Команда доктора Уолтера

Стив

Стив проснулся с ощущением внутреннего беспокойства. Он совсем уж было собрался ехать на работу, но зазвонил телефон и на дисплее высветился номер его старшего сына Джошуа. Что, господи, ему надо в такую рань, в половине восьмого утра? Что-то случилось? Скорее всего, иначе Джошуа не позвонил бы. Он вообще редко звонил, как же как и младший сын Ник.

– Привет, Джош. Что случилось?

– А что, чтобы позвонить отцу, надо чтобы что-то случилось?

– Я просто подумал, что сейчас не самое лучшее время для звонка.

– А когда тебе звонить? Ты вечно на работе или трубку берет твоя молодка.

– Перестань говорить об Алисии в таком тоне.

– Тебе тон мой не нравится? И звонок мой не к месту?

– Хватит, Джош. Просто скажи, что тебе надо?

– Мне-то ничего не надо, это, скорее, тебе надо.

– Что ты тянешь кота за хвост. Что за привычка! Что ты от меня хочешь? Я на работу опаздываю. Если разговор длинный, то давай его отложим на вечер.

Стив чувствовал, что начинает заводиться. Его старшему сыну Джошуа было 69 лет, он был уже на пенсии, оставив пост менеджера среднего звена в фирме по производству пылесосов три года назад. Убежденный натурал, видный член церковной общины, отец троих детей, дед шестерых внуков, Джош давным-давно дистанцировался и от отца и от младшего брата, которые с его точки зрения жили не так, как подобает доброму христианину. И в кого он у него такой правильный уродился? Скучный, унылый, пресный в разговоре, невероятно привязанный к своей рутине, зануда… и это его сын Джошуа. Стив всегда пытался найти в сыне какие-нибудь приятные черты: стабильный, твердый в убеждениях, хороший семьянин и… как бы Стиву ни хотелось считать Джошуа профессионалом, не получалось. Как он когда-то настаивал, чтобы сын пошел учиться на биолога или врача. Не пошел. Стиву казалось, что назло ему, но с годами он понял, что дело совершенно не в этом: Джошуа просто не имел достаточно способностей и целеустремленности, чтобы делать научную карьеру. Какой-то дурацкий диплом МВА… что-то про управление бизнесом. И вот его сын производит пылесосы. Или он их даже не производил, а продавал? Стив вздохнул.

– Ну ты вытелишь наконец в чем проблема? – получилось гораздо грубее, чем Стиву хотелось бы.

– Я просто звоню тебе напомнить, что в пятницу годовщина маминой смерти. Уверен, что ты забыл… забыл и про маму и про меня и про Ника. У тебя теперь другая жизнь, а мы остались в неинтересном прошлом. Мамы уже почти сорок лет нет, а ты все живешь и здравствуешь… У тебя все, видать, впереди, не то, что у нас простых людей… Бедная мама…

Стив завелся с пол-оборота. Опять эта старая песня. Не может он ему, дрянь такая, простить того, что он стал геронтом. Мать умерла относительно молодой, а он живет и живет. Получается, что он эгоист, а мама… "бедная". Как же это несправедливо.

– Это почему это твоя мама "бедная"? Я ее любил, у нее был полный дом, двое детей. Я ей предлагал стать такой же как я, но она отказалась, в этом нет моей вины. Нет моей вины и в том, что она умерла. Что ты хочешь от меня? Хочешь с утра пораньше обсудить мою с матерью жизнь и наши решения? Ты этого хочешь?

– Ты потом быстро женился… а мы с Ником…

– Я не собираюсь обсуждать с тобой подробности своей личной жизни. Это не твое дело. Ты понял?

– Понял, понял. Я в пятницу поеду с семьей на кладбище, зайдем в церковь, можешь к нам присоединиться.

Стив молчал. Мэри умерла почти сорок лет назад. Он редко о ней вспоминал, но вспоминал всегда хорошо. И однако ходить всей компанией с детьми и внуками на кладбище – Стив считал это дурацким спектаклем, в котором он, не силах отказать Джошуа, иногда участвовал, но в эту пятницу об этом и речи не могло быть. Операция закончится только к вечеру. До кладбища ли ему будет? Эту пятницу они ждали много месяцев. Он – руководитель проекта и вдруг уйдет от своей команды в самый решающий момент! Нет уж…

– Джош, я в эту пятницу не могу.

