Слишком живые звёзды 2

– ПОКАЖИ СВОЮ СПИНУ! – Бордовый взвёл курок. Щелчок пробудил Женю, заставил его медленно развернуться, взять низ футболки и потянуть его вверх, до самых плеч. Он полностью оголил спину, в которую в любую секунду могли влететь девять грамм свинца.

– Мать моя женщина, – послышалось сзади. – Ты был прав. Этот ублюдок действительно помечен дьяволом.

Ага, подумал Женя. Ещё я его сын, и каждое воскресенье мы ходим в баню со шлюхами, чтобы отвлечься от наших сатанинских дел. Можете заглянуть мне в задницу – там прямой путь в ад.

– И что мы будем делать? – Голос принадлежал Бордовому. Чуть дрожащий, с плохо скрываемой тревогой.

– Так застрели его, хоспаде! Просто спусти курок…

Женя дёрнулся от резкого звука, раздавшегося за спиной – трение ткани об ткань. Вслед за ним последовал слабый хрип. В голове тут же появились два силуэта, один из которых – тот, что повыше – схватил мелкого за горло и, наклонившись, говорил:

– Тебя мать на пятом месяце родила? Он же помечен сам знаешь кем. Попробуй застрелить его и тут же отправишься к своим предкам, которых мне очень жаль. Ты… – Небольшая пауза. Женя чувствовал два проницательных взгляда и хоть изо всех сил старался оставаться спокойным, сердце предательски застрекотало в горле. – Ты должен догадываться, куда мы попадём в случае чего. Об этом т мечтал всю жизнь? Только посмотри на его шрамы!

От последнего слова Женя зажмурился. Мир скрылся в темноте, но в неё сразу же показалась его спина, изуродованная тремя глубокими царапинами. Тогда было жарко. Огонь тихо перешёптывался со всех сторон, лёгкие с каждым вдохом будто прожигали изнутри, а на руках…повиснув на шее…сидела маленькая девочка – с чёрными волосами, с карими глазками и с именем, которое сразу показалось Жене невероятно красивым – Кристина. Он помнил её поцелуй, как пухленькие губки коснулись его покрытой копотью кожи, как теплом заполнилось всё внутри. Он помнил, как боролся с самим собой, стараясь оставаться в мире, не покидать его, твёрдо стоять на ногах. Но что Женя запомнил лучше всего – это два алых огонька, вокруг которых собирался дым. Собирался и принимал форму существа, отдалённого напоминающего человека. Но у человека не может быть ТАКИХ ногтей, какими ОНО чуть не распороло ему спину.

Я должен был остаться там, в горящем здании. Это было в его планах, в планах дьявола, в планах…Алексея.

– Повернись кругом. – Теперь Бордовый не пытался скрыть дрожь в голосе. – Можешь опустить футболку.

Женя опустил. Медленно, без резких движений, с поднятыми руками он повернулся и увидел перед собой уже не того человека, который вошёл сюда с сосредоточенным, твёрдым взглядом уверенного человека. Сейчас Бордовый мало чем отличался от Карапуза. От обоих исходил аромат страха, они буквально фонили им, и их попытки не выдавать его только больше выставляли страх на свет. Они боялись неизвестного – того, что может скрываться за этими шрамами. Как бы они расхохотались, узнав, что за шрамами скрывается обычный подросток, переживающий за свои отношения и пытающийся отличить гнев от радости.

Или же и вправду дьявол посеял своё семя где-то под кожей? Семя чего-то чужеродного, ужасного, способного сжечь все библии на планете Земля. Может быть, страх этих двоих оправдан?

– Значит, слушай меня, – Бордовый заговорил, но к кому он обращался, женя сначала не понял – взгляд испуганных глаз был направлен на сына Сатаны. – План ещё в силе, ничего не отменяем, понял? Мы должны начать, чтобы завершить начатое. Это ты тоже понял?

Рык Рэнджа стал громче. Женя чувствовал на руках стекающие к локтям капли прохладного пота. Кисти слегка тряслись. В фильмах любят (любили) показывать, как под дулом пистолета храбрые главные герои ловят момент и обезоруживают противника, но в жизни всё совсем по-другому. Стоит лишь навести на тебя ствол, как ты мгновенно становишься заложником собственного тела. Разум вроде что-то начинает понимать, но нервы будто парализованы. Они окликаются только на команды того, в чьих руках сейчас твоя жизнь. Ни о каком обезоруживании и речь не идёт. Когда тебя в первый раз в жизни ловят на мушку и ты замечаешь это, всё, на что ты оказываешься способен – это стоять столбом с широко раскрытыми глазами.

Но они же тебя не убьют. Они боятся даже ранить тебя.

