что, себя плохо чувствует? Да, вроде, ничего такого у него нет. Трудоспособен, еще о-го-то. Но так ли это? Наверное Роберт плохо спит ночью, потому что днем частенько засыпает. Больно на него смотреть. Вдруг она тоже такая будет? Старушонка, посапывающая на собраниях. Ужас. Ничего не "ужас". Подумаешь! Зато, когда Роберт не спит, он всем показывает, как у него голова работает. На зависть прекрасно, позавидовать можно. Поскольку Ребекка все еще молчала, то психолог готовилась продолжить. А как же, начнет про моральную усталость. Без этого никак. Ребекка была почти уверена, что эти очередные страшилки будут финальным аккордом интервью. В общем-то все пункты, на которые тут обратили ее внимание, были предсказуемы. Надо просто еще немного потерпеть.

– Думали ли вы, Ребекка, о том, что люди просто-напросто устают жить. Наступает не только физическая, но и моральная усталость (ну да, так она и думала, вот она "моральная усталость"), которая может быть во много раз серьезнее физической. Человек устает от каждодневной рутины, а ее в жизни более 90%, ведь так?

Риторический вопрос, Ребекка и не подумала отвечать. Как же иной раз неприятно ощущать себя в роли клиента психолога. Все эти открытые вопросы… как, почему, зачем… нужен развернутый ответ. А вот риторических вопросов надо как раз избегать. Мы же хотим, чтобы отвечать хотелось, а сейчас… "ведь так?"… к чему это она такую глупость говорит? Устала? Наверное. Нелегко с коллегой-то. И вообще, Ребекке не нравилась эта женщина чисто профессионально. В ее вопросах таилось скрытое осуждение: "ага, ты об этом не думала, а зря…". Она сама ни за что бы так не вела интервью. Действительно открытых вопросов было мало, тетка больше сама говорила, а должно быть наоборот. А может их как раз так и тренируют… никто кандидата на вакцинацию слушать особо не собирается. Их дело предупредить… предупредили? Предупредили… а там, поступайте, как хотите и черт с вами. Зачем отговаривать? Ребекка и сама не знала, что ей так сейчас действовало на нервы. Женщина честно старалась склонить ее не к отказу от своего намерения, а к раздумьям. Как еще это было сделать? Психолог что-то ей говорила, и Ребекка сидела с таким внимательным лицом, что той и в голову не могло прийти, что собеседница все пропускает мимо ушей.

-… вы же понимаете, что в какой-то момент наступает пресыщенность. Человек совершает одни и те же жесты, радуется и огорчается по одному и тому же поводу, все настолько повторяется, что делается неинтересным, происходит нескончаемое dеja vu, утомительное, ненужное, унылое. Делается скучно, человек впадает в неизбывную тоску, то, что раньше доставляло радость – делается пресным, то, что волновало – безразличным, то, что злило – оставляет равнодушным, даже любимая работа приедается.

– Работа не приедается.

– Приедается, Ребекка, не обманывайте себя. Может, если речь идет о творческих людях вашего типа, это наступает в последнюю очередь, но наступает. Мне ли вам говорить, что среди геронтов нередки случаи самоубийств.

– Ну, не все ли равно, как уйти из жизни?

– Нет, не все равно. Можете ли вы себе представить, через что проходит человек, решившийся на самоубийство. Люди уходят из жизни, потому что им скучно, желание длить свое надоевшее существование становится императивным… вряд ли вам стоит представлять подобный конец. Просто подумайте о том, о чем мы с вами беседовали. Обещайте мне подумать.

Ребекка поняла, что интервью закончено. Она поблагодарила и вышла в коридор. Порядок процесса вакцинации был ей известен: сейчас ей назначат число, это будет недели через две. Непосредственно перед введением вакцины, с ней еще раз поговорят. Последний разговор, в результате беседы еще можно передумать, так, хоть и редко, но бывало.

Она вышла на улицу и медленно пошла к машине. Интервью ее расстроило. Тетка все правильно говорила. Конечно, она ничего нового не услышала, те же самые соображения ей и самой в голову приходили, но, представленные другим человеком, аргументы "против", казались Ребекке более весомыми, серьезными, авторитетными, существенными. Ею овладела тяжелая неотступная тревога: правильно ли она поступает, будет ли счастлива. А вдруг она делала глупость? Вдруг спокойную, полную творческих побед, жизнь геронта без страха смерти и длинного пути наверх к исполнению всех планов, она представляла себе слишком наивно. Хорошо натуралам, им ничего не надо решать! Но в том-то и дело, что Ребекка не мыслила своей жизни без серьезных решений. Решит она… решит, может просто не сегодня. Сейчас, как никогда за последнее время, Ребекка не была уверена, что действительно хочет быть геронтом.

Алекс

Из кухни доносился запах кофе и поджаренного хлеба. Предстоял завтрак с Мегги. Алекс с мокрыми волосами в халате вышел из душа и направился к небольшому столику на веранде. Мегги улыбнулась ему и заговорила, но Алекс не услышал ни слова: проклятый сосед снова ездил на неповоротливой автоматической газонокосилке по своей отутюженной лужайке. Что за идиотская идея с утра пораньше заниматься травой. Сначала трава, потом кусты, деревья, цветы, дорожки. Этот урод был буквально помешан на работе в саду. То он с тачкой, то с тяпкой, то с граблями… тачку везет, а там очередная вонючая дрянь. И это все при том, что каждую неделю к соседу приходила бригада садовников. Бесконечная муравьиная возня с газонами Алекса буквально бесила, а еще на дорожке перед соседским гаражом вечно стояла одна из двух соседских машин и дядька всегда с ней что-то делал: тер, полировал, протирал, подливал жидкости или ходил вокруг машины, стуча ногой по колесам.

