Домби и сын

– Прощайте, Сусанна! – сказала Флоренса.

– Прощайте, моя милая, безц?нная миссъ Флой! спокойной ночи.

Тонъ собол?знованiя, съ какимъ Сусанна произнесла посл?днiя слова, зад?лъ за самую чувствительную струну б?дной д?вушки. Оставшись одна, Флоренса опустила голову, прижала руку къ трепещущему сердцу и свободно предалась печальному размышленiю о своей горемычной судьб?.

Была сырая ночь. Мелкiй дождь печально дребезжалъ въ заплаканныя окна. Злов?щiй в?теръ пронзительно дулъ и стоналъ вокругъ всего дома, какъ будто лютая тоска обуяла его. Дрожащiя листья на чахлыхъ деревьяхъ издавали пискливый шумъ. Флоренса сид?ла одна въ своей траурной спальн? и заливалась слезами. На часахъ колокольной башни прогуд?ла полночь.

Флоренса была уже почти не ребенокъ. Мракъ и таинственное уединенiе въ этотъ часъ и въ этомъ м?ст?, гд? смерть такъ недавно произвела свое страшное опустошенiе, могли бы поразить ужасомъ фантазiю д?вушки, которой уже было около четырнадцати л?тъ. Но ея невинное воображенiе было слишкомъ переполнено одною мыслью и не допускало постороннихъ картинъ. Любовь пылала въ ея сердц?, любовь непризнанная, отверженная, но всегда обращенная на одинъ и тотъ же предметъ.

Тоскливое паденiе дождевыхъ капель, стонъ и завыванiе в?тра, бол?зненная дрожь чахоточныхъ деревьевъ, торжественный бой часового колокола, – все это отнюдь не ослабляло зав?тной мысли и не уменьшало ея интереса. Воспоминанiя о покойномъ брат?, всегда присущiя ея душ?, слились съ этою же мыслью и еще бол?е усилили ее. И быть отчужденной, быть потерянной для отеческаго сердца! никогда не прикоснуться къ этому челов?ку, не взглянуть на его лицо! Охъ! б?дное, б?дное дитя!

И съ того рокового дня она не смыкала очей и не ложилась въ постель, не совершивъ напередъ ночного путешествiя къ его дверямъ. Это была бы поразительно страшная и вм?ст? трогательная сцена, если бы кто увид?лъ, какъ она теперь, среди непроницаемаго мрака, украдкой спускалась съ л?стничныхъ ступеней, останавливаясь поминутно съ трепещущимъ сердцемъ, съ опухшими глазами, съ распущенными волосами, которые густыми прядями разв?вались по ея плечамъ и по бл?днымъ щекамъ, орошеннымъ св?жими слезами. Но никто не видалъ этого явленiя, скрытаго полуночнымъ мракомъ.

Спустившись въ эту ночь съ л?стничныхъ ступеней, Флоренса увид?ла, что дверь въ кабинетъ отца была отворена, – не бол?е какъ на ширину волоса, но все же отворена, и это было въ первый разъ. Въ углубленiи мерцала лампа, бросавшая тусклый св?тъ на окружающiе предметы, Первымъ побужденiемъ робкой д?вушки было удалиться назадъ, и она уступила этому побужденiю. Ея вторая мысль – воротиться и войти въ кабинетъ. Не зная, на что р?шиться, она н?сколько минутъ простояла неподвижно на л?стничной ступени.

Наконецъ, второе побужденiе одержало верхъ надъ ея колебанiемъ. Лучъ св?та, пробивавшiйся черезъ отверстiе и падавшiй тонкою нитью на мраморный полъ, св?тилъ для нея лучемъ небесной надежды. Она воротилась, и почти сама не зная, что д?лаетъ, но инстинктивно побуждаемая однимъ и т?мъ же чувствомъ, ухватилась дрожащими руками за половинки прiотворенной двери и… вошла.

Ея отецъ сид?лъ за столомъ въ углубленiи кабинета. Онъ приводилъ въ порядокъ бумаги и рвалъ ненужные листы, упадавшiе мелкими клочьями къ его ногамъ. Дождевыя капли барабанили въ огромныя стекла передней комнаты, гд? такъ часто онъ наблюдалъ б?днаго Павла, еще младенца. Пронзительный в?теръ завывалъ вокругъ всего дома.

Но ничего не слыхалъ м-ръ Домби. Онъ сид?лъ, погруженный въ думу, съ глазами, неподвижно устремленными на столъ, и глубока была его дума, такъ глубока, что едва ли бы могла пробудить его походка бол?е тяжелая, ч?мъ легкая поступь робкой д?вушки. Однако-жъ лицо его обратилось на нее, суровое, постное, мрачное лицо, которому догоравшая лампа сообщала какой-то дикiй отпечатокъ. Угрюмый взглядъ его принялъ вопросительное выраженiе.

– Папа! папа! – поговори со мной, милый папа!

При этомъ голос? онъ вздрогнулъ и быстро вскочилъ со стула. Флоренса остановилась подл? него съ распростертыми руками, но онъ отступилъ назадъ.

– Чего теб? надобно? – сказалъ онъ суровымъ тономъ, – зач?мъ ты пришла сюда? что тебя напугало?

Если что ее напугало, такъ это было лицо, обращенное на нее. Любовь, пылаюшая въ груди его молодой дочери, леден?ла передъ этимъ взглядомъ: она стояла и смотр?ла на ыего, какъ мраморный истуканъ.

И не видн?лось на этомъ лиц? ни мал?йшихъ сл?довъ н?жности или состраданiя, не искрилось на немъ проблеска отеческой любви, участiя или чего-нибудь похожаго на раскаянiе! Но была однако-жъ какая=то перем?на на этомъ лиц?. Прежнее равнодушiе и холодное принужденiе уступили чему-то м?сто; но чему именно, – Флоренса и догадывалась и не см?ла догадываться. Но она вид?ла, или, точн?е, чувствовала эту перем?ну безъ словъ и безъ имени, и физiономiя отца бросала т?нь на ея чело.

Какъ? Неужели онъ вид?лъ въ ней свою счастливую соперницу въ любви сына, и досадовалъ, что она жива и здорова! Неужели дикая ревность и чудовищная гордость отравили сладкiя воспоминанiя, при которыхъ б?дное дитя могло бы сд?латься дороже и мил?е для его сердца! Возможно ли, чтобы мысль о сын? придавала горечь его взгляду, обращенному на единственную дочь, цв?тущую красотою, полную счастливыхъ надеждъ въ начинающейся весн? своей жизни?

Флоренса не задавала себ? такихъ вопросовъ, но любовь безнадежная и отвергнутая им?етъ зоркiе глаза, a надежда замерла въ ея сердц?, когда она устремила неподвижный взоръ на лицо отца.

. – Я спрашиваю, Флоренса, чего ты испугалась? Что тебя заставило сюда придти?

– Я пришла, папа…

– Противъ моей воли. Зач?мъ?

Флоренса вид?ла – онъ зналъ зач?мъ. Яркими буквами пламен?ла его мысль на дикомъ и угрюмомъ чел?. Жгучею стр?лой впилась она въ отверженную грудь, и… вырвала изъ нея бол?зненный, протяжный, постепенно-замиравшiй крикъ страшнаго отчаянiя!

Да, припомнитъ это м-ръ Домби въ грядующiе годы! Крикъ его дочери исчезъ и замеръ въ воздух?, но не исчезнетъ онъ и не замретъ въ тайник? его души. Да, припомнитъ это м-ръ Домби въ грядущiе годы!

Онъ взялъ ее за руку холодно и небрежно, едва дотрогиваясь до ея пальцевъ. Потомъ съ зажженною св?чею въ другой рук? онъ новелъ ее къ дверямъ.

– Ты устала, – сказалъ онъ, – теб? нуженъ покой. Вс?мъ намъ нуженъ покой, Флоренса. Ступай. Теб?, видно, пригрезилось.

Да, пригрезилось. Но теперь эти грёзы прошли, и она чувствовала, что он? никогда бол?е не возвратятся.