– Что? Это годовщина маминой смерти. Я уверен, ты забыл. Скажи правду, забыл, забыл? Я знаю, что забыл. Но у тебя же есть я, и я тебе напоминаю. Что может помешать приличному человеку не прийти на могилу своей жены в день ее кончины? Хотя для таких так ты, у которых нет ничего святого, это ерунда. Всегда есть более важные дела. Но хоть имей мужество сказать, что ты вообще забыл…

– Забыл, забыл… ты доволен? Спасибо, что напомнил. Давай туда с тобой в субботу поедем. В пятницу это исключено.

– Это почему?

– Потому что я не могу, у меня на работе важный день. Я директор важнейшего медико-биологического проекта, если ты не забыл…

– В том-то и дело, что для тебя мы всегда были не самым в жизни важным.

– Да, это так. Дальше что? Ты Нику звонил? Езжайте в пятницу, в субботу я один туда съезжу.

– Да никуда ты не поедешь. Ты со своей молодой женой найдешь, как получше время провести. Нику я звонил, он, как и ты, забыл. Он в Доминикане на доске катается. Что ему мамина годовщина. Ладно, черт с вами.

Джошуа картинно повесил трубку, в полной уверенности, что смог испортить отцу настроение. Интересно, он ему позвонил, зная, что отец никуда не пойдет и найдя очередной повод подпитать свое постоянное против него раздражение, или все-таки надеялся, что Стив постоит в толпе молодых родственников у скромного памятника, потом посидит в церкви и может даже придет к ним вечером? Скорее первое. Неприязнь к отцу делала жизнь Джошуа менее скучной. Вражда с братом Ником его развлекала.

Стив вечером все-таки вызвал авторемонтников и теперь машина снова стала рутинным предметом, который вез его на работу. Джошуа добился своего: настроение было совершенно испорчено. Все двадцать минут до работы Стив пролистывал в голове весь первый этап своей жизни, хотя собирался сосредоточиться на работе. И все из-за Джошуа.

Стив родился в семье довольно успешного лондонского адвоката. Их семья имела большой дом в часе езды от центра в Оксшотте. В каком же красивом особняке, окруженном тенистым садом, они тогда жили. У них была конюшня, бассейн, теннисный корт. Стены дома были сложены из, потемневших от времени, красных кирпичей, по которым поднимался густой плющ. Поблизости располагались парки с дорожками для верховой езды и огромное поле для гольфа. В семь лет его отдали в дорогую частную школу, где он жил до 13 лет. Стив помнил, что он не очень расстроился из-за разлуки с родителями, потому что уже лет с трех понимал, что как надо: и папа его и дед учились в этой школе. К дисциплине он приспособился быстро, но уже взрослым понял, что, чтобы в современной Америке не говорили о свободе ребенка и прочих либеральных ценностях, отрицающих принуждение, в той привилегированной школе-пансионе его научили главному – умению работать не покладая рук, не жалея себя, не пытаясь превратить учебу в игру. Потом была еще одна дорогая школа, откуда для таких как он открывалась прямая дорога в Оксфорд. Папа настаивал на юридическом факультете, но тут Стив воспротивился, выбрав биохимию, генетику и молекулярную биотехнологию. Его диссертация на степень магистра была по клеточной регуляции, тогда же и начались первые опыты по молекулярному клонированию.