Бордовый вытер вспотевшие ладони об своё пальто – сначала левую, потом правую, аккуратно перекладывая пистолет из руки в руку.

– В общем, слушай меня, Феникс. Мы ж…ну это…не желаем тебе ничего плохого, пойми нас, мы просто тоже хотим жить. А если умирать, то с огоньком и попадая в рай. Мы просто хотели убедиться, что слухи о шрамах на твоей спине – правда. Вот и пришли, так сказать, решившись…

– Керосин. – Женя вдохнул полной грудью и на несколько секунд закрыл глаза. – От тебя пахнет керосином.

Русые волосы Бордового слиплись не из-за грязи, как сначала подумал Женя, а из-за того, что кто-то буквально облил их керосином. Пальто наверняка было красным – может, оттенка чуть темнее красного, – но из-за жидкости оно стало бордовым. В каком-то древнем фильме ужасов (годов 80-ых) Женя видел кадры, где достают новорожденного ребёнка: он был в какой-то противной слизи, обволакивающей тело и стекающей с него. Бордовый сейчас напоминал такого ребёнка, только очень крупного, испуганного, готового на самые безумные поступки, которые смогут избавить его от страха. И покрытого слизью. Слизью, которая так жаждет огня.

– Зачем ты облил себя керосином?

Карапуз заметно занервничал. Он попятился к двери, но остановился – то ли понял, что уход – не лучший вариант, то ли действительно не мог оторвать взгляда от стоящего перед ним подростка.

Бордовый опустил ствол пистолета (если он спустит курок, то прострелит мне колено) и вместе с тем взгляд. Какое-то время все трое простояли в молчании, даже Рэндж перестал рычать, но Женя не сомневался, что его оранжевые глаза ничего не упускают из виду. Даже самую маленькие детали.

– Послушай, Феникс, я всем сердцем хочу послать тебя к херам, но не могу. Я не могу сказать тебе правду. Короче. – Бордовый сунул руку в карман пальто, вынул оттуда большую связку ключей. – Мы запираем тебя в этом питомнике. Бог знает для чьего блага, просто так будет лучше. По крайней мере, сегодня.

– Вы эти ключи у Святцев спёрли?

Оба кивнули. Как провинившиеся дети, которых поймали за руку.

– Вы понимаете, что вам очень скоро надерут задницы? Если Святцы уже заметили пропажу, вам лучше сразу спрыгнуть с корабля на землю.

– Это не корабль, – сказал Карапуз. – Мы под землёй, выход на самом…

Бордовый вцепился в шею своему приятелю. Его рука чуть ли не вырвала кадык, костяшки пальцев, блестящие от керосина, разом побелели. Голова, покрытая слипшимися русыми волосами, наклонилась к Карапузу, и через секунду Женя услышал неразборчивый шёпот – агрессивный, торопливый, больше похожий на шипение змеи. Пользуясь моментом, Женя кинул быстрый взгляд на Рэнджа и увидел, что тот сидит у самых прутьев решётки, выпрямив передние лапы. Точно так же он сидел тогда, в зале пустой аптеки, наблюдая за Женей и Катей и растущим между ними напряжением. Сидел так спокойно, будто знал, что должно произойти, но всё равно был готов в любой момент исправить ситуацию, если что-то пойдёт не так. В тот вечер он не позволил Кате выйти из аптеки, перекрыв собой выход. Сейчас же он ничего не делал, а просто сидел и…наблюдал.

Бордовый отпустил Карапуза, вновь посмотрел на человека, чья спина стала холстом для красок дьявола. Пистолет он полностью опустил, вероятно, даже забыл о нём, потому что всё его внимание было направлено на формулировку мыслей. Может, то, что он сейчас скажет, поменяет ход мировой истории.

А может, не поменяет ничего, но в таком случае и бояться нечего.

– Мы не плохие люди, Феникс, не подумай. Мы просто не хотим иметь с тобой ничего общего, особенно город, в котором живём. Я рад, что успел посмотреть тебе в глаза. В них есть что-то человеческое. Даже слишком много для такого как ты. Шестнадцать лет, Господи… Я в твоём возрасте девок по попкам шлёпал и убегал, а ты уже прислуживаешь самому могущественному злу на Земле. – Бордовый всё-таки поднял пистолет. Нацелил его на Женю и, держа в другой руке связку ключей, попятился к двери. – Мы запираем тебя рядом с твоей гончией, Феникс. Мне не хочется, чтобы ты помешал всему представлению, хотя я так желаю, говнюк, чтобы ты увидел наш перфоманс. Но его увидит твой папочка, наш Великий Алексей Царёв. Не знаю, убьёт тебя пуля или нет, но если после того, как я запру эту дверь, я тебя где-нибудь увижу, в тебе станет на одну дырку больше. Усёк?