Когда-то этот человек работал, был, как он объяснял "молочник", имел небольшую фирму по скупке у фермеров молока для переработки. Было это в незапамятные времена. Всем было известно, что они ровесники, но сосед выглядел совершеннейшим старикашкой. Натурал, такие люди ходят каждое воскресенье в церковь и конечно не вакцинируются. Алекс выглянул наружу, постаравшись согнать с лица угрюмо-озлобленное выражение. Сосед приветливо махнул ему рукой: привет! "Привет! Как ты?" – Алекс усилием воли заставил себя быть приветливым и крикнул "Замечательно! А ты как?" Поговорили… да, чтоб тебя черт побрал, кретин" – в душе у Алекса клокотала беспомощная ярость, не имеющая никакого выхода. Мэгги ждала его завтракать.

– Невозможно терпеть этот грохот. Сказать ему что ли, чтобы раньше, чем я на работу не уйду, не начинать…

– Ну как можно ему это сказать! Он имеет право. Нечего заводиться по пустякам.

– Это не пустяки. Чувствуешь чад? Бензиновые выхлопы. Давай зайдем в столовую.

Мэгги переставила чашки в столовую и закрыла застекленную дверь. Теперь шум мощного двигателя доносился гораздо глуше.

– Ездит на своем тракторе, как дурак.

– Почему это он дурак? Не всем же хирургами быть!

Вот зачем она это сказала? Откуда эта злобная недоброжелательность, а, ведь, когда-то радовалась, что он учится на врача, тем более на хирурга. Теперь, кстати, Алексу было непонятно, то ли Мегги разделяла его амбиции, то ли просто тупо думала о деньгах, которые он скоро будет зарабатывать. Прожила с ним безбедную праздную жизнь, вряд ли понимая, насколько престижна его работа, сколького ему удалось достичь и почему это, черт возьми, все для него серьезно. Идиотка… Мегги эта… Алекс сам на себя за свои злобные мысли о жене разозлился. Сколько можно пережевывать одно и то же. Делать ему что ли больше нечего!

По дороге в отделение Алекс настроился на деловой лад: сейчас он всех еще раз, теперь уже последний, посмотрит, встретится с анестезиологом, нет ли в его плане каких-то изменений. Не должно, но он привык заранее знать даже о мельчайших подробностях своей операции. Наталью не увидит, она, наверное, была там с утра, а теперь ушла. Вчера он не хотел с ней встречаться, но сейчас понял, что не отказался бы ее увидеть. Хватит уже бегать от этой женщины, как безнадежно влюбленный мальчишка! Стыдно это, недостойно его.

В отделении за ночь ничего нового, к счастью, не произошло. Алекс справился у сестры по-поводу наличия крови для переливания. Лучше сто раз проверить… Все Натальины подписи уже стояли, анализы готовы… Алекс посмотрел последнюю ЭКГ… в норме. Нечего удивляться… мужик еще не старый. Так, так… антациды назначены, бета-блокаторы… завтра ранним утром введут М-холинолитик, антигистамины… Алекс подошел к больному.

– Здравствуйте. Сколько мы об операции с вами разговаривали, а она уже завтра. Готовы?

– Конечно.

– Вот и хорошо. У вас есть ко мне вопросы?

– Ко мне пустят жену и родителей?

– Формально это не возбраняется, но я бы вам не советовал. Вы сейчас особенно чувствительны к инфекции, а при контакте с людьми опасность заражения резко повышается.

– А вдруг я их больше не увижу?

Ну, что же… мужик отчасти прав. Такая вероятность всегда есть. Только этого им завтра не хватало. Но… мало ли… он на его месте тоже хотел бы видеть близких.

– Ну, это вы зря так. Увидите всех, может уже завтра к вечеру. Но, если встреча с семьей поможет вам морально подготовиться, конечно, пусть придут… только ненадолго.

Больной благодарно кивнул и откинулся на подушки. Было видно, что настроение у него вовсе не подавленное, несмотря на "последнее прости" с родственниками. Парень явно надеется на благополучный исход, но все равно тревожится. Кто бы не тревожился. Если бы он знал все камни преткновения в ходе операции, он бы вообще с ума сходил… хорошо, что не знает. Завтра с утра он увидит больного только мельком. Пока будет работать анестезиолог, ему делать будет особо нечего.

Алекс довольно бегло посмотрел остальных и вышел в холл, где находился его временный кабинет. Он включил компьютер, посмотрел еще раз все истории и принялся мысленно прогонять в мозгу ход завтрашней операции:

гепатэктомия… удаляем старую печень. Потом реваскуляризация трансплантата – новую печень прицепляем… и последний этап – реконструкция желчеотделения. Звучит как "проще пареной репы", но в том-то и дело, что есть нюансы. Там у мужика пять карцином, печень малоподвижна, трудно ее будет двигать, и потом… не стоит исключать портальную гипертензию: сращения и венозные коллатерали… начнет кровить. Время уйдет на остановку кровотечения, возмещение кровопотери. А у него на этот этап три-четыре часа, самое большее – пять. Зайдем из билатерального субкостального разреза передней брюшной стенки, можно еще один маленький вертикальный разрез сделать в проекции белой линии до мечевидного отростка.