Безымянный подросток с окраины города

Он обнял её и со всей силы прижал к себе, спрятав от всего зла Вселенной в своих руках, укрыв от опасности, нежно проведя ладонями по спине. Он обнял её так, будто мог умереть через пару часов и хотел как можно больше впитать её тепла и поделиться своим. Без слов, не говоря абсолютно ничего, он обнял её, словно ждал этого всю жизнь, словно умел обнимать и никогда этого не боялся, хотя до этого ни одна девушка не обнимала его по-настоящему – так, как это делала Лиза.

Она попыталась что-то сказать, но Андрей лишь сильнее обнял её. Господи, боже… почему люди так глупы? Почему они та злы и агрессивны? Всегда доступен простой способ сделать человека намного, намного счастливее – просто обнять его! Но люди в силу своих предрассудков делают это так редко, что ты уже чувствуешь себя неловко, когда тебя по-настоящему кто-то обнимает. Как не хватает в нашем мире искренних объятий! Как поразительны они сами по себе! Ведь по сути ты лишь прижимаешь к себе другого человека и чувствуешь, как он проделывает то же самое – обычный, ни чем не примечательный процесс, но какую эмоциональную связь он выстраивает! Какие ощущения ты испытываешь! О боги… порой всё, что нужно человеку в данный момент, – это крепкие объятия. И тогда появятся силы – неведомо откуда, но появятся.

– Мне страшно, – сказал Андрей. Точнее, тихо прошептал, понимая, что скоро к глазам подкатят слёзы. Снова. За полторы недели он проплакал больше, чем за предыдущие шесть лет. – Мне очень страшно, Лиза. Я всё время чего-то боюсь, но не знаю чего.

Он не собирался это говорить. По правде говоря, у него и не было конкретного плана, только смутное представление: прийти к ней, подарить цветы, а потом, может, посмотреть фильм. Но всё происходило совсем иначе, теперь он обнимал её – обнимал её, девушку, что спасла его от самоубийства, – и говорил то, что никак не планировал говорить. Слова полились из него рекой прежде, чем из глаз хлынули слёзы.

Словно кто-то снял предохранитель.

– Меня постоянно не отпускает страх, просто иногда он больше, иногда – меньше, но он никогда не уходит, слышишь? Я постоянно чувствую себя виноватым и хочу что-то исправить, но не понимаю что, что мне нужно исправить! И… – Он коротко всхлипнул, когда по его спине проскользнули женские ладони. – Меня отпустил страх только один раз. Это… когда ты обняла меня, после крыши. Я просто сидел, а ты прижалась ко мне всем телом, и я почувствовал что-то такое странное… со мной ещё никто так не обращался.

– Со мной тоже, – прошептала Лиза. Каждый из них обнимал другого и шептал признания, словно боясь, что мир их может услышать. – Со мной тоже никто так не обращался. Всем абсолютно наплевать на меня, нет на свете хотя бы одного человека, который бы страдал от моего самоубийства.

– Есть, – сказал Андрей. – Теперь есть. Мне будет больно, если ты покончишь с собой.

Невероятно сентиментальные слова для Андрея… но тем не менее он продолжал и продолжал их говорить:

– Я тогда тоже хотел сделать это, поэтому вышел на крышу. Но увидел тебя, увидел твои глаза и как будто забыл о себе. Мне стала важна только ты. Я был готов пожертвовать собой, лишь бы ты, Лиза, осталась жива.

Она тихо застонала и уткнулась лицом ему в грудь, его мышцы впитывали её стон, его сердце отражало её голос во все кровеносные сосуды. Лиза буквально пыталась слиться с Андреем в нечто целое, но лишь со всей силы прижималась к мускулистому телу, пока по щекам стекали слёзы. Потом она подняла голову и робко спросила:

– Можно мне тебя любить?

А он смотрел в её блестящие голубые глаза, вспоминая, какими волшебными они были в симбиозе лунного сияния и света уличных фонарей – там, на крыше, когда тело пронизывал холодный ветер. Можно мне тебя любить? Почему этот просто вопрос вызывает так много чувств? Можно мне тебя любить? Она просит разрешения. Может ли она его любить? А может ли вообще кто-нибудь его любить?

– Да, – ответил Андрей. И, склонившись над её ухом, спросил сам: – Можно ли мне тебя любить?

В ответ Лиза поджала губы (как мило она это делает!), пытаясь сдержать внутри всхлип, посмотрела в глаза Андрея и долго-долго в них вглядывалась. В этот момент грязная, забрызганная кровью – той, что нередко проливалась на улицах и в стенах Кадетского Корпуса – душа Андрея соприкоснулась с чистой, очень робкой и светлой душой Лизы. И когда это произошло, розовые губы прошептали:

– Да, можешь. Ты можешь любить меня.