Женился он на дочери соседей довольно рано, и у них сразу родился Джошуа, а спустя пять лет Ник. В Америку они переехали в начале пятидесятых и докторскую степень Стив защитил в Гарварде. Он погрузился в работу, и перемены в жизни его почти не коснулись. Бостон показался ему хуже Лондона, но тенистый кампус, оборудование лабораторий, профессора из Европы – все было почти такое же, как дома. А вот жена очень тяжело пережила переезд. В Америке ей не нравилось, все раздражало, особенно американский английский в школе, полный отказ жен коллег от шляп, отсутствие светских ритуалов: ни чая с соседками, ни воскресных скачек, ни благотворительных базаров, ни крикета. "Стив, как тут все вульгарно! У людей упрощенные манеры, пошлые шутки… поведение детей непристойно… Стив, давай вернемся домой. Зачем мы сюда приехали? Какими здесь вырастут наши мальчики? Подумай о них". Бедная Мэри. Это жены профессуры Гарварда были вульгарными!? Она сидела в интеллектуальной резервации, не имея ни малейшего представления о том, как живут обычные люди в часе езды от Бостона. Да Мэри собственно и в Лондоне так жила, вернее в Оксшоппе. В Лондон они ездили только в Ковент Гарден на премьеры. Каждый вечер Мэри жаловалась ему на жизнь, но ее мелкие горести казались Стиву несущественными по сравнению с его работой. Он стал заниматься исследованиями рибосомы, работая в группе Ричарда Робертсона. С начала 60-ых биохимические и мутационные процессы рибосомы были примерно ясны, что позволило описать ее функциональные и структурные особенности.

По вечерам, когда у него все получилось в лаборатории и выходила его очередная статья, ему бы так хотелось поделиться с Мэри своими успехами, но он этого никогда не делал. Не рассказывать же ей о "рибонуклеопротеидной частице микросомальной фракции" и ее роли в биосинтезе белка. Со временем Мэри перестала жаловаться на американскую жизнь. Стиву хотелось думать, что она привыкла, но он допускал вероятность, что жена просто смирилась. Мысль, что своим переездом, зацикленностью на науке и карьере он сделал жену несчастливой, иногда посещала его, но Стив всегда себя оправдывал: жена не работала, когда-то в церкви она обещала быть ему, своему мужу, опорой в горе и в радости, что ее роль – хранить очаг, и неважно, где этот очаг находится.

Стив ехал в машине и даже не отдавал себе отчета в том, что мысленно продолжал мысленный спор с Джошуа. Парень ходил в школу, рядом рос его младший брат. Им-то и в голову не приходило на что-то жаловаться. Да и Америку с Англией они не сравнивали, чувствовали себя стопроцентными американцами. Родители возили их пару раз в Лондон к бабушкам и дедушкам, ребятам там понравилось, но с таким же успехом они могли бы посетить Канаду или Австралию: чужие страны и странный английский. Мог ли он тогда знать, что оказывается Мэри каким-то образом настроила сыновей против него. Что она им говорила? Папа вечно на работе и не занимается вами? Для папы главное в жизни – работа? Папа занимается биотехнологиями… его исследования направлены против божьего промысла? Стив тогда не замечал ничего такого, но теперь понимал, что скорее всего Мэри не могла сдержать свою неудовлетворенность жизнью, не знала толком, чем занять свое существование и приглашала детей в союзники. Насколько ей это удалось Стив понял только гораздо позже, когда перед их семьей встал вопрос вакцинации.

О том, что разработана вакцина, влияющая на процесс старения, Стив узнал не из газет. Он был на симпозиуме, посвященном проблемам старения в Стэнфорде, где обсуждались новая технология модификации нуклеотидов, несущих ген теломеразной обратной транскриптазы. В Стэнфорде разработали первые образцы вакцины, после введения которой нуклеотиды вели себя как молодые, активно делились. До обнадеживающих результатов было, правда, еще относительно далеко: удлиненные концы теломер снова начинали укорачиваться с каждым новым делением. Решение было найдено лет через пять, вакцина существовала, но инъекции тогда не были конечно рутинны. Их делали ученым-добровольцам. Желающие рисковать находились.

Стив принял решение практически сразу. Не то, чтобы он боялся смерти, как таковой. Он хотел жить долго, дольше, чем другие для того, чтобы смерть не прервала его исследований. Жить, открывая все новые и новые возможности биотехнологий, было жгуче интересно. Исследования его захватывали и он не мог, не хотел позволить какого-нибудь инфаркту их прервать. Как бы не так! Почему-то он был заранее уверен, что Мэри примет его решение, даже обрадуется невиданной возможности жить до глубокой старости в относительном здоровье.