– Я посв?чу теб? зд?сь на л?стниц?. Весь домъ наверху теперь твой, – сказалъ отецъ тихимъ голосомъ, – ты теперь полная хозяйка, Доброй ночи.

Закрывъ лицо руками, она зарыдала и едва могла проговорить:

– Доброй ночи, милый папа!

Взбираясь по л?стниц?, она еще разъ оглянулась наэадъ, какъ будто хот?ла воротиться, какъ будто над?ялась, что отецъ позоветъ ее. Но это была мгновенная и совс?мъ безотрадная надежда. Отецъ продолжалъ стоять внизу, безъ движенiя и безъ словъ, до т?хъ поръ, пока не скрылась въ темнот? его дочь и не затихъ шорохъ ея платья.

Да, припомнитъ это м-ръ Домби въ грядущiе годы! Проливной дождь крупными каплями падалъ на кровлю, в?теръ дико завывалъ вокругъ пустыннаго дома, – дурные признаки! Да, припомнитъ это м-ръ Домби въ грядущiе годы!

Посл?днiй разъ какъ онъ наблюдалъ ее съ этого же м?ста, она взбиралась на л?стничныя ступени съ его сыномъ на рукахъ. Это воспоминанiе не растрогало его души, не расшевелило его сердца. Онъ вошелъ въ комнату, заперъ дверь, с?лъ на кресло и заплакалъ о своемъ сын?… но дочь для него не существовала.

Вм?сто того чтобы спать, Дiогенъ стоялъ на караул? y своего поста и съ тревожнымъ нетерп?нiемъ дожидался отсутствующей хозяйки.

– О, Дiогенъ, милый Дiогенъ! полюби меня ради его.

Но Дiогенъ уже любилъ ее вс?мъ сердцемъ своимъ и вс?ми собачьими способностями не ради чего другого прочаго, a ради собственной особы, и сп?шилъ, какъ могъ, выразить свои в?рноподданническiя чувства. Онъ началъ прыгать и кривляться на вс? возможныя манеры и въ заключенiе, поднявшись на заднiя ноги, зацарапалъ дюжими когтями половинки дверей, между т?мъ какъ хозяйка его уже спала и вид?ла во сн? группу розовыхъ д?тей, ласкаемыхъ отцомъ. Наконецъ, выбившись изъ силъ, Дiогенъ отъ досады скомкалъ свою постель въ подушку и разлегся вверхъ ногами на голыхъ доскахъ во всю длину своей привязи. Въ этомъ положенiи онъ направилъ глаза на дверь спальни и замигалъ самымъ неистовымъ образомъ. Посл? этой прод?лки онъ заснулъ, и во сн? ему пригрезился его непримиримый врагъ, который, какъ сл?дуетъ, былъ встр?ченъ громкимъ и храбрымъ лаемъ.

Часть вторая

Глава XIX

Вальтеръ у?зжаетъ

Деревянный мичманъ, сторожившiй входъ въ магазинъ мастера вс?хъ морскихъ инструментовъ, отверд?лый, жестокосердый мичманъ, смотр?лъ съ величайшимъ хладнокровiемъ на отъ?здъ Вальтера даже въ тотъ роковой вечеръ, когда въ посл?днiй разъ его присутствiе оживляло тихую бес?ду въ маленькой гостиной. Погруженный въ ученыя разысканiя, съ квадрантомъ вокругъ чернаго сучковатаго глаза, онъ гордо выставлялъ на показъ свои чертовски щеголеватые штаны и, по-видимому, не обращалъ никакого вниманiя на суеты и треволненiя житейскаго моря, поднимаемаго бурею напастей. Обстоятельства, самовластно управляющiя судьбою смертныхъ, им?ли надъ нимъ очень ограниченную власть. Сухой день покрывалъ его пылью, туманный – ваксилъ сажей, мокрый – наводилъ яркiй лоскъ на его мундиръ, a самый жаркiй день вздувалъ св?жiе пузыри на его безчувственномъ т?л?. И больше ничего. Во вс?хъ другихъ отношенiяхъ онъ былъ жестоковыйный, одебел?лый, горделивый мичманъ, занятый исключительно астрономическими наблюденiями, такъ же мало вникавшiй въ земныя тревоги, какъ Архимедъ при взятiи Сиракузъ.

