Слишком живые звёзды 2

Катя напрочь забыла про еду. Всё её внимание сфокусировалось на тёмных зрачках за круглой оправой очков. Почему-то она была уверена – и уверена непоколебимо, – что эта встреча относится к разряду тех, которые называют «неслучайными». Что-то внутри подсказывало, что сейчас произойдёт нечто необычное. Тревога чуть сжала лёгкие, но никаких признаков волнения Катя не показывала. Она ждала. Ждала того, что сейчас должно произойти.

Наконец Иван Васильевич набрался смелости и, взяв себя в руки, вновь посмотрел Кате в глаза, но на этот раз уже не отводил взгляд при каждом удобном случае. Тревога внутри опять сжала лёгкие и заставила выйти горячий воздух наружу, потому что с каждой секундой внутри становилось всё меньше и меньше места. Сейчас что-то произойдёт, что-то… что-то такое, отчего Кате сразу станет не по себе. Она выскочит из-за стола и рванёт к себе в комнату, лишь бы не дать мыслям проникнуть в голову.

– Я подсел к вам только с одной целью – узнать вашу историю и рассказать свою. Понимаю, вам вряд ли сейчас захочется говорить о себе с каким-то незнакомым стариком, но прошу вас, позвольте мне задать вам всего-навсего один вопрос. Один вопрос, ответ на который я хочу услышать именно из ваших уст, Катя.

Они смотрели друг другу в глаза, окружённые десятками столов – полупустыми, пустыми и занятыми людьми. Сотни голосов смешивались в один общий гомон, который, однако, совсем не напрягал. Напряжение было только в одном-единственном месте – внутри грудной клетки, там, где так судорожно билось сердце. Катя еле заметно кивнула, приготовившись к вопросу. Почему-то ей казалось, что он изменит всю её жизнь.

Хватит нести бред. Просто послушай, что скажет этот старик, и всё! Перестань накручивать себя!

Иван Васильевич сплёл пальцы в замок и выдохнул. Втянув в себя воздух, спросил:

– Что такое, по-вашему, любовь?

Катя не ответила. По крайней мере, не сразу. Она всё ещё смотрела в голубые глаза старичка, но не видела их. Никогда в жизни она не думала, что несколько слов от незнакомого человека – один жалкий вопрос – смогут ТАК сильно выбить её из колеи. Разум поник. В голове не было вообще ничего. Казалось, сознание отделилось от тела и растворилось где-то над макушкой. Слишком… слишком сложный вопрос. С губ Кати попытался сорваться ответ, но в результате они беспомощно отлипли друг от друга, чтобы в лёгкие проникло как можно больше воздуха. Что такое, по-вашему, любовь? Что такое любовь по мнению старой женщины, обманутой мужчиной, которого она любила всем сердцем, и потерявшей своего единственного ребёнка – не просто потерявшей, а носившей окровавленного сына на руках, пока вокруг, столпившись, стояли люди. Что такая женщина может сказать о любви? Что о любви может сказать человек, вытерпевший столько боли, что исходила от этой самой любви?!

Вот именно. Ничего. Ничего она не могла сказать. Любви просто не сущ…

Давай потанцуем.

Её передёрнуло как от электрического разряда. По телу резко пробежала дрожь, и сильнее всего она ощущалась в кончиках пальцев. Его голос… с теми же нотками, что и тогда, ночью, перед волшебным танцем под шёпотом листьев. Женя вновь напомнил о себе. Только сейчас Катя поняла, какой была глупой, убеждая себя в том, что роман с Женей – всего лишь роман, а сама она к нему равнодушна. Да, равнодушна.

Но во мне есть его частичка. Я это чувствую.

Может быть… Но тем не менее эта частичка (если она действительно есть где-то глубоко в душе) давно начала распадаться на мелкие-мелкие кусочки. И первая трещина появилась тогда, когда Женя ударил кулаком в стену, разминувшись с животом Кати в несколько сантиметров. Первая трещина, положившая начало разрушению их отношений.