В тишине умолкшего мира, в его безмолвии и внимательном наблюдении, в играющей симфонии Вселенной, что называется Жизнь, соединились две пары губ – медленно, робко, очень аккуратно. Но аккуратность пропадала с каждой секундой, движения становились смелее и всё же сохраняли осторожность. Друг друга коснулись мечты и надежды, разочарования и падения, ненависть к себе и вспыхивающая гордость, чувства, эмоции смятение и потерянность. Когда одни губы медленно скользили по другим, по ним скользили страх, что бился в грудной клетке, пустота, что зияла меж рёбер, потухший на время гнев, протекающий под кожей, и внезапно нахлынувшая нежность, заполнившая собой всё тело, всё мироздание. Два человека, потерявшихся в этом мире, находившихся в одном шаге от того, чтобы покончить с собой, целовались по центру небольшой кухни. Целовались, боясь спугнуть то, что только между ними зарождалось. Пока их окружал недобрый мир, полный жестокости, несправедливости, прячущегося в каждом уголке зла, они дарили друг другу нежность. Нежность… Разве она не является доказательством того, что иногда человечество поступает правильно? Разве готовность и способность ласкать другого человека, не требуя ничего взамен, не говорят, что мы, люди, не такие уж и плохие? Пока кто-то из нас может испытывать нежность к другому человеку, можно нас считать полностью обречёнными? Или всё же есть надежда?

Лиза чуть отпрянула, губы медленно разъединились. На Андрея посмотрели заплаканные, блестящие в искусственном свете голубые глаза.

– Не бросай меня, пожалуйста, – прошептала Лиза. Прошептала так, будто у неё еле хватило сил на это. – Я боюсь остаться одна. Мои мысли меня сгрызут. Они просто сожрут мою жизнь и заставят меня закончить начатое.

– Я не брошу тебя, – мягко проговорил Андрей. – Мы теперь, как пишется в книгах, связаны.

Лиза улыбнулась, вызвав у Андрея ещё более широкую улыбку, которую тут же закрыли поцелуем. Губы поймали друг друга и поплыли во влажном танце, растягивающем удовольствие, в котором неслышно разговаривали две души. Языки робко соприкоснулись и сразу вернулись обратно, словно испугавшись этого странного, такого незнакомого жеста.

Я не причиню ей боли. Ни капли.

Андрей провёл ладонями по спине Лизы, чувствуя ткань футболки, кожу под ней и поднимающуюся с низов груди нежность. Поднимающуюся до горла, откуда она плавно переходила в рот и передавалась через двигающиеся губы.

Андрей отпрянул и тихо сказал:

– Я не смогу заниматься сексом. У меня болит бедро.

Услышав это, Лиза грустно улыбнулась. Губы растянулись в улыбке, в которой не были ничего хорошего.

– И не надо. Я боюсь заниматься этим. Я боюсь секса.

***

– Тебе точно не нужно обработать рану?

Андрей покачал головой:

– Я же сказал, не надо. Сразу после драки меня осмотрел фельдшер, потом отвезли в больницу на рентген, как раз он и показал, что с костями полный порядок, у меня всего лишь ушиб.

– Ничего себе «всего лишь»!

– Ну, в драках это лучшее, что может произойти. Трещина хуже, а перелом – не дай бог открытый – ещё страшнее. Так что мне повезло. Похромаю чуть-чуть, буду мазать всякими мазями, через месяц уже бегать смогу.

Они сидели за столом на кухне и ели приготовленные Лизой картофельные оладьи, о существовании которых Андрей даже не знал. Они оказались настолько вкусными, что Андрей, съев лишь один кусок, приложил все усилия, что не наброситься на остальное. Увидев это, Лиза рассмеялась и сказала: «Ешь всё, я ж тебе приготовила», – после чего Андрей, немного помявшись, всё-таки напал на горячее.

– Ты очень вкусно готовишь, – сказал он, запихивая в себя очередной оладушек. – Я ни разу не пробовал такую вкуснятину.

