Дочь полка

Фокин собрался и тихо ответил: «Nein (Нет)», а сам стал потихоньку высвобождаться из слабо затянутых верёвок. Несмотря на то, что рядом сидел Иван, а на охране стояли и притворялись спящими Воробьенко и Булынченко, Фокину стало не по себе. Дыхание повара неприятно щекотало ухо и шею. Это было жутко! У Егора в голове не укладывалось: Колян, которого все знают и любят, который всегда пустит дружескую шутку при раздаче еды, который никогда?никогда не оставит и не отпустит ни одного солдата голодным… и этот Родников, от которого за километр несёт опасностью. Иван заметил то, что Егор начал развязывать верёвки и приготовил винтовку. Это было условным знаком. Правда, у Сорокина также, как и у Фокина не укладывалось в голове, как это могло быть, но в данный момент было не до этого. Нужно было сконцентрироваться и выстрелить ровно в тот момент, когда Егор резко упадёт со стула, уходя с линии огня. Главное не убить, взять живьём. Если не получится – убить, но это в крайнем случае.

– Hast du es geschafft, etwas zu sagen? (Ты что?нибудь успел рассказать?) – Родников внезапно резко схватил «немца» за волосы и приставил нож к его горлу.

Сорокин не стал больше медлить.

– Замри! – выскочил из своего укрытия он и направил на Родникова винтовку.

Николай явно не ожидал такого поворота. Его рука дернулась и сильно оцарапала шею Фокину. Тот судорожно вздохнул и снова затих. По его лбу быстро скатилась капля холодного пота. Он понимал, что если сейчас попытается сделать что?то – Родников чисто на рефлексах его убьёт. А от проклятых верёвок так и не удалось освободиться. Ослабленный узел, как назло, наоборот затянулся на руках. «Ядрёна мать!», – подумал Сорокин. – «Он же так прикончит Егорку!». Тем временем Воробьенко и Булынченко уже подошли со спины к предателю, тоже наставив оружие. Родников понял, что он окружён. Его глаза расширились. Он мелко затрясся.

– Отойди от него! – приказал Сорокин, поглядывая на Фокина, который не только не двигался, но и дышать почти перестал.

– Ты что, не слышал? – дёрнул вперёд винтовкой Матвей. – Отойди от Егора!

– Так это он? – дрожащим и тихим голосом пролепетал Родников. – Теперь понятно, почему я его от фрица не отличил.

– Бросай нож и отойди от него! – крикнул Евгений.

Но Николай только ещё сильнее вцепился в своего заложника и, задрав его голову наверх, ещё сильнее прижал лезвие. Теперь Фокин мог взглянуть на настоящего Родникова, а не на его маску. Снизу его искривлённое в панике лицо казалось под светом луны ещё более жутким. Луна. Впервые за столько дней она показалась. В голове у Егора вертелись невесёлые мысли. Неужели всё закончится так? Умереть не на поле боя, а от руки того, кого считал своим товарищем? Закончить жизнь так? Это было не по нраву молодому солдату. Это же абсурд! Даже пуля, полученная на поле боя, не так ощущается, как это холодное заточенное лезвие. Отчего же так? Наверное, от осознания того, что врагом оказался свой. Немец – это немец, он изначально враг, пришедший на чужую землю. А это твой товарищ, который жил с тобой, делил одну пищу, слушал одни песни, говорил на одном языке. В народе часто говорят после смертельной опасности: «Вся жизнь перед глазами пролетела». Так вот, она не просто пролетела, она ярко вспыхнула перед Фокиным. Почему?то вспомнилось детство в Воронеже. Единственные деревянные качели во дворе, на которые собиралась целая очередь. Самый старший пацан – Мишка, натянув на глаза картуз, стоял возле них с папиными наручными часами и засекал ровно две минуты на каждого желающего. Обычно, Фокин никогда не качался на этих качелях, он сидел неподалёку на лавочке и тихонько учил языки. Неизвестно, почему ему так отчётливо вспомнились именно они, а не лавочка, наверное, где?то глубоко в душе он всё?таки хотел на них покачаться, но сдерживался и считал, что учёба важнее. Да, Егор был тот ещё «зануда» среди своих сверстников. Всё мечтал выучить языки и переводить зарубежные книги на русский язык.

– Я его убью! – резкий голос Родникова прервал мысли Фокина. – Я убью его к чёртовой матери! – он, словно крыса, зажатая в угол, осматривался по сторонам, глядя то на Воробьенко, то на Булынченко, то на Сорокина.

Евгений стал медленно опускать оружие вниз и приближаться к повару. Но тот заметил его действия и задрал голову Егора ещё сильнее, хотя казалось, что уже некуда. Кровь из глубокого пореза на шее уже заливала проклятую немецкую форму.

– Стой! – сказал Иван Евгению. – Не надо! – он взглянул на бледного, как смерть, товарища и вздохнул. – Ладно, – боец бросил с силой винтовку вниз, посмотрел на предателя и повторил ещё громче. – Ладно! Я понял тебя! Отпусти его только!

Родников не торопился отпускать Егора. Он прерывисто дышал, глаза выпучились так, что было такое ощущение, что они сейчас вылезут из орбит. Повар резко обернулся назад на Матвея, который остался единственным, кто всё ещё держал оружие. Воробьенко беспомощно взглянул на Ивана, мол, что делать, но тот махнул рукой, что означало, бросать винтовку тоже. Солдат немного постоял, с ненавистью глядя на предателя, а затем опустил оружие на пол:

– Что же ты, Колян? – поднял одну бровь он. – Ты у нас, получается, не Колян? Да как ты мог Родину предать, гнида ты продажная?!

– Матвей, – не сводил глаз с ножа Иван, – не сейчас. Не нужно этого.

Николай продолжал трястись и оглядываться. На него было тошно смотреть. И он?то говорил всегда о ценности страны? И он?то каждый раз при раздаче еды поднимал бойцам дух и подбадривал, улыбаясь до ушей: «Ешьте, братцы, ешьте! Надо сил набираться! Немца бить пора! У меня голодным никто не останется!» Братцы… И его они считали братом?! За него готовы были жизнь отдать, в то время, как он продавал своих врагу?! Это вообще возможно?! Абсолютно два разных человека! У солдат это всё в голове не укладывалось. Оглядывается, трясётся. Вот он – настоящий Николай Родников, любимец и кормилец всего батальона.

– Уберите оружие дальше! – пропищал от волнения он. – А то я его убью!

«Пищит теперь», – думал Иван, отбрасывая влево винтовку ногой! Воробьенко и Булынченко тоже убрали оружие в сторону. Николай, прищурившись, внимательно осмотрелся, чтобы убедиться, что всё для него безопасно. «И щурится», – размышлял Сорокин, – «точно крыса».

– А теперь! – Родников кивнул на Евгения и Матвея. – А теперь вы, – он дёрнул головой в сторону Сорокина, – идёте к нему.

Те, скрипя зубами, прошли мимо него и встали рядом с Сорокиным, хотя, в их глазах читалось невыносимое желание наброситься на предателя и разорвать его в клочья.

– Мы всё сделали, – сказал Иван, – отпусти Егора.

Тот ещё немного постоял, глядя на, казалось, зелёного Фокина, а затем сказал ему:

– Вставай!

Егор поднялся со стула, и они вместе попятились к выходу. Тут Николай резко убрал нож от Фокина, одновременно с силой толкая его вперёд, на Сорокина и солдат. Те успели поймать летящего на них товарища, но эта заминка дала возможность Родникову скрыться за пологом палатки.

– Уйдёт, тварюга! – бросился к винтовке Матвей.

– Это вряд ли, – покачал головой Сорокин, – никуда он теперь не денется.

На улице предателя уже ждали. Николай побледнел, увидев Александра, который вместе с Макаренко стояли неподалёку, наставив на него оружие.

– Куда же ты собрался, Коля? – командир спокойно смотрел на Родникова.

Всё это время они с Михаилом стояли возле палатки. Резанцев приказал не входить внутрь лишь потому, что знал, если они вмешаются – ничем не помогут Егору, а только напугают и без того нервничавшего Николая. Так что они терпеливо выжидали момента, когда Родников, наконец, отпустит солдата и выйдет наружу.

– Руки за голову и без резкий движений, Николай, – сказал командир.

Родников, опустив голову, поднял дрожащие руки и сложил их на затылке. Всё было кончено. Крыса попалась в ловушку.

Глава 20

Правда

– А теперь ещё раз, – стряхнул пепел с самокрутки Александр. – Действовал один? У нас тут ещё предателей нет?

– Да я клянусь! – отвечал Родников. – Матерью клянусь, я действовал один!

– Ты мать не преплетай! – насупил брови Сорокин. – Эта бедная женщина ещё не знает, какой сволочью вырос её сын.

В палатке связистов было пятеро: сами связисты – Руслан Матеренко и Игорь Артементов, Иван, Резанцев и Николай. Бывший повар сидел связанным на стуле по рукам и ногам. Теперь уже его очередь побыть на месте Фокина. Теперь он не всеми любимый повар, а чужой человек, к которому не испытывали больше никаких чувств, кроме отвращения, ненависти и непонимания.

– Так записываем, товарищ командир? – повернулся к Резанцеву Руслан.

– Погоди, – положил окурок в пепельницу тот и взглянул на связанного. – Что ты рассказал фрицам?

– Конкретнее, – не понял Николай.

– Меня интересует всё.

Александр, даже сейчас, сохранял спокойствие и говорил чётко, медленно и понятно. Такому терпению и выдержке можно позавидовать, ведь не каждый будет общаться так с тем, по чьей вине полегло столько людей.

– Всё, начиная, с нашего прихода сюда, – уточнил он. – Ты же после этого предал нас?

– Да, – смотрел вниз Николай.

– Прибыли мы сюда в начале августа, отсюда и начни.

– Я передавал то, когда мы нападём, как будем вести бой, если мы разрабатывали какой?то план, – тихо бубнил себе под нос Родников. – Ещё рассказывал про все задания, на которые уходили бойцы… Что ещё?

Родников, как и ожидалось, даже не давал никакого сопротивления. Говорил он ясно, понятно, а главное – много говорил. Его язык был готов развязаться, даже, из самого крепкого и сложного узла, лишь бы выжить.

– Когда вы возвращались с того задания, я предупредил оккупантов о том, что вы, скорее всего, будете проходить мимо, – вспоминал тот, продавливая подбородком грудную клетку всё сильнее.

Он был похож на нашкодившего мальчишку, которого снова поймали за очередной пакостью и теперь отчитывают за отвратительное поведение. Но это был далеко не ребёнок, а настоящий взрослый человек, который вёл себя сейчас гораздо хуже истеричной бабы. Впрочем, не будем оскорблять женский пол, ведь девушки в батальоне вели в то время себя отважнее некоторых мужчин.