Сердце больно ударило по рёбрам. Катя сжала кулаки, костяшки пальцев разом побелели, ногти впились в ладони. Несколько секунд она так и просидела, после чего посмотрела Ивану Васильевичу в глаза и, стараясь унять дрожь в голосе, заговорила:

– Я думаю, что любовь – это уважение и поддержка. Если любовь и существует, то только в поступках, не в словах. Говорить можно всё что угодно, но вот поступки… в них можно влюбиться. И ещё, – Катя прижала ладонь ко рту, внезапно поняв, что не хочет продолжать разговор. Но она чувствовала, что ей необходимо выпустить поток слов наружу, иначе она просто заплачет – тихо, незаметно, зная, что кто-то пожирает её изнутри. – Я всегда представляла любовь как защиту. Ну, понимаете, ощущение того, что рядом с этим человеком тебе ничего не грозит, что ты в безопасности, он никогда не поднимет на тебя руку, не ударит, не сделает больно. – На несколько секунд Катя замолчала. Потом продолжила: – Наша жизнь – огромное, сука, поле битвы. И если рядом есть кто-то, кто готов тебя прикрыть, то это замечательно. Я не представляю любовь без желания защищать свою вторую половинку. Это невозможно. Ну, при условии, что любовь вообще возможна. Я думаю, партнёр должен быть твоим продолжением, твоей второй кожей, твоим вторым дыханием, когда уже кажется, что сил совсем не останется. Я… – Мир перед глазами слегка покачнулся. Катя понимала, что теряет контроль над собой и с каждой секундой всё больше и больше, но пошло оно всё к чёрту! Сильным тоже иногда хочется поплакать. – Я всегда мечтала о любви, ещё с детства. О настоящей любви, как в книжках пишут. А здесь… Здесь такого нет. Совсем.

Катя сжала губы и коротко всхлипнула, услышав в горле собственный стон. Из глаз вроде бы покатились слёзы, но она этого не замечала – всё её внимание было сфокусировано на лице Ивана Васильевича – незнакомого старичка, подсевшего к ней за стол. В его голубых глазах не было ни насмешки, ни злорадства, ни самого главного – жалости. В этих глазах читался лишь искренний интерес, а в зрачках проглядывала теплота. Наверное, именно из-за неё Катя вновь заговорила:

– Последнее время я говорю себе, что не верю в любовь, но это неправда. Даже после измены мужа я как дура продолжаю в неё верить. Забавно, да? Жизнь буквально орала мне на ухо, что это всё сказки, что любовь – это выдуманная романтиками хрень, но где-то глубоко в душе я все ещё верю в неё. Похоже, я поняла это только сейчас.

– А почему вы снова поверили?

– Катя молчала. Долго молчала. Она знала ответ на этот вопрос, но не хотела произносить его вслух, потому что тогда бы пришлось признать, что весь прошедший месяц она провела в самообмане. Пришлось бы увидеть свои мысли полностью обнажёнными и взглянуть на них, какими бы ужасными они ни были. Нет, следует промолчать, так будет лучше. Лучше для всех.

Но Катя ответила честно:

– Потому что я встретила одного человека. – На пару секунд она закрыла глаза и, решившись быть откровенной, открыла их, не обращая внимания на слёзы. – Я встретила человека, которому с самого начала сделала больно, но он всё равно от меня не отвернулся. Рядом с ним мне было хорошо, я чувствовала себя в безопасности, будто из-за того, что он просто стоит рядом, пули будут пролетать мимо меня и ни разу не заденут. Я… ну, наверное, это самое главное… рядом с ним я почувствовала себя женщиной. Сексуальной женщиной, привлекательной. И смогла быть слабой. Обнимая его, я могла быть слабой, и он не пытался стравить тараканов в моей голове, нет, он с ними подружился. – Катя громко рассмеялась, чувствуя всё сразу: и смех, и слёзы, и боль. – Наверное, это звучит бредово, но он подружился с моими тараканами. Этот мужчина… Иногда я думаю, что Бог – если он есть – специально послал его ко мне. Должно же быть в жизни хоть что-то хорошее, правда? Я думаю, я заслужила того, чтобы быть любимой.

– Его зовут Женя, так ведь? – Иван Васильевич чуть подался вперёд и понизил голос, хотя никто в столовой даже не пытался подслушивать их. – Ему шестнадцать лет, но вы всё равно его любите. Как мужчину, хоть вы в два раза старше его. В прошлом мире это могли бы назвать ненормальным, наверняка бы осудили, но теперь-то наш безумный мир стал ещё безумнее, а поэтому я не вижу смысла скрывать здесь свою любовь.

– Откуда вы узнали про Женю? – Спросила Катя, но тут же замолчала, поняв, каким глупым был вопрос: про Женю тут знали все.

– Я видел вас вместе. Правда, всего один раз. Вы тогда, я так понимаю, только присоединились к нашему «Клубу неудачников», потому что к вам тут же подбежал Алексей Царёв. – Иван Васильевич опустил взгляд и заговорил ещё тише, обращаясь скорее к себе, чем к Кате. – Не нравится мне этот тип, не тянет он на лидера. У него прямо злодейская внешность! Но он здесь всем заправляет, так что ничего не поделаешь. Живи, терпи и снова терпи.

– Так почему вы подсели ко мне? Только не говорите, чтобы узнать определение любви.

Глаза за стёклами очков слегка блеснули. К лицу Ивана Васильевича начала приливать краска, а дыхание его стало тяжёлым, чуть ли не болезненным. Наконец он снял очки и вытер краешки глаз, хоть там пока и было сухо.

За одним столом, напротив друг друга, сидели женщина и старик – оба с щиплющими от слёз глазами, с дрожащими губами, с множеством шрамов на стенках сердца.

– У меня была дочь. Её звали Галина, но я всегда называл её Гаечкой. Ну, знаете, в кругу семьи. Мама ушла от нас, как только мы пошли в школу, поэтому свою зайку я воспитывал один…и воспитал. – Он сделал глубокий вдох и продолжил. – Гаечку забрали светлячки, ей было всего сорок три. За несколько дней до той проклятой ночи мы сильно поругались, я даже прикрикнул на неё, а она хлопнула дверью так, что затрясся весь дом. Мы не помирились. Остались в вечной ссоре.

Катя захотела протянуть руку, накрыть ею ладонь Ивана Васильевича, но тут одёрнула себя: она сама не терпела жалости ни в каких её проявлениях. Поэтому она просто сидела и слушала, не прерывая тихие всхлипы и долгие паузы.

– Первые два дня после апокалипсиса – до того, как нас всех закинули на Чистилище – я просидел у тела Гаечки, отходя только для того, чтобы справить нужду и попить. Мы…разговаривали, да, разговаривали, но я сомневаюсь, что отвечала мне именно она. Скорее всего, мой мозг просто старался меня сберечь. – Маленькая слезинка заскользила по морщинистой кожу и почти сразу же утонула в белоснежной бороде. – Я не ел даже здесь, просто сидел на полу меж столами и прокручивал в голове наш последний диалог. Мы тогда наговорили друг другу много всяких гадостей, слишком много. И поссорились мы из-за её парня, из-за молодого человека Гаечки. Я отказывался его принять. Понимаете, я не был готов отдать свою дочку человеку, у которого разума совсем не накопилось. Катя… – Иван Васильевич серьёзно посмотрел на неё, уже не пытаясь скрыть слёзы. Он плакал, но при этом его голубые глаза не затуманивались, а оставались сфокусированными.

Именно в этот момент Катя перестала обращать внимание на собственные слёзы. В груди разлилось тёплое предвкушение того, ради чего и затевался этот разговор. Никогда в жизни её не охватывали такие странные чувства. Такие волшебные, загадочные чувства…

– Я очнулся, когда увидел вас с Женей. И сразу вспомнил дочку. Вы очень похожи на мою дочку, Катя. И внешне, и внутренне – я вижу это в вас. А Женя напомнил мне того парня, которого я так и не осмелился принять в семью. Вы оба так красиво смотрелись, когда к вам приближался этот гадёныш Алексей: ваш мужчина прижимал вас к себе и заслонял собой, а вы обняли его в ответ, и ваш дерзкий взгляд…совсем как у Гаечки. Я сразу увидел вокруг вас крепкую ауру, ауру любви, хоть у вас такая разница в возрасте. Вы созданы друг для друга. Судьба свела вас в самый важный для каждого из вас момент. Свела для того, чтобы вы помогали друг другу.

Руки Кати вновь задрожали. Она сцепила пальцы в замок и всеми силами старалась не замечать ту жгучую жидкость, что разливалась из груди по всему телу. Что-то тёплое, неприятное и приятное одновременно, напоминающее о том утре в номере гостиницы, когда всё вокруг сияло и казалось таким дружелюбным. Женя… Как хочется почувствовать его ладонь на своей талии.

– Вы поссорились с ним, причём сильно. Об этом не сказал только ленивый. Когда влюблённые резко перестают общаться друг с другом, это сразу становится видно. Я слышал, многие девчонки рады тому, что вы наконец отпали с радара Жени, но судя по рассказам, он никого из женщин и близко к себе не подпустил.

– Вы собираете сплетни?

– Нет. – Иван Васильевич ответил честно – об этом говорили его глаза. – Я просто вижу вас, Катя, и видел пару раз Женю. Мне больно смотреть на вас порознь. Так не должно быть. Без вас мир точно разрушится, и я не преувеличиваю. Он уже трещит по швам, а у вас есть иголка с нитками. Вот только иголка у вас, а нитки у вашего мужчины.

Краем глаза Катя заметила какое-то движение. Она повернула голову и увидела, что меж рядами пустых столов (надо же, все уже поели) к ней бежал маленький мальчик да с такой скоростью, что его длинные кучерявые волосы не успевали даже прикоснуться к плечам. Застёжки на его красной курточке мелодично звенели, пока по этой части столовой проносился беззаботный детский смех. И почему-то Катя улыбнулась. Услышала детский смех и улыбнулась, не зная причины веселья. Ребёнок радовался, и, наверное, именно поэтому внутри стало ещё теплее, ведь как сладко смеются дети! Смеются искренне, от всей души, от всей незапачканной жизнью души.

Наконец мальчик подбежал к столу, и только когда его дыхание обдало Катю жаром, она заметила, что глаза над красивыми пухленькими губами голубые. Ярко-голубые как ясное небо в солнечный день где-нибудь у моря. Такие яркие и голубые, какие бывают у златовласых принцев из девчачьих книжек со сказками. Такие яркие и такие голубые как…у Ивана Васильевича, только совсем молодые и не впадшие.

Мальчик посмотрел на стол, на сидящего рядом старичка и перевёл взгляд на женщину, к которой и нёсся с оглушительным смехом. Вот только сейчас он смотрел серьёзно, без тени улыбки на лице, отчего выглядел ещё забавнее. Катя даже забыла про текущие по щекам слёзы и расхохоталась – не могла не расхохотаться. Она положила ладонь на голову парнишке и спросила:

– Чего тебе, зайчик?

Он ей тут же ответил, будто заранее готовил ответ, дабы не облажаться.

– Я хочу попросить у вас яйцо. Я вижу, вы его не кушаете, а мне мама сказала, что от яиц растут мышцы, ну и я… можно взять ваше яйцо? Я просто хочу быть сильным.

И снова её проняло на улыбку. Лёгкую, но в то же время и тяжёлую улыбку – носик мальчика был очень похож на носик Миши, а их губы являлись точной копией друг друга.

Хватит думать об этом. Ты и так выплакала всё что можно.

– Бери яйцо, конечно. Хочешь, можешь взять ещё и чай, я всё равно его не буду.

– Да не, мне только яичко нужно. – Мальчик чуть наклонился над столом, взял то, зачем пришёл, и вроде бы уже собрался уйти, но остановился. Он замер тогда, когда их с Катей взгляды пересеклись – ясное небо встретилось с серым морем. В этой части столовой царствовала тишина, и поэтому так хорошо было слышно тяжёлое детское дыхание. Красная курточка поднималась и опускалась вместе с хрупкими плечиками мальчика. Его кучерявые волосы ластились по круглому личику, которое было буквально пропитано серьёзностью и…

…искренним недоумением.

– Тётенька, а почему вы плачете? Вы же такая красивая!

Катя рассмеялась, и смех напомнил ей, что такое удовольствие. Она потрепала мальчишку по голове, украдкой взглянула на Ивана Васильевича (от его доброй улыбки на душе стало ещё теплее) и сказала:

– Спасибо, красавчик, ты тоже ничего. – Мальчик тут же улыбнулся, и от одного этого жеста он стал ещё милее. – Я плачу, потому что устала, вот почему. Просто взрослые иногда тоже делают ошибки, понимаешь? А потом осознают, что они сделали ошибку, и плачут.