Женя не ответил. Лишь еле заметно кивнул, не двигаясь с места, всё ещё держа руки поднятыми, перед собой.

– Отлично. – Бордовый и Карапуз уже вышли за дверь. С кончиков русых волос падали редкие капли, в густой бороде виднелись крупные крошки, вся одежда была мокрой, будто плохая прачечная не высушила её перед тем, как отдать клиенту. Со стороны Бордового можно было принять за обычного бездомного (на Чистилище таких нет, Чистилище – наш общий дом, помните, друзья), но вот глаза были пропитаны уверенностью, какая бывает у людей, идущих на большой риск после потери всего на свете. Уверенность, что всё пройдёт как надо. А если нет, то ничего страшного – хуже уже точно не будет.

Бордовый почти закрыл дверь, но в последний момент остановился. Он снова посмотрел на Женю, несколько секунд молчал, потом сказал:

– Могу я задать тебе вопрос, Феникс?

– Если прекратишь меня так называть, можешь хоть два.

Тёмные глаза блеснули. Губы сжались, послышался глубокий вдох, а потом Женя услышал вопрос, который никак не ожидал услышать.

– Это правда, что ты спас девочку из горящего здания?

На мгновение всё внутри похолодело. В сознании всплыли карие глазки маленького человечка, которые слишком рано увидели жестокость людей. Чёрненькие волосы и пухленькие губы – стоит им коснуться твоей щеки (покрытой копотью щеки), как грудь сразу разольётся теплом. Кристина. Девочка, в чей глаз вонзился клык собаки. Девочка, которая ещё была жива, когда одичавший зверь прогрызал ей грудную клетку. Девочка, которая погибла по вине своего спасителя. И это…

– …правда.

На этот раз Женя не смог сдержать взгляд Бордового и опустил глаза вниз. Буквально сразу же он услышал:

– Если даже ты способен на хорошие поступки, значит, у этого мира ещё есть шансы.

После слов дверь захлопнулась, а в замке дважды провернулся ключ, подытожив сказанное. Женя не помнил, как долго смотрел на свои трясущиеся кисти – до того момента, пока они не начали расплываться.

* * *

Интересно, каким будет его лицо после прочтения?

Может, удивлённым? Вряд ли он сидит у себя в комнате и ожидает, пока к нему придёт Катя – горячая, полная энергии, с небольшим стихом в руках, который она писала всю ночь. А может, всё произойдёт как в лучших мелодрамах? Да, звучит бредово, но кто мешает сейчас просто помечтать? Хоть на минуту можно же представить самое лучшее стечение обстоятельств?

Предположим, я написала хороший стих, думала Катя. Настолько хороший, что после последней строчки у Жени, может быть, заслезятся глаза. Тут в игру вступят губы. Я нежно поцелую его в лоб, накрыв затылок ладонью. Мы немного поговорим, поймём, какие же мы оба дебильные, и поцелуемся. Мы забудем о Чистилище, о том, что мы сейчас пролетаем над городом в неизвестном направлении. Сегодня мы полностью отдадимся друг другу. А думать, как сбежать из этого клоповника, начнём завтра. Завтра, которое начнётся лучше чем вчера.

Катя расплылась в улыбке, продолжая идти по коридору, направляясь к комнате Жени. Она выглядела точь в точь как влюблённая старшеклассница, всё-таки осмелившаяся сделать первый шаг: глаза полны огня, волосы еле поспевают за головой, а к пылающей груди прижато несколько листочков, украшенных аккуратными кругленькими буквами.

Интересно, что он скажет, думала Катя. Какими будут его первые слова? Я же дам прочитать ему не какие-то наброски, а свою душу. Я написала всё, что было внутри, была максимально откровенна. Думаю, Женя поймёт. Нет, не поймёт, а ПОЧУВСТВУЕТ, ведь у влюблённых же один общий канал связи, верно? Мы почти как телепаты, только лучше. Телепаты друг для друга? Или взаимные телепаты? Обоюдные телепаты? Влюблённые телепаты? А может…

Кто-то резко схватил Катю за руку. Чьи-то пальцы крепко сжали запястье и дёрнули в сторону. Катя ничего не поняла и тогда, когда ноги заплелись, а тело повело вниз. Она рухнула на кафель и услышала самый ужасный звук, который только могла сейчас услышать – шелест разлетающихся листьев. Вокруг проходили люди, их грязная обувь опускалась на пол, и как только эти мысли пронеслись в голове, Катя встала на четвереньки и начала лихорадочно собирать листы. Она даже забыла о том, почему упала, пока над головой не раздался мужской голос: