Команда доктора Уолтера

Теперь она сидела дома в ожидании ужина, твердо пообещав себе, что, если Майкл позвонит, она ни за что на свете никуда с ним не пойдет. Хватит с нее. Ребекка особенно утвердилась в своей к нему неприязни после просмотра сюжета по телевизору. Майкл конечно останется натуралом и будет этим гордится, а она никакой гордости не испытывала и все больше и больше утверждалась в желании вакцинироваться, хотя окончательный выбор пока не сделала. Легко было другим вправлять мозги, а со своей судьбой все казалось сложным. Как она поживает?… Конечно у нее все в порядке. Другого ответа Клин не ждет. Это он так по-старомодному начинает разговор. Нет, чтобы прямо сказать, что ему нужно. Разумеется, старику совершенно ее дела безразличны. Ребекка подозревала, что на бытовых подробностях чужих жизней Роберт вообще не способен сосредотачиваться.

– Спасибо, доктор Клин. У меня все замечательно.

Теперь Ребекка ждала, что Роберт объяснит ей цель своего звонка. Пусть сам скажет, мяч на его поле.

– Ребекка, мне необходимо с вами увидеться.

Ничего себе, прямо-таки "необходимо"… Что там у него стряслось? Явно что-то такое, что, как он считает, не могло ждать до завтра. Да, мало ли, что он считает, это еще ни о чем не говорит.

– Да, конечно, Роберт, я завтра с утра буду в лаборатории.

Его следует иногда называть просто Роберт, чтобы старик не чувствовал, что из-за возраста она относится к нему иначе, чем к другим. Что там у него… странно.

– Да, да, завтра… Ребекка, а не могу я просить вас ко мне приехать?

– Когда вы хотите, чтобы я приехала?

– Сейчас.

Так, это настоящая дикость: приезжай к нему немедленно! Что-то серьезное или пустяк, который просто кажется ему серьезным? По голосу слышно, что старик напряжен, хоть и старается это скрыть. Старикам часто свойственна неуместная одержимость и излишняя тревожность, когда они не слишком адекватно оценивают действительность. За своими геронтами она этого не замечала, но все когда-то бывает в первый раз.

– Сейчас? Уже половина девятого, я не планировала никуда выходить… Это срочно? Доктор Клин?… Доктор Клин…

Роберт молчал. Ну, как он мог позвонить Ребекке и требовать, чтобы она немедленно к нему приехала? Он совсем сошел с ума. Кто так себя ведет? Хороший она ему задает вопрос: это срочно? А действительно, насколько это срочно? Совершенно не срочно, хотя… надо ей чтобы ответить. Роберт понял, что он молчит в трубку дольше, чем было принято.

– Я здесь, Ребекка. Это не то, чтобы срочно. Просто на работе мы с вами не одни, там возникают совершенно другие проблемы.

– А что случилось? С вами что-то случилось?

– Случилось, только это не телефонный разговор.

Теперь Роберт услышал в своем голосе нотки императива, который всегда появляется в тоне старшего по отношению к младшему или в тоне начальника. Конечно он формально не был начальником Ребекки, но он ее старше на сто лет, а это что-нибудь да значит. Значит то, что она сейчас приедет, не посмеет ему отказать. А ничего с ней не сделается. Пусть едет… соплячка. Не так уж она у них перерабатывает, чтобы не приехать к старейшему члену команды, если он просит.

– Конечно, доктор Клин. Скиньте мне ваш адрес.

– Разрешите, Ребекка, мне вам адрес продиктовать.

Роберт не желал ей признаваться, что печатать на маленьком дисплее телефона ему было не с руки. Его негибкие заскорузлые пальцы тыкали не на ту кнопочку, он ошибался и злился. Печатать то, что можно было сказать, казалось Роберту ненужным усложнением жизни.

– Дотти, к нам сейчас Ребекка заедет. Иди спать, не жди меня.

– Ладно, милый. Я давно знаю, что работа для тебя важней всего. Не задерживайся, ты сегодня устал.

При чем тут работа? Дороти даже не дала себе труда вспомнить, какая в команде у Ребекки была роль. Сейчас она ляжет в постель и примется думать о субботней вечеринке. Надо же, как жене удобно думать о его сегодняшнем состоянии как о простой усталости.

Ребекка вошла и они уселись в кресла у камина. Дороти к гостье не вышла и Роберт был этому очень рад. При ней настоящего разговора не получилось бы. Он почувствовал импульс предложить Ребекке кофе, или даже что-нибудь выпить, но напиток надо было бы смешивать и черт их молодых знает, что они сейчас пьют, с кофе было еще хуже: пришлось бы ставить чайник, или того хуже заводить ради одной-двух чашек кофейную машину. Где лежат фильтры он не знал. Надо подать какое-нибудь печенье… усилие показалось Роберту непомерным и он решил ничего Ребекке не предлагать. Она разумеется уже ужинала, но все-таки следовало быть вежливым. Роберт уже забыл, когда к нему в дом приходил лично его гость и пришел в замешательство: с одной стороны ему 121 год, и он заслужил право пренебрегать светскими нормами, когда ему трудно их соблюдать, с другой стороны разве не противно ссылаться на свой возраст, чтобы ему делали скидки. Может лучше показать Ребекке, что он вполне еще в состоянии быть настоящим воспитанным мужчиной?

– Ребекка, могу ли я вам что-нибудь предложить?

– Спасибо, доктор Клин, мне ничего не нужно.

Вот и хорошо: он предложил – она отказалась, к нему никаких претензий.

– Так зачем вы меня вызвали?

Ага, "вызвали"… девочка восприняла его приглашение, как "вызов". Он так и знал.

– Ребекка, сегодня со Стивом и Риоджи мы ходили вместе обедать и на улице недалеко от Сити Холла, к нам пристали молодые люди, натуралы. Началась перепалка, они все были исключительно агрессивно настроены, меня толкнули, я упал. Стив с Риоджи помогли мне добраться до машины.

Три коротких точных фразы, никаких повторов, второстепенных деталей. Клин представил ей четкий доклад без эмоций и "ахов". Какой он все-таки молодец. Ребекка сейчас же вспомнила телевизионные кадры: молодые натуралы что-то скандируют, в толпе видны лозунги. Неужели старики оказались в эпицентре этих беспорядков. Она представила себе Роберта на земле, такого дряхлого, немощного, слабого, совершенно не привыкшего не только к прямой агрессии, но даже к самой легкой враждебности. Старики команды, обласканные всеобщим почитанием, даже преклонением, были выставлены на поругание толпы, не желающей знать их научных заслуг. Они подверглись унижению, которого никогда не знали. Ужасно. Что ей надо теперь делать, молодец – не молодец… доктор Клин нуждается в ее помощи.

– Это ужасно, то что вы рассказываете. Вам нанесли моральную травму и я вам помогу ее пережить.

– Нет, Ребекка, дело не в моей травме. Мне сначала действительно показалось, что у меня моральный шок и соответственно я нуждаюсь в поддержке, но сейчас я понял, что дело совершенно не во мне. Ничего со мной, как вы видите, не сделалось. Тут другое: с вашей помощью я должен понять, что происходит. Наше общество, как видно, нездорово. Какие сейчас наблюдаются тенденции, в чем проблемы, почему они обострились, каковы ваши прогнозы. Ребекка, вы поняли, что мне от вас надо?

Роберт говорил с ней не как обиженный старик, несправедливо оскорбленный чернью. Он вообще не выглядел нестабильным клиентом с неустойчивой психикой… нет, сейчас он был маститым ученым, ставящим научную задачу перед ассистенткой, которая должна ловить каждое слово учителя, чтобы хотя бы попытаться встать с ним вровень. Куда делся старенький Роберт, способный по нескольку раз задавать коллегам один и тот же вопрос, забывать куда он дел отчет или просить окружающих проверить его компьютер, потому что "там что-то потерялось"? Требовательный, взыскательный, сознающий свое право диктовать младшим научным сотрудникам условия эксперимента, возникшего в его голове. Таким Ребекка Роберта никогда не видела. Ей нельзя было сейчас подкачать. Следовало сформулировать краткий, внятный, толковый отчет о современной ситуации, дать ее убедительный и ясный срез. Вот что Роберт от нее хотел.

Ребекка уж совсем было собралась начать говорить, но Роберт оказывается не закончил своих инструкций:

– Ребекка, только пожалуйста не говорите со мной как с клиентом, нуждающемся в психотерапии. Мне не нужна никакая терапия, мне нужны научные обоснования ситуации. Речь не обо мне, ни о ком из команды. Это понятно?

Что ж… жестко. У Ребекки уже язык не поворачивался называть старика Робертом. Она сразу подумала, что хотя директор программы Стив Уолтер, доктор Клин тоже вполне мог бы им быть. Наверное его кандидатуру не стали рассматривать, потому что он все-таки слишком старый, даже по меркам геронтов.

– Я поняла вас, доктор Клин. Даже не знаю, как лучше сформулировать свои наблюдения. Сейчас в обществе вакцинации стали рутинны, реальные цифры общеизвестны, их нетрудно установить. Геронтов – 42% населения, ювеналов – 38%, и натуралов – 20%. Итак, тенденция четко прослеживается: люди предпочитают становиться геронтами. Наверное это можно считать нормальным, потому что смерть всегда пугала человека и уже много веков люди старались изобрести эликсир вечной молодости. Другое дело, что такой эликсир так и не найден. Получилось, что ювеналы долго остаются молодыми, но их молодость ведет к смерти, человек умирает статистически раньше большинства натуралов, или, в случае геронтов, есть очень долгая жизнь, т.е. максимальное отдаление для них смерти, что воспринимаемое широкой публикой, как "вечность", но человек живет большую часть свой жизни старым. Это выбор, причем исключительно непростой. Его надо сделать, зная, что назад дороги не будет, а фатальность людей пугает.

Как вы сами видите, геронтов и ювеналов практически одинаковое количество, а вот натуралов значительно меньше. Психологи и философы, а вы должны понимать, что это новая область исследований, так как еще десять лет назад такой объемной статистики, как сейчас, не было, считают, что кроме серьезных, действительно объективных факторов, влияющих на выбор, нельзя не учитывать моду. Я привела вам статистику реального распределения разных групп населения, но есть работы, показывающие, что на заре рутинной вакцинации, когда она стала доступна широким слоям населения, большинство становилось геронтами, сейчас молодежь предпочитает жить в статусе ювеналов.

– Почему? – прервал Ребекку Роберт.

– Да потому, что в современном мире начала господствовать философия гедонизма. Два последних поколения превыше всего ставят удовольствия, видя в них смысл жизни. Другие смыслы утрачивают свое былое значение. Мы наблюдаем инфантилизм, боязнь ответственности, нежелание прикладывать усилия к чему-либо, эгоцентризм. Тут и ослабление влияния на общество религии, пересмотр семейных отношений… Я не социолог. Медия насаждают культ молодости, быть старым и немощным стыдно и противно, ведь традиционисткие ценности уважения к старости ушли в прошлое. Мир основан на технологии, а старики не владеют ею в нужном объеме, поэтому их опыт вовсе не ценен, то-есть, грубо говоря, уважать стариков не за что.

– А натуралы?

– Да, я как раз к этому хотела перейти. Раньше, пару поколений назад, натуралами оставались в основном из религиозных соображений. Была и серьезная социально-культурологическая причина: людьми с низким образовательным цензом, не способных подняться до философских обобщений, владел страх. Принять решение было для этого контингента невозможным, они предпочитали ничего не делать, так было проще.

– А сейчас? Не так?

Роберт слушал ее очень внимательно, и Ребекка осознала, что у нее еще никогда не было такого благодарного слушателя. Понятное дело, после того, что с ним сегодня случилось, Роберта волновали натуралы.

– А сейчас, доктор Клин, мода, видимо, меняется. Среди молодежи становятся модными идеи натуризма.

– Ну, почему?

– Потому, что их всего 20%, они в меньшинстве, а меньшинство всегда более активно и политически и социально, чем большинство, которому не за что бороться. Борьба привлекает их сама по себе. Чувство ущемленности, не реализованные возможности… все это ведет к фрустрации, которая нуждается в выходе. Натуралы уверены, что их "обошли", обманули, украли то, что принадлежит им по праву.

– Ребекка, что им принадлежит? В чем их обманывают? Выбор за ними!

– Натуралы осуждают научное сообщество за саму идею выбора, которая теперь осуществима.