Слишком живые звёзды 2

Маленький мальчик, только-только пошедший в седьмой класс, стоял посередине спальни с зажатыми меж зубов трусиками матери и мастурбировал на неё, спустив трусы до самых лодыжек.

Он смотрел на её мерно поднимающуюся большую грудь, прикрытую ночнушкой, и вспоминал, как она тряслась, когда мама в очередной раз лупила его после очередной пьянки. Джонни знал, что её трахают другие мужчины, и от этого бесился ещё больше – ему-то она никогда не позволит такого. Грязная сука. Как было бы хорошо хоть раз ответить на её удары! Ничего, скоро Джонни подрастёт, мышцы окрепнут, и тогда он без труда сможет заломить ей руки и присунуть аккурат меж ягодиц. О да, он будет делать с ней всё что захочет! За все унижения. За все оскорбления. За все грёбанные синяки и пинки в живот! Она ответит за всё, но позже.

Такая полненькая… Я посмотрю, как будет колыхаться твой зад, когда вздумаешь убежать от меня.

Он продолжал мастурбировать и остановился только тогда, когда крупные капли спермы громко упали на пол.

* * *

Джонни с ужасом посмотрел на Алексея.

– Да, дружище, я знаю даже про это. Думаю, ты уже понял, что очень глупо пытаться делать свои грязные делишки за моей спиной. А вообще, как считаешь, будут ли все в восторге, когда узнают, чем ты занимался в комнате своей мамочки? Как вылизывал её бюстгальтер? Как тайком фотографировал, а потом перерисовывал без одежды? Тогда, наверное, ни одна женщина с тобой не познакомится. Они узнают, почему ты так любишь делать им больно. Знаешь почему? – Алексей приблизился вплотную, его дыхание обжигало кожу. – Потому что ты так и не сделал больно своей матери. Ночная мастурбация была самым смелым твоим поступком.

Джонни пытался что-то вымолвить, но на деле лишь жалко кряхтел. Его глаза не отрывались от двух алых огней; казалось, с каждой секундой связь между телом и мозгом растворяется, и её место тут же занимает страх. Страх… Страх бесстыжего грешника, которого наконец привели к Великим вратам ада. Один шаг вперёд – боль вернётся вдвойне. Один шаг назад – пятки омоют воды рек.

Глаза Алексея немного поблекли, но вот улыбка под ними засияла как полная луна на чистом небосводе.

– Линда – прекрасная девочка, Джонни, она была со мной очень вежливой, когда мы с ней болтали. Я сказал ей, что папа пообещал не отдавать её в ад, что он спасёт её, ведь не спас при жизни. Сначала она не хотела, чтобы ты её спасал, но после небольшого визита в ад мнение поменялось. У твоей дочери особенный запах, горные волки любят такой. Понимаешь, к чему я клоню? – Джонни понимал, вот только сказать он ничего не мог, будто стал заложником собственного тела. – Линда надеется на тебя, а ты собираешься нарушить обещание, чтобы трахнуть какой-то призрак прошлого. Разве эта сука, – он указал пальцем на спящую брюнетку, – стоит твоей дочки?

Джонни мотнул головой из стороны в сторону – влево, вправо.

– Тогда сейчас же разворачивайся и убирайся отсюда. Хорошенько выспись, чтобы завтра всё прошло как надо.

– А е… если я не смогу усн…

– Сможешь, venn, не волнуйся. О твоём сне позабочусь лично я. Так что открывай дверь и иди в свою комнату, думая о том, какой завтра важный день и как плохо что-то скрывать от глаз дьявола. На первый раз я тебя прощаю, но в следующий раз… в следующий раз я позову твою маму, и тогда уже она будет разговаривать с тобой. Вон отсюда!

Джонни выбежал из комнаты и тихо заплакал – совсем как маленький мальчик, напуганный до полусмерти.

* * *

Люди живут в страхе, в собственном страхе. Они чуть ли не купаются в нём каждый день, даже не замечая этого. И что самое забавное – их страхи рождаются в их же головушках – в том месте, где они могут и погибнуть. По сути, люди – заводы по производству чувств, а качество этих самых чувств определяется материалом. Материал подкидывает жизнь, а вот что с ним делать решает человек: преобразовать в нечто прекрасное или позволить гнить внутри. А гниение, как всем известно, вызывает запах.

Страх прекрасно пахнет. Его благоухание выходит кожных пор и из лёгких при каждом тяжёлом выдохе. Иногда он смешивается с гневом или, например, жгучей влюблённостью, но всё равно его ни с чем не перепутать. Совсем как аромат озона перед грозой – ты можешь стоять хоть перед клумбой самых пахучих на свете цветов, но, тем не менее, будешь ощущать через ноздри приближающуюся грозу. С момента появления человека на Земле его верным спутником от рождения и до самой смерти был страх. Со временем он преображался: сначала охотник, с вываленными наружу кишками, отползал от дикого зверя, потом наложницы боялись каждого слова, неодобрения своего повелителя, солдаты на войнах боялись не вернуться домой, приговорённые к смертной казни с ужасом представляли, как поджариваются их мозги на электрическом стуле, а совсем недавно люди боялись не успеть поставить телефон на зарядку. Целая трагедия! Богу наверняка стыдно за такую деградацию человеческого рода. Но мне-то что? Чем больше поводов для страха, тем больше страха и, следовательно, чудесного аромата. Люди – самые необычные из всех животных. Они единственные, кто сами себя загонят в состояние страха и называют это «комфортом». Во множестве проблем, в которых можно найти решение, они видят только проблемы. Сумасшествие? Нет, в этом мире сумасшествие давно стало нормой. Существа, мнящие себя верхом эволюции, сжирают себя изо дня в день, преклоняясь перед страхом во всяких мелочах: вот мальчик боится подойти к красивой девочке, вот сенатор боится публично выступить, а вот миллиарды людей боятся проявить себя в ежедневных ситуациях. Незначительно преклонение колен перед своей боязнью превращает людей в рабов. Иногда мне кажется, что бобры счастливее любого человека.

В двадцать первом веке стало жить проще среди «покорителей природы», потому что почти каждый из них окружает себя страхом. По отдельности ими не насытишься, но вот если рано утречком зайти в переполненный вагон метро, тогда ноздри будут трепетать от ТАКОГО количества страха. Все чего-то бояться, бояться этого ДНЯ. Ну и не будем забывать простую истину: чем больше человек боится, тем меньше ему подвластны собственные мысли, и наоборот. Можно бесконечно утверждать… можно… Бесконечно долго можно утверждать, что… Я занимаюсь какой-то хернёй!

Алексей сломал карандаш и выкинул огрызки на пол. Они вроде бы упали, ударились об пол, но звук растворился где-то внизу. Руки задрожали, по коже пробежала волна мурашек. Слишком… слишком странно ощущать в себе призрачные контуры другого человека, жалкого человека, ничтожного человека! Алексей чувствовал в голове кого-то другого. Мужской голос. Мужской голос протекал по сосудам тела и потихоньку становился во главе всех остальных голосов. Он перекрывал все звуки, нарастая и нарастая, так скоро на его фоне мог побледнеть и голос Жнеца.

Жнец не может отойти на второй план.

– Мне не нравится это тело. – Алексей посмотрел на стол, на исписанные карандашом страницы блокнота, оглядел утонувший в полутьме кабинет и вновь посмотрел на стол. – Мне не нравится этот человек. Он слабый, от меня будто воняет страхом. Будто я сам человек.

В нижнем ящике по правую руку лежали все документы, как-либо связанные с Алексеем Царёвым. На верху не такой уж большой стопки бумаг было свидетельство о смерти – прочное доказательство того, что ты уже никогда не отложишь свои дела на завтра. Алексей достал его, положил на стол, немного подумав, вытащил хранившиеся фотографии и опустил на поверхность лакированного красного дерева. Но одну фотографию он поднял перед собой, и мягкий красный свет пролился на неё точно так же, как несколько десятилетий назад проливался в Советском Союзе.

На Алексея смотрел человек, внешность которого он имел. Смотрел и улыбался, держа перед объективом камеры диплом о законченном высшем образовании в сфере психологии. Так вот, значит, откуда такая страсть писать и разбираться в людском помёте. Психологи – самый странный народ. Помимо своих проблем они пытаются решить чужие так ещё и специально обучаются этому! И вот этот мужчина – даже мальчик, а не мужчина – судя по фотографии, только-только получил официальное разрешение на то, чтобы засирать людям головы. Похоже, эта планета уже давно сошла с ума.

Алексей взял в свободную руку круглое зеркальце, поднёс к лицу и улыбнулся. Посмотрел на себя, перевёл взгляд на недоумка-психолога, снова на себя, на недоумка-психолога. Различий практически не было: только морщины не позволяли лицу в зеркале и лицу на фотографии стать точной копией друг друга. Обычно так мужчины средних лет разглядывают свою запечатлённую юность и пытаются найти себя в улыбающемся, полном энергии мальчишке.

– Блядство! – Алексей выкинул зеркальце на стол и проводил его взглядом до самого края, где оно чуть не упало. Он попытался смять фотографию, но что-то остановило его (я всё больше становлюсь похожим на человека) и заставило сложить все вытащенные бумаги обратно в ящик. Алексей так и сделал. В мёртвой тишине он накрыл стопку свидетельством о смерти.

Надо же, подумал он. Человек жил, жил, а потом превратился в кипу бумаг, которые могут исчезнуть из-за одной только искры. Вот она – ценность человеческой жизни. А потом они разводят философию.

– Слишком слабый… – Голос дрожал. Всё-таки никого рядом нет, так что можно позволить себе небольшую слабину. – Почему с каждым столетием сильных становится всё меньше? Их что, выгрызают женщины?

Руки схватились за блокнот, дрожащие пальцы начали переворачивать страницы.

– Как же этот недоумок любит писать. Да ещё такую херню!

Наконец ладони замерли. Алексей медленно выдохнул, набрал полную грудь воздуха и мягко, даже с неким трепетом произнёс:

– ЕВГЕНИЙ.