Он просчитался. Как она бушевала, как кричала, называла его предателем, преступником, вероотступником. "Нет, нет… за кого ты меня принимаешь? На все воля божья, никто, слышишь, никто не может ее изменить! Я отказываюсь. Я проживу, сколько мне отпущено, а потом, когда бог призовет меня, я достойно уйду туда, где успокоюсь навечно". Стив даже и не знал, что жена до такой степени религиозна. Их обоих вырастили в католической традиции, он помнил их красивую свадьбу, когда он ждал ее у алтаря и она шла по проходу под руку со своим отцом в воздушном белом платье. Ну, и что с того? В чем она видит грех? Нет тут никакого греха. Попытки образумить ее, уговорить послушаться здравого смысла ни к чему не привели. Стив разозлился. Если бы она ему говорила, что боится, не хочет рисковать… он бы понял, но все эти завывания про бога – это уж было слишком. Он ей тогда сказал: "Ладно, поступай как хочешь. Я буду жить, а ты умрешь. Поделать я ничего с этим не могу. Я вакцинируюсь. Это решено. Не будем больше этого обсуждать".

Умерла она гораздо раньше, чем вероятно собиралась. Ее рак яичников был довольно быстротечен. Когда она рассказала ему о симптомах, было уже поздно. Стив корил себя за то, что был к Мэри невнимателен, что она ему не зря долго ничего не говорила, он давно отучил ее жаловаться, слишком был зациклен на другом. Куда он только не кидался, что только не делал, каких не привлекал специалистов. Мысль, что Мэри уходит, полная сил, надежд на будущих внуков, любви к детям, была нестерпима. Стив сидел у ее кровати, держал ее за руку и в те минуты ему казалось, что она умирает от уныния, потому что он сделал инъекцию, и она ему таким образом мстит. Глупые мысли. Можно ли умирать "назло"? Он сделал все возможное, чтобы облегчить ей последние дни. Умерла Мэри во сне и Стив испытал облегчение, которые объяснял тем, что жена перестала мучится, но это была не вся правда. Он не мог смотреть в ее укоризненные глаза, а теперь это стало не нужно. "Не заставляй детей вакцинироваться. Не смей этого делать!" – повторяла Мэри, когда боль отпускала ее. Стив обещал, хотя знал, что дети сами примут свое решение, и оно не будет зависеть от него.

Через несколько лет после смерти жены, инъекции уже стали доступны, особенно для людей зажиточных. Впрочем у Стива в семье со смерти Мэри это было очень чувствительной темой и осуждать ее было трудно. Джошуа и Ник жили обычной жизнью молодых людей своего круга, к отцу относились неплохо, но настоящей близости у Стива с сыновьями не было, особенно с Джошуа. От инъекции он, по примеру матери, категорически отказался. Стив даже не настаивал, уверенный, что уговоры бесполезны. Ник предпочел стать ювеналом. Стив попытался с ним поговорить о быстротечности жизни, но Ник сказал, что "его уже профессионально обрабатывали, он все понимает и… чтобы папа не вмешивался". Профессию он избрал особую, такую, чтобы можно было работать дистанционно, у компьютера, из любой точки мира, причем ровно столько, сколько ты сам сочтешь нужным. "Вкалывать" как отец Ник был несогласен. Похоже его пример не пошел сыновьям на пользу.

Когда Стив женился во второй раз, сыновья уже очень мало интересовались его жизнью. С Элен он познакомился в отпуске, на Гавайях. Она отдыхала там с бойфрендом, с которым Стив играл на пляже в волейбол. Черноволосая стройная девушка сразу ему понравилась своим легким остроумием и умением себя вести. Оказалось, что она преподаватель истории искусств в Нью-Йоркском университете. Он бы дал ей лет 27-28: спокойная, уверенная в себе молодая женщина, гордая свой внешностью, независимостью, профессионализмом, привыкшая к вниманию мужчин, но вовсе не мечтающая непременно выйти замуж, родить детей и поселиться в престижном пригороде большого города. "Молодец, – думал Стив, такая молодая, а уже доктор искусствоведения, снимает в Нью-Йорке квартиру, что совсем недешево. С бойфрендом ездит отдыхать, но съезжаться не спешит. Молодец". Стив тогда еще не очень понимал разницу между натуралами и ювеналами. Сейчас он разбирался в этом гораздо лучше, но все равно во многих случаях тонкого этого различия не улавливал. Когда они остались одни и Стив признался, что да, мол, он в хорошей форме, но у него совершенно взрослые дети и он геронт, Элен спокойно сказала, что они ровесники, но она ювеналка. Бойфренд об этом не знает и она не знает, кто он. Ни ей ни ему не приходило в голову интересоваться, потому что они не планируют совместной жизни, просто вместе проводят отпуск, она всегда так делает, ни к чему не обязывающие отношения с мужчинами ей нравятся, она хотела бы остаться свободной.

