Слишком живые звёзды 2

– Она была настолько сильной, что я чувствовал что-то похожее на искры на кончиках пальцев, пока рисовал вас с Женей. Ваши силуэты, вернее, но всё равно я представлял именно вас – стоящих под ярким светом ламп, прижимающихся друг к другу и заколдованных странной любовью. Многие здесь называют ваш роман фривольным, но я считаю, что вы, Катя, нашли того самого человека. А Женя нашёл ту, в которой так отчаянно нуждался. Вы многому научитесь друг у друга.

– Откуда такая уверенность? Почему мы для вас так важны?

– Я не могу сказать почему, потому что не знаю. Но я доверяю Богу, а он не мог просто так создать моими руками вашу луну. Если всевышний дарует такую силу, значит, ей будет применение. Мне кажется, у него на вас свои планы. Каждый из вас прошёл по своей тропе ада, и вдвоём вы так же будете шагать по аду, чтобы к нужному моменту ваша кожа справилась с финальным огнём. Дьявол и Бог…

– Стоп! – Катя мигом зажмурилась. Открыла глаза. Попыталась собраться с мыслями. – Замолчите, пожалуйста, иначе я окончательно свихнусь. Не надо все эти религиозные штучки сюда приплетать, они меня пугают. Просто ответьте нормально, по-человечески: почему для вас мы с Женей так важны?

– Потому что в тебе я вижу Гаечку, Катя. А в Жене – её парня, которого я не пустил за порог. Послушай. – Иван Васильевич засунул руку в карман брюк, несколько секунд провозился с ним и достал оттуда серебряную цепочку, держащую другой, совсем другой медальон.

– Это Женин. – Он протянул медальон Кате и аккуратно положил его в раскрытую ладонь. – Я сделал для обоих. Не мог не сделать.

Она посмотрела на ластившуюся по пальцам цепочку (такого же цвета, как мои глаза) и взглянула на то, что должно висеть на груди Жени, согревать её волшебным теплом. Это были металлические крылья – орлиные крылья, – прижатые друг к другу и образующие что-то наподобие вытянутого круга, заканчивающегося внизу острием перьев. Катя не заметила, как повесила собственный медальон себе на шею; теперь луну сменили крылья, резко распахнувшиеся на фоне серого диска. Крылья, созданные из тёмных перьев, раздвигались в стороны как и половинки луны, и там, внутри, был точно такой же рисунок: два сотканных серебряными нитями силуэта и плавающая вокруг них любовь. Катя задумчиво проводила большими пальцами по перьям, вглядываясь в уже знакомый рисунок. Кое-где он отличался от того, что был на её медальоне – рука мастера не повторяет творения точь в точь, – но различий всё равно было чертовски мало. Такое сделал человек, яростно желавший родить на свет нечто прекрасное.

И у него это получилось.

– На оборотной стороне надпись. На обоих медальонах.

Катя аккуратно сложила крылья и повернула их к столу, держа медальон двумя руками, позволяя цепочке болтаться внизу. На нём действительно была надпись. Два простых слова, выведенных красивым кругленьким почерком. Два простых слова, которые сразу же впились в мозг и накрепко засели в нём. Два простых слова, каждое из которых Катя больше не могла воспринимать отдельно – они существуют только в союзе, так что если есть первое слово, обязательно есть второе, и наоборот. Два простых слова, из-за которых улыбка появилась сама по себе.

– Вместе сильнее. – Катя не поняла, рыдает она или смеётся. Наверное, смеётся, раз так хорошо. Оказывается, два простых слова могут стать лекарством от самых тяжёлых ран. – Вместе сильнее… Господи, вы написали «Вместе сильнее»!

Иван Васильевич выглядел слегка озадаченным, но вполне довольным.

– Ну да. А что такое?

– Это ж правда! Твою мать, два грёбанных слова рассказали мне больше, чем тридцать два года жизни. Это ж надо! Я, похоже, действительно схожу с ума.

– Нет, Катенька, не сходишь. – Покрытые седыми волосками руки бережно сложили орлиные крылья и, взяв цепочку, аккуратно надели медальон Кате на шею. Перья поцеловали луну, и от этого мягкого металлического звука сердце полностью растаяло. – В сумасшедшем мире невозможно сойти с ума. Знаешь, я рад, что тебя тронули эти слова. Но ещё я хочу, чтобы ты послушала вот эти. – Иван Васильевич подался вперёд. Глаза его – яркие, голубые – перекрыли собой всё вокруг. – Подбежавший к нам парнишка сказал очень мудрую вещь: если хочешь любить – люби. Жизнь слишком коротка. Не ищи оправдания поступкам, которые хочешь совершить, даже если они кажутся безумными. Тем более сейчас, в этом дурдоме, нет смысла следовать каким-то правилам. Я понимаю, ваша с Женей любовь смущает вас обоих, но скажи-ка мне, Катя: разве человек должен отказываться от того, с кем ему так хорошо? Почему вдруг из-за каких-то глупых ссор рушатся отношения? Ваши отношения. Я не знаю, из-за чего вы поссорились, но уверен, что это такая херня! Она не смогла погасить ваши чувства.

Медальоны тихонько звякнули. Крылья вновь прильнули к луне.

– Ты уже не девочка, Катя, наверняка наглоталась дерьма за свою жизнь, прости за грубость. Подумай, пожалуйста: заслуживаешь ли ты хорошего мужчину рядом с собой? Если твой ответ положительный, то отправляйся прямиком к нему, возьми его за яйца и не отпускай, пока он не почувствует прилив любви. – Иван Васильевич рассмеялся, положив руку на внушительных размеров живот. Вытерев с краешков глаз слёзы, он успокоился и продолжил: – Послушай старика, ладно? В конце жизни ты будешь жалеть об упущенных возможностях. Так что тебе мешает делать то, что хочется? Кто тебе мешает? А я скажу кто – женщина в зеркале. Вот именно она сдерживает тебя настоящую. Не позволяй ей делать это. Наслаждайся чёртовой жизнью, даже если она похожа ну кусок помёта. Тебе никто не указ, слышишь? Ты, Катя, сама себе хозяйка, и если чувствуешь, что любишь, не бойся показывать этого. Ведь это же прекрасное чувство.

– Да, – она сжала в руке медальоны, – прекрасное чувство.

– Не иди сегодня к Жене, разберись сначала сама с собой, и, быть может, тебе в голову придёт хорошая идея. Вы обязаны помириться. Будь мудрее, сделай первый шаг, мир от этого не рухнет. Просто пойми одну вещь: искусство… оно не врёт. Если Бог моими руками сотворил луну и крылья, значит, он думает о вас. Знаю, тянет на бред, но я всегда доверял чутью творца. Просто так оно не возгорается, поверь мне. Если ты создаёшь нечто прекрасное, то оно точно предназначено для чего-то. А вы с Женей предназначены друг для друга, потому что Бог сделал вас прекрасными.

– Я не верю в бога после того, как он забрал моего ребёнка. У такого бога не должно быть сердца.

– Но оно есть у тебя – горячее, пылкое и полное надежд. Пока оно бьётся в твоей груди, позволяй ему любить хоты бы потому, что в нынешнем мире мало что теперь можно полюбить. Сумей сохранить в себе человека – вот о чём я говорю. Имей смелость открыться любви после той боли, которую ты испытала. Которую…

Катя кинулась в объятия. Она перегнулась через стол и обвила руками шею Ивана Васильевича, прижав голову к его белоснежным волосам. Несколько секунд она так и простояла, пока не ощутила на спине чуть дрожащие руки.

– Спасибо вам. Я передам Жене медальон и возьму его за яйца, пока он не почувствует прилив любви. Обещаю. У нас всё будет хорошо.

На последнем слове голос дрогнул, а из глаз лениво покатились последние слёзы.

В опустевшей от людей столовой, под ярким светом флуоресцентных ламп, перегнувшись через стол, плачущая женщина обнимала старика, пока не её груди луна целовала металлические крылья.

* * *

Катя посмотрела на часы, стоящие у стола соседки по комнате, и увидела выстроенные в ряд ноли. Что ж, здравствуй, второе июля! Принимай меня вдохновлённую и невыспавшуюся! Может быть, этот день принесёт нам кое-что интересное.

Если всё пойдёт как надо, следующую ночь я проведу не одна. Не знаю, где мы с Женей засядем, но нам уж точно не будет скучно.

Катя тут же улыбнулась этой мысли. Всё-таки приятно это делать – улыбаться. Не потому, что так надо или нужно, а потому, что просто так хочется. И ещё прекрасней тогда, когда расплывшуюся на лице улыбку целуют губы любимого мужчины – нежно, аккуратно, почти не касаясь. Но это только сначала. Потом он обхватывает рукой твою талию и прижимает к себе. Слабый ток возбуждения, и вот по вашей коже заскользила одежда. Бёдра начинают дышать. Распущенные волосы ластятся по обнажённой спине. Ты ощущаешь в его движениях еле сдерживаемую грубость, гадаешь, когда же она вырвется наружу, и будем честны – жаждешь этого. Только здесь, когда вы вдвоём, ты можешь ему позволить взять себя за горло и чуть придавить, чтобы когда мир поплыл перед глазами, внизу всё начало…

Соседка громко всхрапнула. Катя резко дёрнулась и почти выронила из пальцев ручку, но успела поймать её в последний момент. Благо, реакция не подвела, раз уж мы оторвались от реальности. Да и что в этом плохого? Для того, что собиралась сделать Катя, необходимо было оторваться от реальности – и чем убедительнее будут вымышленные образы, тем лучше. Спросите любого творца: «Классно ли на какое-то время терять связь с миром?», – и он вам согласно кивнёт. Вокруг нас есть невидимые глазу волны, но стоит нам включить воображение и начать творить, как разум отделяется от тела и настраивается на нужную волну, доступную абсолютно каждому, но к которой приходят лишь самые смелые. Творчество… Как странно думать об этом на тридцать третьем году жизни.

– Это снаружи ты бабулька, – Катя смотрела на освещающую стол лампу, но видела перед собой лишь два серых огонька, что глядели на неё с лица женщины по ту сторону зеркала. – Снаружи ты, может, и не такая уж ягодка как раньше, но вот внутри… внутри тебя сидит та же девчонка, и ты это знаешь. Позволь ей встать у руля.

Веки опустились, мир погрузился во тьму. Катя глубоко вдохнула. Выдохнула. Её голову не заполняло вообще ничего – там царствовала одна пустота. Время перестало быть чем-то понятным. Единственным, что всё ещё оставалось безумно ярким в сознании, было желание – жгучее, острое, наполненное необузданной страстью. И, наверное, именно от последнего всё внутри благоухало теплом.

«Не иди сегодня к Жене, разберись сначала сама с собой, и, быть может, тебе в голову придёт хорошая идея», – так тогда сказал Иван Васильевич и оказался прав. Идея, как это обычно бывает, пришла из ниоткуда, аккурат перед тем, как Катя почти провалилась в дрёму. Она мгновенно вскочила с кровати, села за стол, включила лампу (соседка недовольно замычала, но ничего, потерпит) и достала из тумбочки маленький блокнот, который обычно служил полем для составления программ тренировок. Но не в этот раз, нет, сейчас на белых клеточках начнёт появляться шедевр. Шедевр, выходящий на бумагу тёмно-синими чернилами.

На самой верхней строчке Катя написала: СТИХ.

– Страшно, – она опустила конец ручки на новую строчку, но так и не вывела ни одной буквы. – Я уже сто лет не занималась этим. Последний стих я написала, когда по Земле ещё бродили динозавры.

Это было правдой, если динозаврами можно назвать двух сестёр-учительниц, которым не посчастливилось обучать в своём классе вредную девочку Екатерину Мальцеву. Одна вела алгебру с геометрией, другая – физику. Они были из тех самых учителей, что ещё долго приходят к выпускникам в ночных кошмарах и заставляют их просыпаться в холодном поту. И в детстве, да даже в подростковом возрасте не особо задумываешься о причинах их ужасного поведения (спрячь лямку бюстгальтера, Мальцева, или ты перепутала нашу школу с борделем?). Ты просто воспринимаешь подобных учителей такими, какими они выглядят – монстрами.

– Зачем я это вспоминаю?

Доверься чутью. Оно никогда не подводит.

Катя послушалась и полностью отдалась той невидимой силе, что вела её по закоулкам собственного сознания. В какой-то момент в памяти всплыло лицо симпатичного блондина, чьи яркие глаза не могли не свести с ума. Да, это был он – Тёма. Первая любовь, которая действительно запоминается на всю жизнь. Им было по пятнадцать (чуть младше Жени), они учились в одном классе и сидели в двух партах друг от друга, так что каждый раз, когда Катя хотела построить Тёме глазки, ей приходилось разворачиваться и пытаться выкинуть пару фраз, пока одна из сестёр не ударит указкой по голове. Именно с ним она в первый раз поцеловалась, именно он лишил её девственности, сделав это в одной из кабинок школьного туалета.

– Господи. – Катя тихо рассмеялась, стараясь не разбудить соседку. – Какими же мы были глупыми.

В их истории инициатором отношений выступала Катя, и, скорее всего, именно её стих, написанный сразу после волшебной прогулки, позволил событиям развиваться дальше так, как они развивались: нежные объятия на задних сидениях в кинотеатре, аромат белых роз, его красивые слова на берегу Тихого океана и поездка на его чёрно-белом мопеде по улицам Владивостока! Все эти воспоминания благоухали чем-то приятным и заставляли по телу разливаться вино лучшего сорта, что туманит разум и даёт волю чувствам, доселе дремавшим глубоко внутри.

– Ладно, мы уходим немного не туда. Вспомни ощущения перед написанием стиха. Вспомни и проникнись ими.

Страсть. В первую очередь искусство творят страстью. Она кипела в Кате тогда – вот почему ей удалось создать нечто прекрасное. И это не страсть к чужому телу, о нет, это страсть художника, скульптора, писателя или композитора, главным компонентом которой является желание создать нечто новое. Его узнаёшь сразу, оно буквально подталкивает тебя в спину, не даёт заснуть ночью и заставляет встать с постели, взять нужные инструменты и родить на свет что-то прекрасное. Стоит только сделать несколько первых шагов, как процесс полностью поглотит тебя.

И ты будешь счастлива.

Влюблённость всегда окрыляет. Конечно, с возрастом становится всё труднее и труднее ощутить её и окунуться в эти чувства с головой, но если это происходит…рвутся все цепи. Чем старше ты становишься, тем ценнее начинаешь относиться к любви, где-то даже скептически, твои критерии относительно мужчин меняются (красивые словечки отходят на десятый план), ты становишься более требовательной в сексе, хотя никому об этом никогда не скажешь, и уже потихоньку перестаёшь верить в чудо, именуемое любовью, но тут появляется он. И всё. Только поставленная на место крыша снова съезжает – куда-то далеко, в сторону Парнаса. Как говорила Катина бабушка: «Если твоя крыша ни разу не сдвинется, то ты никогда не увидишь солнце».

Мне больше по нраву луна. Не знаю почему, но луна гораздо ближе ко мне, чем солнце.

Благодарность. Тоже одно из чувств, побуждающее творить. Благодарность непонятно чему, адресованная всему миру и одновременно никому. Погружаясь в процесс, ты уже не думаешь о таких мелочах – всё твоё «Я» в этот момент находится во власти чутья, достигнуть понимания с которым можно лишь сведя отвлечения к минимуму. Забудь про реальный мир, отрекись от него. Не позволяй посторонним звукам проникать в сознание, вместо этого создавай свои и вслушивайся в них. Ты сама себе создатель, ты сама себе художник. Просто оставь своё тело, откинь разум куда подальше и доверься вселенской силе, что уже много сотен лет ведёт за собой миллионы творцов.

Да, вера. Пожалуй, главная составляющая творчества. Создатель должен верить в то, что создаёт, иначе это не будет творением искусства – всё-таки оно любит правду, причём самую неприкрытую. Хочешь написать красивый стих? Для начала ты должна ПОВЕРИТЬ, что способна написать красивый стих. И чтобы хорошо описать чувства, тебе лучше ПОВЕРИТЬ в то, что ты их переживаешь сейчас, сидя за столом, наедине с листом бумаги. Звучит безумно, но ведь искусство – само по себе одно сплошное безумие.

Катя вновь закрыла глаза, нащупала два висящих на шее медальона и в какой уже раз почувствовала исходящее от них тепло. Именно оно стало проводником между миром настоящим и миром вымышленным, порождённым воспоминаниями. Тепло медальонов сменилось теплом мужской ладони – ладони, которая ещё этой ночью заглядывала туда, куда Катя не позволяла заглядывать раньше. Проникающий сквозь веки свет лампы превратился в ласковые лучи утреннего солнца. Где-то рядышком пели птицы. Их чирикания было не разобрать, но откуда-то Катя знала, что они поют любви. О да, о любви и маленьком счастье, что витает в воздухе здесь, в небольшом номере дешёвой гостиницы, в которой они провели эту ночь и встречают утро. Женя собирается встать, уже чуть приподнимается…

– …но я слегка сжимаю его ладонь и прошу поваляться со мной ещё. Мне нравится его запах, но я ему об этом не говорю. Нравится, как он смотрит на мою грудь, но и об этом я молчу. Мне просто хорошо рядом с ним. Я забываю про всё. Сейчас важен только этот момент, только его расслабленная улыбка и эти…чувства. Я давно не испытывала таких чувств.