Образ.ЕЦ. Часть 0.2. Король под горой

– В наше время люди вырождаются, деградируют, мельчают… Жидеют, одним словом. По-настоящему сильных и волевых очень мало. Слабые видят в них выгоду и используют, пьют соки, заглушают их свет тоннами бюрократии, маркетингово-коммунальной бухгалтерии, серой бытовухой, а самое главное – повсеместной ложью и тотальным лицемерием. Слабых сегодня намного больше. А мне нужен именно сильный человек, – как твоя мать, или даже сильнее. Человек, которому можно доверять, который не боится запачкать руки, не боится переходить за грань и пойдёт до конца, если придётся. Ты же знаешь, что это такое?

– Вполне возможно, – пространно ответила Лена, вспомнив свои пару недель в СИЗО за драку с ментом.

Ответ собеседника почему-то успокоил девичье сознание, вопросы в голове временно умолкли. Лена отвернулась к окну и принялась любоваться снежными заносами, вздымающимися белоснежными холмами, словно тот порошок на тумбочке. Машина свернула на неприметную колею, уходящую в лес перпендикулярно дороге. Метров через двести показался солидный с виду посёлок или СНТ без каких-либо опознавательных табличек, спрятанный от посторонних глаз за высоченным металлическим забором. Через охраняемый КПП они подъехали к автоматическим воротам, за которыми виднелась крыша большого металлического ангара длиной метров пятьдесят, наполовину зарытого под землю. Джип заехал на очищенную асфальтированную площадку перед ангаром и встал рядом с несколькими другими машинами.

«Символично», – подумала Лена, оглядывая куцый скат полукруглой крыши без окон и дверей, выглядывающий из-под снега, словно верхушка обрезанного батона. Полулегальное производство в полузакопанном ангаре в неприметном пригороде.

Обойдя ангар по кругу, они залезли в старый и с виду заброшенный военный кунг, вросший в землю возле забора. В нём был хитроумно скрыт широкий подземный туннель-вход. Вместительный ангар оказался внутри чем-то вроде небольшого высокотехнологичного мини-заводика. В правой части расположился огромный агрегат метров десяти в длину, вокруг которого муравьями суетились трое рабочих в белых халатах и с масками на лицах. Стальная махина блестела высокими трубами, непонятными блоками, разноцветными лампочками, мониторами и гудела словно потревоженный улей. Периодически из задней части с шипением вырывались облака белого пара. Лене пришло в голову, что этот железный монстр напоминает здание какой-нибудь католической церкви, вроде Нотр-Дам-де-Пари, с двумя трубами-башнями у входа и пристроенными папертями с боков. Монотонное гудение – это невинно-обречённое пение мальчиков церковного хора, а возносящиеся к небу шипящие струи пара – исповеди грешников, стравливающих давление совести через занавешенные окошки кабинок уединения. Или это дым магических ритуалов, творимых тёмными адептами в масках в мрачных церковных подземельях.

В этот момент в её воображении будто наваждением замелькали кадры красочного пожара главного храма Франции, облетевшие новостные ленты по всему миру. Затем вспышками, сменяя друг друга, поток сознания наводнили окровавленные тела, истошные вопли и мольбы о пощаде, пламя костров, смеющиеся над чужими страданиями вельможи и кардиналы, ужасные каменные горгульи с длинными языками, свинцовые саркофаги с запертыми духами прошлого…

«Так, стоп, откуда это всё в моей голове?», – усилием воли остановила поток мерзости Лена. «В подвал заглянуть всегда успеем, нам на чердак надо». Массируя виски, поймала обеспокоенный взгляд Павла Петровича.

– Я в норме, – отмахнулась она.

Заканчивалась вся конструкция небольшим прямоугольным «алтарём» высотой примерно по пояс, с ленты которого в корзинку падали оранжевые пачки. По-видимому, это и есть

то самое «полезное лекарство». По центру ангара, метрах в пяти от аппарата, расположился длинный стол с большими мониторами, за которым работали ещё три человека в аналогичном незамысловатом обмундировании. За ними вдоль дальней стены выстроилось несколько рядов стальных бочек с разноцветными этикетками химической направленности. В левом углу ангара стеклянно-гипсокартонными перегородками был отделён небольшой офис. Всё помещение освещалось мощными прожекторами, даже в самом тёмном его углу было светло как днём.

– Это и есть наша маленькая богадельня, в которой ленивые пчёлки мечут золотые яички. Собственно, пчёлками тебе и предстоит заведовать.

Лена ещё раз обвела помещение взглядом. Без окон и дверей – полна горница пчелей… Эта подземная темница посреди леса никак не сходилась с нарисованным в её фантазиях образом современного светлого офиса в центре со всеми удобствами, массажным креслом и личным туалетом с биде. «Что ж, придётся стать завхозом лесного сарая», – после некоторой внутренней борьбы смирилась она. «Хоть пчёлки здесь, кажется, способные, носятся вокруг железного ящика аки муравьи».

– А как мне в это захолустье прикажешь добираться? На рейсовом автобусе? – скептически поинтересовалась Лена, встав руки в боки.

– На собственной служебной машине, ключи от которой я дам тебе чуть позже. Давай так: испытательный срок – месяц, зарплата сто тысяч на руки. Потом, если справишься, – триста. При согласии сто тысяч сразу, «подъёмные».

С этими словами Павел Петрович извлёк из кармана увесистый белый конверт и заманчиво помахал им в воздухе.

– Какие гарантии, что в один прекрасный день я не окажусь в вашем деле крайней и не обнаружу себя в этом же лесу под землёй, только по частям?

– Я не банкир и гарантий не даю, оформление по ТК у нас чисто условное. Но мы же не в девяностых, слава богу, вопросы решаем цивилизованно и демократично. В большом мире все серьёзные дела уже давно решаются именно так, на словах. Так что придётся и тебе довериться.

– Ладно, рассказывай, что тут к чему и какая моя роль, – согласилась Лена.

Павел Петрович объяснил на пальцах принцип работы «Нотр-Дама», познакомил с сотрудниками, рассказал про содержимое бочек и небольших ящичков у стены, после чего они зашли в гараж-офис в углу. В нём за компьютерами сидели двое неприметных мужчин, оба лет сорока на вид. Один был в синем свитере с оленями, смуглый, короткостриженый и с небольшой бородкой, второй – русый с широкими скулами, в бледно-розовой рубашке и джинсах. На нескольких столах вдоль стены были в беспорядке разбросаны кучи бумаг с длинными таблицами и печатями, в самом углу стояла башенка из трёх маленьких сейфов. Слева от входа расположился обеденный стол с кружками, электрочайником и скромными съестными припасами, небольшой холодильничек с человеческий рост и платяной шкаф. Возле одного из трёх больших окон в сторону ангара стоял пока пустующий стол с выключенным монитором. За ним, по-видимому, и было её место.

Михаил и Кирилл, которые занимались в этой импровизированной штаб-квартире организационными и финансовыми вопросами фирмы, приободрившись, с радостью предложили гостье чаю.

– Чай ещё надо заслужить, – остудил их Павел Петрович. – За работу, бездельники. Время – деньги, сколько вас учить! Конвейер не может простаивать!

Лена ещё раз осмотрелась в офисе, полистала бумаги со знакомыми строками приходов и расходов, понаблюдала в окошко за работой ангарных служащих, и в сопровождении Павла Петровича вышла обратно в большой зал.

– По инструкции производство должно быть огорожено защитной стеной, но это только усложняет процесс. А для нас на первом месте всегда стоит эффективность. На самом деле, большинство инструкций создаётся только для того, чтобы оправдать существование придумывающих их профессиональных бездельников. Чем больше посредников в цепочке, тем выше цена конечного продукта, – с видом эксперта констатировал Павел Петрович.

– Что я должна здесь делать?

– Любому кораблю нужен капитан. С этого дня ты – официальный генеральный директор общества с ограниченной ответственностью «Анавар». Будешь подписывать бумаги, дёргать руководящие рычаги и жать стимулирующие кнопки. Да, риск есть, но минимальный. Вольёшься – сама всё поймёшь, со всем разберёшься. В конце каждого рабочего дня приезжает транспорт, в него должно быть загружено не меньше тридцати ящиков. Одним ящиком меньше – минус десять тысяч из зарплаты. Мне нет дела до того, как ты будешь с этим справляться, и что будет твориться здесь, внизу. Будут ли здесь царить пытки и гореть костры инквизиции или будет процветать розовая атмосфера мира и ненасилия.

– А если одним ящиком больше?

– По головке поглажу. С инструкцией, обязанностями и рабочим процессом подробно познакомишься завтра, а сейчас поехали смотреть карету.