Свой первый серьезный разговор с Элен Стив до сих пор помнил. А как иначе? В этом разговоре он сразу почувствовал резкую разницу в их с Элен взглядах на жизнь. Надо же они ровесники, но она человек "новой волны", потому и стала ювеналкой: как можно больше успеть взять от жизни, получить максимум удовольствий, не тратя времени на семью, детей и скучные обязательства. А он, Стив, не такой: странным образом он оставался мальчиком из богатой консервативной католической семьи. Порхать от одной женщины к другой Стив просто не умел, семья, в его понимании, была тылом каждого мужчины, наполняла жизнь смыслом. Джошуа и Ник не выросли такими, какими он хотел бы их видеть, но он благодарил судьбу, что они у него были. Сыновья крепко стояли на ногах и Стиву не было за них стыдно.

Элен переехала из Нью-Йорка в Балтимор, согласившись на это неожиданно легко. Впрочем понятно почему: раз ей захотелось жить рядом со Стивом, это желание стало императивным, а карьера враз отошла на второй план. Ее взяли на полставки в Хопкинсе, что ее совершенно устраивало. Стив решил предложить Элен стать его женой, но был почти уверен, что она не захочет. Но она захотела. Все-таки он ничего в ювеналах не понимал: "конечно, Стив, давай поженимся. Для меня это совсем неважно, но раз ты так хочешь… не проблема. Твои сыновья? Волнуюсь ли я, как они меня примут? Нет, не волнуюсь. Не обижайся, но это твои проблемы. Я не собираюсь ничего делать, чтобы им понравиться. Я такая, какая есть. Сейчас я хочу быть с тобой и буду…" Вот что Элен ему тогда сказала. Никакой свадьбы не было. Они посидели в ресторане, пригласив туда сыновей. Джошуа был с Элен вежлив, но быстро ушел, а Ник вполне ожидаемо нашел с Элен много общего. Внешне они выглядели ровесниками. Стив ясно видел, что Ник одобряет его выбор и что Элен нравится ему как женщина. "Они были бы хорошей парой" – думал Стив и эти мысли были ему противны. Элен вскоре сама затеяла с мужем этот неприятный для него разговор. Все-таки она была исключительно тонкой женщиной:

– Стив, послушай, я знаю, о чем ты думаешь насчет меня и Ника. Да, если бы я захотела, я была бы с ним.

– Не выдумывай. Ник ни за что бы этого не сделал. С женой своего отца… не выдумывай…

– Ой, перестать. У ювеналов не то, чтобы нет морали, она есть, но более расслабленная, что-ли… Мы не привыкли отказывать себе в удовольствиях. Удовольствие – это святое. Ник – хороший парень, он бы совершенно не хотел доставлять тебе неприятности, и поэтому ему бы и в голову не пришло меня у тебя отобрать, но придавать преувеличенное значение сексу он бы не стал. Для него – это пустяк.

– А для тебя?

– И для меня.

– Тогда в чем же дело? Ник же тебе нравится. Или вы уже за моей спиной…

– Подожди, Стив, ты не дал мне договорить. Мне, ведь, не 20 лет, мне 54. Я давно научилась взвешивать "за" и "против". В интрижке с Ником есть одно единственное "за": его молодое тело и горячность, "против" гораздо больше и они серьезнее.

Стив в замешательстве слушал рассуждения жены о любовных треугольниках вообще и о связи с его сыном в частности. "Как она может так рассудочно об этом думать? Как у нее язык поворачивается? – подумал он, но вслух только и смог спросить: