Команда доктора Уолтера

Наталья долго думала, претендовать ли ей на наследство. Тут было "с одной и с другой стороны". Деньги на ветер она бросать не привыкла, слишком уж временами ей тяжело приходилось. Но красивый жест привлекал: нате вам, недоделанные, а я себе заработаю. В результате от своей части она отказалась, и все деньги пошли на Томкин дом. Теперь у Томы с Яшей было свое гнездо, они оба работали и успели заработать маленькую пенсию.

Дочура с сыночкой имели свои семьи, но все жили почему-то вместе с родителями, совсем уже пожилыми людьми. Наталья трезво оценивала свой вклад в устройство семейной жизни: да, она в свое время очень помогла, направила, но потом занималась исключительно собой. Тома с Яшей, оба старые, к 80-ти, жили с детьми и скорее всего нуждались уже в присмотре, но этот надзор был не ее ответственностью. Сестра с мужем переехали в Америку немолодыми людьми, и вопрос о вакцинации не встал, было слишком поздно. Дочура с сыночкой вакцинировались, стали геронтами, надеясь быть со своими детьми и внуками еще очень долго.

Насчет собственного решения стать ювеналкой Наталья ни с кем не советовалась, сестра Тома уже жила в Америке, и, узнав о вакцинации сестры, очень расстроилась: "Наташенька, как ты могла такое сделать? У тебя все впереди, ты такая молодая, красивая, успешная… и ты же знаешь, как все будет. Зачем ты так… ".

Наталья прекрасно знала, что сейчас начнется… ну да, Тома села на своего любимого конька: "Наташа, тебе надо срочно выходить замуж… тут главное не пропустить момент. У тебя кто-нибудь есть? Что ты нас не знакомишь? Мама перед смертью просила меня за тобой приглядеть. Наташа, учитывая, что ты ювеналка, надо спешить, успеть детей вырастить." Как же ее все раздражало, каждое слово: замуж… срочно… хватай мешки – вокзал отходит. Какой-такой момент, который страшно пропустить. Зачем сестра лезет не в свое дело? Мало ли кто у нее был, есть и будет… ни малейшего желания везти своих мужчин к Томочке у Натальи не было. Еще чего! Мама перед смертью просила… вранье, ни о чем мама Томку не просила. Умирала в больнице от тяжелой легочной недостаточности, задыхалась, в последние дни была подключена к аппарату. Томка все придумывает. Замуж Наталья выходить не планировала и дети ей были не нужны. Маленькие зверьки, крикливые, неинтересные, назойливые, неблагодарные, мешающие жить и работать. Конечно Томка этого понять не в состоянии. Для нее все наоборот: дети – это цель жизни, ее смысл, ее единственный интерес. Дочура и сыночка, капризные, избалованные, взлелеянные, совершенно неподготовленные к жизни, действовали Наталье на нервы с детства: их сюсюкающая речь, плотная комплекция, эгоизм, инфантильность. Дедушка, бабушка, мама, папа, тетя Наташа живут для того, чтобы доставлять им удовольствие и потакать всем капризам.

В Америке дочура Алиночка вышла замуж и требовала от мужа того же, что привыкла получать от родителей, а вот сыночке Маратику пришлось искать работу. Делать он ничего особо не умел, потому что в Москве закончил дурацкий экономический институт. Тоже мне специальность. В Роквилле как раз открылись русские компьютерные курсы, которые он с превеликим трудом закончил. Работа нашлась. Теперь в доме жило шестеро внуков. Может быть, если бы не дети, Наталья приезжала бы в Роквилл почаще, хотя за семейным столом ей было очень скучно: вялые и тенденциозные разговоры о политике, здоровье каких-то знакомых, которое с Натальей просто необходимо было обсудить… Наташенька у нас доктор… Ладно, она бы потерпела, но дети… они с криками носились вокруг стола, хватали пальцами еду с тарелок, откусывали яблоко и бросали недоеденным, ковыряли торт и оставляли на тарелке. Дети были потными, липкими, красными, с выпученными глазами и разинутыми ртами. Наталье внучатые племянники были физически противны, а остальные умилялись и гордились своим выводком. Кого-то обязательно заставляли играть на пианино. Ребенок играл плохо, немузыкально, но его страстно хвалили, а Наталья не могла выдавить из себя ни слова одобрения.

– Наташ, говорила ей сестра, правда Сэм молодец?

– Неправда. Со злобным наслаждением отвечала Наталья.

– Наташа, ты в последнее время стала такая злая. Что с тобой?

Наталья молчала, потому что знала, какое последует продолжение. Как же Томка предсказуема:

– Я все, Наташа, понимаю. Ты в свое время приняла неправильное решение, жалеешь о нем и нам завидуешь. Наташенька, как же мне тебя жалко. Вся эта твоя работа, карьера… разве это все так важно по сравнению с семьей?

Отвечать? Не отвечать? Поскольку Томка начинала ее жалеть каждый раз, Наталья реагировала в зависимости от своего настроения. Впрочем, если она начинала злиться и спорить, получалось только хуже, глупее. Потом дома Наталья себя ругала за то, что не присоединилась к хвалебному хору родственников. "Господи, что мне жалко подвякнуть, что их Сэм вундеркинд? – говорила она себе и сразу же отвечала… да, жалко. Пошли они к е… ней матери, идиоты! О семье она почему-то думала по-русски. Еще про мою карьеру говорят… понимали бы чего… неучи". Когда она начала работать в программе, родственники про специальную программу "протормозили", как Наталья с презрением сразу поняла, но однако усвоили, что Наталья работает теперь в Хопкинсе, это было престижно само по себе. Старенький Яша не уставал ее спрашивать, на сколько больше она теперь "получает".

– А если я меньше получаю, то что? – злобно говорила Наталья, провоцируя Яшу.

– Да, ладно, Наташка, никогда не поверю. Ты же не дура.

– А мало зарабатывают одни дураки?

– Ну да, если ты такой умный, то почему ты такой бедный? – вопрошал Яша, используя любимую сентенцию русских американцев и хохотал.

У Натальи давным-давно не было никаких проблем с деньгами, про якобы меньшую зарплату она говорила назло. Что она вообще делает с этими людьми, между ними пропасть. Неужели это ее родственники? Свои люди? Нет, это не так. Но где ее "свои"? Коллеги? Нет, конечно, но команда "свои" в большей степени, чем Томкин зверинец. И все-таки можно ли считать стариков-геронтов друзьями? А ювеналов, Люка и Алекса? Нет, нет, геронты – люди прошлого, общая работа и взаимное уважение их всех связывает, но для дружбы этого недостаточно. Люк… он ей нравился, но они слишком похожи: амбициозные, знающие себе цену профессионалы, наслаждающиеся своим интеллектуальным превосходством над толпой и поэтому всегда одинокие. Смакующие радости жизни и превыше всего ценящие свою свободу. Люк – приятель, товарищ по развлечениям, коллега, но не друг. Они конкуренты – вот они кто. Алекс? Да ну его… Наталье не нравился его характер. О натуралах команды ей даже думать было неинтересно. Ребекка – хорошая, но какая-то скучноватая девочка. Что за профессию она себе избрала? Психолог, специализирующийся на отношениях между возрастными группами. Эта была тема, которую Наталья инстинктивно избегала. Ей 68 лет, а Томке к 80-ти, но кто из них умрет первой? Хоть бы Томка, ведь, если сестре придется ее хоронить, она будет думать, что выиграла.

Наталья расстроилась и в Роквилл ехать категорически раздумала. Томка, древняя старуха, но не дряхлая, суетится, снует по дому, обожает детей и внуков. У них вроде правнук намечается. Не вакцинировалась, а живет как геронт. Наталья не желала сестре смерти, но в ее долголетии и активности было что-то ненормальное и несправедливое. Что же придает Томке сил? Неужели семья? Не может быть. Наталья не знала, чем попытаться улучшить свое настроение.

Роберт

Роберт уселся в свой Кадиллак и с облегчением откинулся на широком заднем сиденье. Просторная машина с тонированными стеклами ощущалась домом, где он чувствовал себя в полной безопасности. Роберт был уверен, что лицо не выдает его внутреннего состояния, но шофер Питер сразу, как только они вырулили на шоссе, спросил, все ли с ним в порядке?

– Со мной все нормально. А почему ты спрашиваешь?

– Простите сэр, мне показалось.

– Что тебе показалось?

– Мне показалось, что вы неважно себя чувствуете. Я подумал, что мне следует позвонить миссис Клин и…

– Никому не надо звонить. Мы через 20 минут будем дома. Я просто устал.

– Понимаю, сэр, вы должны больше отдыхать.

Питер, 45-летний натурал, давно работал с Робертом и у доктора Клина не было оснований сомневаться в его порядочности и верности. Однако сейчас Роберт подумал, что возможно это только видимость. Есть вероятность, что за вежливой и доброжелательной маской Питер прячет острую к нему неприязнь. Какой ужас все эти злобные ожесточенные лица, желчные слова, полные презрения и ненависти. Интересно, Питер знает что-нибудь об истинных настроениях натуралов. Спросить его что-ли? Роберт часто по дороге беседовал с Питером о разных вещах. Впрочем о нюансах отношенией между возрастными группами они никогда не говорили. Сознательная жизнь Роберта прошла в эпоху социальных различий, о возрастных никто не задумывался. Сейчас, оказывается, все изменилось… Роберт очень давно жил в совершенно изолированном от общества мире, а шофер был единственным человеком, который связывал его со всем, что не касалось работы. Питер часто говорил о своей семье, Роберт внимательно его слушал, даже задавал вопросы, кто бы догадался, что он сейчас же все забывает. Лаборатория – научный олимп, где все делали общее дело и дом, где царила Дороти, гостиная с камином, просторная спальня, большой тенистый сад, в котором изредка собиралась семья – этими двумя местами для него все и ограничивалось. Роберт не пользовался общественным транспортом, не заходил в магазины, даже не заливал сам бензин в свою машину. Ну откуда ему было знать, что происходит за бортом его лимузина, за оградой дома? Иногда коллеги вывозили его в ресторан, но снующая вокруг толпа Роберта мало интересовала, во всяком случае он никогда не замечал ее враждебности, а сегодня… Ужас! В зеркале заднего вида он иногда встречал пристальный взгляд Питера. Вышколенный шофер больше к нему не обращался, понял, что хозяину сейчас не до него.

А дома? Сказать о том, что случались Дороти или не говорить? Придется сказать, Дороти все равно догадается. Даже Питер, чужой человек, что-то заметил, что уж говорить о жене… Обычно Питер по длинной подъездной дорожке подвозил его к массивной входной двери, выходил из машины, открывал перед ним дверцу, спрашивал будет ли он ему еще сегодня нужен, потом вежливо попрощавшись и пожелав хозяину хорошего вечера, уезжал. Сегодня против обыкновения он проводил Роберта до самой двери, осторожно поддерживая его под локоть. И только, оказавшись в просторном холле, Роберт осознал, что он не сам открывал тяжелую дверь, это за него сделал Питер и он же тихонько позвал Дороти: "Миссис Клин… миссис Клин… Я привез доктора Клина". Дороти уже спешила к ним из гостиной. Питер незаметно вышел, даже не спросив, какие у хозяина планы на вечер, он видимо и сам понял, что сегодня Роберт никуда не поедет.

– Что с тобой, Боб? Устал? Полежишь перед ужином?

Ага, ничего особенного она вроде не заметила: устал – и устал. Можно ей ни о чем больше не рассказывать, но Роберт ощутил острое желание пожаловаться своей Дотти:

– Я устал, но не в этом дело.

– А в чем, милый?

– Меня сегодня избили.

– Что? Что ты такое говоришь? Где? Я не понимаю.

– Дотти, послушай, пойдем в гостиную. Я сяду и ты мне что-нибудь нальешь…

Дороти была намного ниже и субтильнее Роберта, но когда он опирался на ее руку, пусть даже и чисто символически, – это было приятно: какое счастье, что он снова дома. Старые каменные стены надежно оградят его от молодых невежд, которые вполне могли его убить, его, Роберта Клина, без пяти минут нобелевского лауреата. Роберт, необыкновенно волнуясь, вновь переживая все перипетии ужасного инцидента, все рассказал Дороти… "представь, Дотти, меня на землю повалили… Стив с Риоджи ничего не могли сделать…" Ее реакция его, однако, разочаровала:

– И зачем ты выходил в город на ланч? В Хопкинсе неплохая столовая.

– Стив с Риоджи меня пригласили. Мы пошли в японский ресторан.

– С каких это пор ты любишь японскую еду?

– При чем тут японская еда? Говорю тебе, они меня пригласили пообедать вместе.

– И что из этого? Ты что, школьник? На тебя сверстники давят?

Почему она с ним так разговаривает, как будто это он сам виноват в том, что с ними случилось. Как несправедливо. Дороти специально это делает, уводит разговор в сторону. Зачем? Внезапно Роберт перестал слушать ее сварливый голос. Он прикрыл глаза и картинки недавних событий вновь возникли в его сознании: высокий черный парень хватает его за одежду, трясет… он старается вырваться, но не может… богатый бездельник… богатый бездельник… учит жить… живет за наш счет… купил себе жизнь… купил себе жизнь… Да, ничего он не покупал. Тогда его вакцинацию можно было считать геройским поступком. Он на него решился… А, Дороти, почему она так с ним? Неужели она ничего не понимает? Эх, Дотти, Дотти… со школьником его сравнила. Нет, не так уж он любит эти дурацкие суши, но Стив с Риоджи – члены его команды. А Дороти – она никакая не команда и… не стоило ей ничего говорить.

Чуть позже они сели ужинать, Роберт вяло ковырял в тарелке, а Дороти сделала вид, что все хорошо, и инцидент не так уж и важен. Роберт сидел перед камином один, а Дороти оживленно болтала с кем-то по телефону. На секунду ему показалось, что она рассказывает о том, что он пережил, но нет, Дороти обсуждала предстоящую субботу. Понятно, почему она не захотела принять все серьезность случившегося: праздник в саду был центром ее интересов, и она не хотела выходить за ограниченные, раз навсегда определенные, рамки своего мира. На внешний мир ей наплевать, она слишком давно от него оторвалась. Роберт осознал, что и он сам интересовал Дороти только как носитель ее социального статуса, "мой муж – великий ученый", и как столп семьи, уважаемый патриарх, стоящий с ней рука об руку перед центральной клумбой, принимая гостей.

В какой момент это начало происходить? Роберт не мог бы сказать. Он раньше об этом не думал вовсе: семья – работа, семья-работа… долгие годы это было тождественно равными частями уравнения, как в алгебре, потом уравнение превратилось в неравенство, где работа больше семьи.

Роберту было просто необходимо с кем-нибудь поговорить. Он испытал шок, даже гораздо больший, чем ему сначала показалось. Еще час назад он был уверен, что дома успокоится, но вышло наоборот: чем больше проходило времени, чем сильнее он возбуждался, узнавая привычный транс, в который он всегда впадал, когда сталкивался с серьезной научной проблемой. Движение натуралов видимо входит в целую группу событий, которые каким-то образом прошли мимо него. Теперь он начал их воспринимать и его долг выдвинуть гипотезу, создать теорию, сформулировать закон и наконец смоделировать дальнейшее развитие явления. Да, ему никогда не удастся абсолютно доказать истинность своей гипотезы, но ее можно будет опровергнуть, отвергнуть как ложную. Хотя ложность тоже надо серьезно доказать… Это критерий Поппера, известный любому ученому.

Движение натуралов, такое непонятное и страшное, вдруг начало вызывать у Роберта живейший интерес. Он прямо не мог сидеть на месте, хотел немедленно обсудить свои наблюдения. Да, да, теперь он склонен был считать свои злоключения научными данными, полученными в результате наблюдений. Ему нужна помощь… а поможет ему Ребекка Хоффман. Вот кто ему нужен. Сейчас же! Роберт схватился за телефонную трубку. Черт… Дороти все еще болтает. У Клинов, у единственных, все еще оставался стационарный телефон, ставший за последние десять лет большой редкостью. Роберт нашел в кармане, висящей в передней куртки, свой мобильный, надел очки и принялся искать в меню телефон Ребекки. Наверное она удивится его довольно позднему звонку, тем более, что он ей никогда не звонил, их общение на работе всегда было минимальным. Ну зачем бы ему понадобилась Ребекка с ее психологией, о значении которой в современной действительности Роберт никогда особо не задумывался. Он – биолог, психология не входила в круг его научных интересов. Раньше не входила, а теперь войдет. Робертом овладевал азарт ученого, он набрал номер и уже слышал в трубке длинные гудки. Ребекка ответила довольно нескоро, и Роберту показалось, что возможно она вообще не собиралась брать трубку. У современных молодых людей это бывает: видят, чей номер высвечивается, и решают, что этот звонок им совсем не нужен. Когда он совсем уж было решил отключиться, она ответила:

– Алло, доктор Клин?

Ребекка сразу узнала чуть надтреснутый, глухой голос Клина. Что это он ей звонит? Что старику может быть от нее надо? О происшествии с геронтами на улице она ничего не знала. Стив, а тем более Риоджи, решили помалкивать. Она по новостям видела мельком сюжет о демонстрации, и он задел ее за живое, неприятно встревожил, сразу вызвав в сознании вчерашний ужин с Майклом. Впрочем никакой связи со стариками команды она в сюжете не усмотрела.

– Ребекка. Как вы поживаете?

Ребекка

Господи, они же виделись на работе. Там у них были с утра какие-то серьезные неприятности с органом номер 2. Потом Ребекка уехала в Вашингтон и приняла несколько клиентов из смешанных семей: муж-натурал, а жена – геронт и вот у них… Вариантов было несколько и они повторялись. Ребекка имела дело с людьми, у которых в связи с вакцинацией наметились серьезные проблемы в семье. Такие как она специалисты по проблемам, связанным с возрастными делениями вакцинированных и натуралов, были убеждены, что семейные трения можно преодолеть, но это не так уж легко.