Лиза ничего не сказала, но улыбнулась, и в этой улыбке была еле сдерживаемая радость – наконец-то кто оценил её труды! Она съела лишь один оладушек и всё остальное время сидела за столом, напротив Андрея, наблюдая, как он есть приготовленные ею – ею же! – оладьи. Будь Андрей другим, он бы засмущался (конечно, когда на тебя смотрит до безумия красивая девушка, пока ты жрёшь), но он проучился в Кадетском Корпусе шесть лет, а потому знал ценность поданной еды и не имел комплексы, связанные с приёмом пищи, – как, в прочем, любой, прошедший военную службу. Он поедал оладушки, облизывая пальцы и иногда причмокивая, а Лиза сидела и смотрела на него, сцепив ладони в замок и положив на них лицо, улыбаясь, тихо наслаждаясь тем, что Андрей с таким аппетитом уплетал её оладьи. Смотрела на него как на шедевр искусства, как на нечто прекрасное, хоть его губы и были измазаны жиром. Смотрела так, будто не видела ничего красивее – так люди смотря на завораживающие пейзажи, на закаты, окрашивающие золотом пшеничные поля, на прорезающие небо горы, а Лиза смотрела так на Андрея. Андрея, похвалившего её еду.

После трапезы Лиза помыла посуду. Она всё ещё улыбалась, когда стирала с тарелки жир от оладий. Через пару минут они с Андреем покинули кухню и зашли в Лизину комнату, стены которой были усеяны постерами с певицей Zivert. Сияй, подумал Андрей, взглянув на уже знакомый плакат. Сияй как чёртово солнце.

– Почему тебе нравится Zivert?

– Ну… – Лиза сцепила руки в замок, опустила взгляд вниз, потом расцепила ладони и подняла глаза. – Мне кажется, в её песнях есть какая-то магия. Я её чувствую. Ощущаю. Она поёт очень искренне, как будто… как будто о том, о чём я думаю, просто никак не могу сформулировать. Она словно разговаривает со мной и в каждой песне говорит: «Давай, поднимайся, иди дальше». Её песни заставляют жить! – Теперь Лизу было не остановить. Она говорила и говорила, слова лились из неё потоком, а глаза горели совсем как у ребёнка, погрузившегося в какой-то очень интересный рассказ.

Андрей медленно улыбнулся.

– Наверное, именно она так долго удерживала меня от суицида. Её песни. Юля всегда представляется мне как старшая сестра, к которой я в любое время могу прийти и пожаловаться. А она выслушает, да, выслушает! И скажет мне «танцуй»! И я начну танцевать! Понимаешь, Андрей?! Даже в самые темный часы она пытается вдохнуть в меня жизнь, разговаривает со мной как с сестрой, а потом обнимает словами, прижимает к своей музыке, и вот я уже не хочу умирать, во мне расцветает художник, он жаждет творить, я танцую, весь мир танцует, и я даже забываю про всё плохое, потому что его прогоняет голос Юли! Она поёт для меня, я пою вместе с ней, мы танцуем, сияем и…

Лиза продолжала и продолжала говорить, а Андрей лишь молча смотрел на неё, улыбаясь и не смея перебивать. Её голубые глаза теперь уже не горели, а пылали. Руки летали из стороны в сторону, Лиза с таким воодушевлением рассказывала о своей любимой певице, что не успевала сделать вдох, прежде чем слова выливались новым потоком. И это было… прекрасно. Да, прекрасно. Андрей не слышал ни одной песни этой Zivert, но уже всем сердцем был ей благодарен; благодарен её творчеству, потому что как минимум одну девушку оно наполняло жизнью и разводило такой огонь в голубых глазах, что, смотря на него, Андрей сам чувствовал некое тепло в груди. Zivert… Только за то, что она не давала одной девочке с окраины города умереть, её можно было любить.

– … разбито сердце, когда я сломлена, когда мне вообще ничего не хочется, я включаю одну из её песен, слушаю и… ну, знаешь… думаю, что не всё ещё потеряно, что я могу жить дальше и даже чему-то радоваться. Я… я никому об этом не говорила – только тебе, Андрей. – Она взглянула на него так, словно проболталась о чём-то ужасном и теперь жуть как стыдилась этого. Щёчки наполняла краска, и почему-то при взгляде на них, при взгляде на чуть поджатые губы (я сказала лишнее?) сердце Андрея пропустило несколько ударов…

… затихло…

… и врезало по рёбрам с удвоенной силой.

– Это очень круто, – сказал Андрей, – что у тебя есть любимый исполнитель.

– А у тебя? – спросила Лиза. – Есть кто-то, чью музыку слушаешь ты?

Пришлось покачать головой. Врать не хотелось, а рассказывать о том, что песни не с чего слушать – ещё больше не хотелось.

– Нет, я не слушаю музыку. Я как-то без неё справляюсь.

– Ты вообще не слушаешь музыку? – В голосе Лизы было столько удивления, что на миг Андрей испугался. Чего? Хороший вопрос.