* * *

Что до сих пор удивляло Алексея в людях, так это воля к жизни.

Многие люди, когда смерть прижимает их за горло костлявыми пальцами, позволяют ей сделать своё дело. Но на этой планете есть те, кто не согласен прощаться с жизнью слишком рано. И хоть их попытки переиграть судьбу зачастую проваливаются, они… нужно быть честным… вдохновляют. Когда человека никто не видит, никто не слышит, он наедине со своей смертью и борется до конца… о, это зрелище тянет на оскароносный фильм. Таким рвением жить в этом затхлом мире нельзя не восхититься.

Влада как раз одна из таких. От неё пахнет силой (аромат силы ни с чем не спутаешь), но почему-то она пахнет совсем по-другому, не так, как большинство на корабле. Вокруг неё витает облако страха, да, но что-то в нём есть ещё, что-то неизвестное, что-то новое и…вкусное. Будто в давно изученной природной зоне появился новый зверёк, и теперь он не даёт покоя учёным. Кто это? Зачем он пришёл? Откуда он пришёл? И самое главное – что внутри него?

Алексей стоял над спящими девушками: Алёной и Владой. Обе обнимали друг друга, лишённые одежды, даже простых трусиков. Наверняка они трахаются дни напролёт, но это даже хорошо – чем больше мозг человека забит мусором, тем меньше места для полезных мыслей. А сейчас полезные мысли были самыми вредными.

– Уже сегодня, детка. Спи спокойно и ни о чём не беспокойся.

Алексей наклонился и аккуратно поцеловал Владу в лоб, после чего покинул комнату.

* * *

– Охренеть! – Алексей прикрыл рот руками, вроде успокоился, но тут же рассмеялся и загоготал вновь. – Давно меня так никто не веселил!

Он сидел в углу комнаты, потому что после нескольких минут смеха ноги отказались подчиняться. Пресс жутко надрывался, живот, казалось, сейчас лопнет, но как же это смешно, мать твою! Охотник попал в собственный капкан! Рыба съела свой же хвост! Священник пришёл в дом Сатаны! Да назови как хочешь, суть останется та же.

– Пытался обрести гармонию. Ну теперь, брат, у тебя с этим проблем не будет.

Свет из коридора – бледный, как кожа утопленников – проникал в комнату и еле-еле доходил до противоположной стены – до того места, где неподвижно валялось тело. Это даже нельзя было назвать трупом. Это самый настоящий мусор, который давно следовало выкинуть на помойку. Влад. Владислав Боркуев, учитель всея Руси и лучший в мире наставник, дающий юному поколению бесценные советы. О да, люди всегда любили раздавать другим мудрые советы, хотя сами часто пренебрегали ими. «Никогда не сдавайся, иди до конца, найди в себе силы идти дальше, мы всё преодолеем». Ага, преодолеем. Теперь ваше Великое Трио, состоявшее из рыжей истерички, не контролирующего свои эмоции подростка и слабохарактерного учителя, распалось. Совсем как грёбанные «Спайс Гёрлс». Только в нашей истории ни у кого из участников судьба не сложится хорошо.

– Владислав, а ты, между прочим, поражал меня своим интеллектом. Наверное, именно из-за его избытка ты и решил поступить так.

Алексей перестал смеяться, поднялся на ноги и подошёл к человеку, что мог бы стать правой рукой Жнеца, если не самого ДЬЯВОЛА. Призрачный свет очерчивал контуры свисающих рук, мягким покрывалом ложился на кожу, но в основном тьма уже поглощала тело, желая спрятать его в себе, в своём глубоком чреве. Алексей посмотрел на залитый кровью пол, на залитую кровью стену, на залитую кровью одежду Влада.

– Ну ты и грязнуля. Можно было бы поаккуратнее.

Алексей не успел поговорить с Владом, так как был занять более интересным объектом – Егором. Пространство одно, время ни на секунду не останавливается, разорваться надвое нельзя. Остаётся лишь надеяться, что Алексей не ошибся, и Егор стоит смерти Влада. Можно было поступить наоборот, но какой смысл терзать прошлое? Это удел людей, но никак не высших существ.

Влад покончил с собой необычным способом. Стоя на коленях в углу комнаты (и наверняка рыдая взахлёб), он бился головой об стенку, пока лобовая кость не треснула, а осколки не вошли в мозг. Какой-нибудь художник увидел бы здесь картину, полную трагедии: стоящий на коленях мужчина раз за разом пытается размозжить себе голову, пока бледный свет из коридор ласкает его кожу, а сам он не устаёт нашептывать себе под нос (под разбитый нос) имя жены. Жены, которая по договору не попадёт в ад.

– Ты выбыл из игры, дружок. – Алексей опустился на одно колено, повернул к себе то, что осталось от головы Влада. – Мы так не договаривались. Душа Жени ещё осквернена любовью, главная задача не выполнена, а ты уже двинул концы. Это подло, дружище. Я видел, что делают с такими на войне: их закапывали в безымянной могиле, а потом всем взводом харкали на землю, желая этому трусу сгореть в аду. Надеюсь, ты обрадуешься, когда встретишь там свою милую жёнушку.