О книгоедстве

И это как раз именно в свете их полнейшей, отныне во всем принципиально так спесиво беспощадной обыденности.

А произошли все эти подчас попросту стирающие в труху всякую совесть и мораль «довольно-таки доблестные изменения» во всей общественной психологии исключительно из-за той самой бескрайней цивилизованной упрощенности всей той современной темной и убогой урбанистической жизни.

И во все это наше исключительно вроде бы более просвещенное, нежели чем некогда ранее, время культурный и респектабельный человек, безусловно, может, выйдя из концертного зала, сразу уж до чего только незамедлительно перейти к другим, куда более на этот раз самым прозаичным вещам.

К примеру, к самому циничному и прагматичному осуществлению до чего вот и впрямь давнишнего своего замысла по физическому устранению не в меру зарвавшегося конкурента или мало ли чему еще куда исключительно несоизмеримо более значительно разве что еще более худшему.

В некоторых случаях в страшной борьбе за место под солнцем, имея дело с исключительно же нелицеприятно хватким конкурентом, нынешние финансовые акулы и впрямь ведь способны угробить массу народа, лишь бы урвать кусок пирога значительно поболее, чем он у них и так без того был некогда ранее.

60

Культура и искусство – людей ни в чем не изменяют, а разве что делают их разностороннее, умственно развивают, что в случае с самыми отъявленными негодяям однозначно еще лишь усугубит тот и без того явный ущерб, что они еще будут способны причинить всему тому до чего плотно окружающему их обществу.

Вот он весьма хороший пример того, как дикарь, став культурным, но оставшись при этом в душе вполне полноценным язычником, явно так оказался благодаря всем приобретенным им знаниям, куда исключительно большим зверем, нежели чем мог бы еще быть тот примитивный вандал, что был с нею пока вовсе нисколько и не знаком.

Джек Лондон «Морской Волк»

«– У Спенсера?! – воскликнул я. – Неужели вы читали его?

– Читал немного, – ответил он. – Я, кажется, неплохо разобрался в «Основных началах», но на «Основаниях биологии» мои паруса повисли, а на «Психологии» я и совсем попал в мертвый штиль. Сказать по правде, я не понял, куда он там гнет. Я приписал это своему скудоумию, но теперь знаю, что мне просто не хватало подготовки. У меня не было соответствующего фундамента. Только один Спенсер да я знаем, как я бился над этими книгами.

Но из «Показателей этики» я кое-что извлек. Там то я и встретился с этим самым «альтруизмом» и теперь припоминаю, в каком смысле это было сказано.

«Что мог извлечь этот человек из работ Спенсера?» – подумал я. Достаточно хорошо помня учение этого философа, я знал, что альтруизм лежит в основе его идеала человеческого поведения. Очевидно, Волк Ларсен брал из его учения то, что отвечало его собственным потребностям и желаниям, отбрасывая все, что казалось ему лишним.

Что же еще вы там почерпнули? – спросил я.

Он сдвинул брови, видимо, подбирая слова для выражения своих мыслей, остававшихся до сих пор не высказанными. Я чувствовал себя приподнято. Теперь я старался проникнуть в его душу, подобно тому, как он привык проникать в души других. Я исследовал девственную область. И странное – странное и пугающее – зрелище открывалось моему взору.

– Коротко говоря, – начал он, – Спенсер рассуждает так: прежде всего человек должен заботиться о собственном благе. Поступать так – нравственно и хорошо. Затем, он должен действовать на благо своих детей. И, в-третьих, он должен заботиться о благе человечества.

– Но наивысшим, самым разумным и правильным образом действий, – вставил я, – будет такой, когда человек заботится одновременно и о себе, и о своих детях, и обо всем человечестве.

– Этого я не сказал бы, – отвечал он. – Не вижу в этом ни необходимости, ни здравого смысла. Я исключаю человечество и детей. Ради них я ничем не поступился бы. Это все слюнявые бредни – во всяком случае, для того, кто не верит в загробную жизнь, – и вы сами должны это понимать».

61

А между тем эдакий человек, веря в Господа Бога, хоть чего-либо на этом свете действительно еще же боялся, и впрямь ожидая некой вполне возможной им заслуженной кары и если не на этом, ну так хотя бы на том всех нас (каждого в свое время) ожидающем свете.

Однако, вконец разуверившись в существовании каких-либо высших сил, – то, что с ним приключилось именно в свете грандиозных стараний агностической, новоявленной философской мысли…

Ну, а кроме того он и вобрал в себя всю ту великую веру в торжество царя природы над всеми прочими ее подданными, а потому, в конечном итоге и стали подобные ему «сверхчеловеки» теми еще акулами, и вправду способными на время пожрать собой солнце.

И ведь всему этому мы столь непременно обязаны именно тем почтенным и, пожалуй, нисколько не в меру и впрок толстенным фолиантам по ядерной физике.

Нашу жизнь современная нам наука может и так безнадежно слепо улучшить, что совсем никого, кроме самых примитивных бактерий, далее существовать на этой планете попросту нисколько уж вовсе совершенно не сможет.

Но это пока еще дело самого неопределенного будущего…

Ну, а в нашем нынешнем сегодняшнем настоящем буквально-то все в этом искусственно вознесенном над всею живой природой мире (от малого до великого) есть в той или иной мере прямая заслуга самых различных и разнообразных книг.

Они порою имеют на современного мыслящего человека именно так вездесущее магическое влияние…

И кое-кто их попросту до чего прямиком сколь радостно подкладывает в виде самой надежной подпорки под все то свое весьма, надо сказать, им всецело принципиально освоенное умиротворение всем тем из года в год вполне благополучно тянущимся его житием-бытием.

Но в целом, однако, вовсе не только книги всенепременно очерчивают собой весь светлый образ нашего сегодняшней духовной жизни.

Ну, а то еще самое неизменное умение книг создавать чрезвычайно удобную среду обитания для всех тех, кто в целях личного своего уюта всецело с их помощью явно отгородился от всего этого мира…

А это, между тем, совсем не лучшая и праведная стезя для думы думающих и истинно остро чувствующих все несовершенство мира несомненно так истинно благородных людей.

62

А между тем само искусство было создано, дабы всячески услаждать наши возвышенные чувства, а тем, значит, во всем еще поспособствовать нашему всеобщему духовному развитию, как и всегдашнему и всевозможному творческому обогащению.

И все – это стало возможным только благодаря самому разноликому сочетанию столь многогранных и безгранично прекрасных его видов не так уж и редко, что вовсе не нуждающихся в переводе с языка на язык.

Как, например, скульптура, архитектура, музыка, живопись, опера, балет, фигурное катание.

Великий писатель Иван Ефремов в своем романе «Час Быка» указывает на все многообразие мира фантазии, а не только ведь того, что подчас уводит человека в совершенно иной мир, буквально вырывая его из лап всяческой заклятой повседневности.

«На Земле очень любили скульптуры и всегда ставили их на открытых и уединенных местах.

Там человек находил опору своей мечте еще в те времена, когда суета ненужных дел и теснота жизни мешали людям подниматься над повседневностью. Величайшее могущество фантазии!

В голоде, холоде, терроре она создавала образы прекрасных людей, будь то скульптура, рисунки, книги, музыка, песни, вбирала в себя широту и грусть степи или моря.

Все вместе они преодолевали инферно, строя первую ступень подъема.

За ней последовала вторая ступень – совершенствование самого человека, и третья – преображение жизни общества. Так создались три первые великие ступени восхождения, и всем им основой послужила фантазия».

Однако фантазия авторов, излишне порою непримиримых со всей той бескрыло окружающей их серой обыденностью, иногда всенепременно заходит слишком-то явно чересчур далеко.

И до чего только при этом, они вполне так до чего только безоглядно весьма отдаляются от всего мира самых обиходных и крайне малоприметных вещей.

Причем некоторые авторы уж в особенности преуспевают в этаком творческом созидании, а более всего именно в том до чего невообразимо сладостном сотворении изящно же сверкающего всеми цветами радуги глянца, коий они более чем бесподобно затем нахлобучивают на всю эту нашу весьма обыденно невзрачную и наискучнейшую жизнь.

63

А этим они явно засоряют милые, однако чересчур наивные души своих читателей и почитателей, безусловно, вот принимающих все отображенное на бумаге за некую чистую монету.

Да и попросту совершенно так нисколько не понимающих всего того, что ко всякой высокой духовности обязательно еще примешивается туповатая фальшь мелкой части души всех тех никак не безгрешных духовных гигантов…

Тот же великий Виктор Гюго, чьими душистыми фразами автор этих строк, глубочайше искренне некогда упивался, будучи еще ведь ребенком…

Чего это именно он порою несет в своей наилучшей трилогии «Отверженные»?

«И напротив, донести на себя, спасти этого человека, ставшего жертвой роковой ошибки, вновь принять свое имя, выполнить свой долг и превратиться вновь в каторжника Жана Вальжана – вот это действительно значит завершить свое обновление и навсегда закрыть перед собой двери ада, из которого он вышел. Попав туда физически, он выйдет оттуда морально».