Такимъ, по крайней м?р?, онъ казался при тогдашнемъ положенiи семейныхь д?лъ. Вальтеръ н?жно поглядывалъ на него, проходя мимо, a б?дный дядя Соль, когда племянника не было дома, выходилъ на крыльцо, облокачивался на косякъ и плотно прикладывался своимъ изношеннымъ парикомъ къ ногамъ этого генiя-хранителя его магазина. Но ни одинъ надменный идолъ съ огромными устами отъ уха до уха и убiйственнымъ ликомъ изъ перьевъ попугая не былъ столь хладнокровенъ къ молитвамъ своихъ дикихь обожателей, какъ этотъ мичманъ къ н?жному участiю своихъ хозяевъ.

Тяжело стало на сердц? Вальтера, когда онъ бросилъ прощальный взглядъ на свою спальню, на ея ст?ны и карнизы. Еще одна ночь, и онъ покинетъ прiютъ своего д?тства, быть можетъ, навсегда. Картины были сняты, книги собраны въ кучу, вещи упакованы, и комната, лишенная привычнаго убранства, холодно и съ горькимъ упрекомъ смотр?ла на своего хозяина, который такъ безжалостно оставлялъ ее на произволъ непредвид?нныхъ случайностей. "Еще н?сколько часовъ, – думалъ Вальтеръ, – и мечты, лел?явшiя мое д?тство, когда я былъ школьникомъ, такъ же не будутъ принадлежать мн?, какъ и эта старая спальня. Мечты, авось, еще забредутъ въ сонную голову, и самъ я, можетъ быть, возвращусь на это м?сто, но комната усп?етъ перем?нить десятки новыхъ жильцовъ, и каждый изъ нихъ станетъ изд?ваться надъ распоряженiями прежняго хозяина."

Но нельзя было оставить дядю въ маленькой гостиной, гд? онъ сид?лъ уже давно одинъ-одинехонекъ, въ глубокомъ раздумьи. Капитанъ Куттль, на этотъ разъ, нарочно не явился съ Корабельной площади, чтобы предоставить друзьямъ полную свободу наговориться въ посл?днiй разъ безъ свид?телей. Поэтому Вальтеръ, снова воротившись домой, посл? суетливыхъ хлопотъ этого дня, посп?шно вошелъ въ гостиную и завязалъ разговоръ.

– Ну, дядя Соль, – весело вскричалъ Вальтеръ, положивъ руку на плечо старика. – Чего теб? прислать изъ Барбадоса?

– Надежду, милый Валли, надежду, что мы свидимся опять по эту сторону могилы. О, пришли, скор?е пришли мн? эту надежду.

– Пришлю, дядюшка. У меня вдоволь всякихъ надеждъ, и будь ув?ренъ, для тебя я скупиться не стану. A кром? надежды, пришлю теб? черепахъ, варенья, лимоновъ для пуншу капитана Куттля и другихъ разныхъ разностей, – ц?лые корабли нашлю, когда разбогат?ю.

Старикъ вытеръ очки и улыбнулся.

– Правда, дядюшка, – вскричалъ Вальтеръ съ живостью, хлопая его по плечу. – Давай же теперь кутить. Ты весели меня, a я тебя, и завтра поутру мы встрепенемея, какъ беззаботные жаворонки, и полетимъ высоко высоко. Мои мечты ужъ и теперь взвились за облака.

– Валли, св?тикъ мой, Валли, я сд?лаю все, что могу.

– И прекрасно, дядюшка! – отв?чалъ Вальтеръ съ веселымъ см?хомъ. – Я тоже сд?лаю все, что могу, и… катай, валяй, заливай… наша взяла! – A ты не забылъ, дядюшка, что об?щалъ присылать мн? въ Барбадосъ?

– Н?тъ, Валли, н?тъ, – промолвилъ старикъ. – Все, что пров?даю о миссъ Домби, тотчасъ же отпишу. Теперь она одна-одинехонька, какъ въ глухомъ л?су, – б?дный агнецъ!