Они сели в машину и выехали обратно в направлении города. По дороге Лена размышляла, насколько резко развернулась жизнь всего за пару дней. Странное возбуждение вызывало то, что эти приключения всё ещё остаются её маленькой тайной, неизвестной ни маме, ни подругам. В мамином сознании она вообще до сих пор встречается с Ромой и вкалывает два через два за тридцать с небольшим тысяч в автомагазине, засиживаясь там зачастую и после восьми вечера. Ну и пусть пока продолжает так думать, меньше знает – крепче спит.

– Размышляешь о жизни? – словно прочитав мысли, спросил Паша.

– Нет, есть хочу, – прохладно ответила Лена, недовольная вторжением в её голову.

– На приёме ты произнесла интересную фразу про маски. Но задумайся, что есть наша жизнь, если не сплошная череда масок, сменяющихся от сцены к сцене, от секунды к секунде? У каждого приходящего в этот мир есть набор исходных характеристик, которые определяют всю траекторию жизненного пути. Стартовый капитал, своего рода. И каждый индивид, как бы упорно он не идентифицировал себя отдельной личностью, целой и неделимой, на деле представляет собой лишь этот набор. Как в тех же ваших компьютерных играх. Только характеристики эти другие, на иных уровнях. Но вместо того, чтобы увидеть, понять, прочувствовать, люди продолжают цепляться за отличительные харагмы, – любить за внешность, почитать за должность, уважать за популярность. Слабым легче видеть маски. Как ни крути, человек по природе существо вечно разделённое, у нас ведь всего по два. Мозг, так вообще – мало того, что головной на противоположные по смыслу полушария поделён, так ещё и спинной сзади зачем-то болтается. Вдобавок к этой кухне энтеральная нервная система существует, про которую давно все позабыли. Но сегодня каждый абсолютно уверен, кто он есть на самом деле такой, и что никто не смеет переубеждать его в этой абсолютности. Что он несгибаем в своей несгибаемости, уверен в жизненных принципах и целях, един с предками, о которых ничего толком не знает, скреплён со своими скрепами и устоян с устоями. Между тем, в течение одного солнечного дня он уже Иванов и Иван одновременно. Строгий отец и послушный сын, властный руководитель и безропотный подчинённый, ответственный партнёр и коварный конкурент, любящий муж и страстный любовник… Что это, если не возведённое в абсолют лицемерие? Маски, миллионы масок… Разделённые народы и расы, языки и наречия, концепции и идеологии, учения и религии, веры и поверия. Лицемерие, которое уже давно потеряло границы и стало коллективной нормой. Никто даже не пытается разглядеть ниточки, никому не приходит в голову поднять глаза и увидеть, что под ногами. Нет, – бьёт он кулаком себя в грудь, я – Иванов Иван, трава не расти! И да умрут страшной смертью те, кто посмеет усомниться в истинности моей ивановской природы… А ведь стать на минутку, хоть на мгновение, кем-то другим, освободиться от скопленных за всю жизнь ярлыков, масок, якорей и харагм – так приятно. И он это знает. Тот он, настоящий. Иначе бы так не торопился успеть в магазин до одиннадцати.

– Истинные Иваны уходят в прошлое. Сейчас в моде всё больше Марки и Изабеллы, у них свои маски и свои лекарства. Но тебя послушать, так мы все вообще никто и нигде. У тебя фамилия не Пустота, случайно?

– Вижу, что не ошибся в выборе, – удовлетворённо хмыкнул водитель. – Можешь воспринимать меня как стимулирующий импульс, трамплин на жизненном пути. Или, если выражаться простым языком, пинок под зад. Этот пинок поможет тебе подняться на новый уровень, стать кем-то бо?льшим, обрести предназначение. Вознестись туда, где ты сможешь реализовать себя на все сто.

У Лены в голове возник образ пухлого мужичка в кожаных стрингах и маске, снова и снова реализующего себя на все сто. Нет, в подобные небеса ей не хочется.

– А если я откажусь? – спросила она.

– Выбор за тобой, – слукавил Павел Петрович. – Если хочешь, возвращайся назад в автомагазин, будешь и дальше смазывать карбюраторы и смешивать присадки. Но спроси себя – не буду ли я всю жизнь жалеть, что не решилась, не рискнула?

Лена призадумалась. Да, в комфортной машине ей было по душе. В своё время мама отступила, сошла с дистанции и в кого превратилась? Нет, такой шанс упускать однозначно нельзя.

Они подъехали к двухэтажному коттеджу из светлого кирпича в охраняемом пригородном посёлке с вековыми соснами, джип заехал на широкую двухместную парковку возле гаража перед домом. На соседнем месте блестел полированной чернотой спортивный двухдверный Мерседес.

– Ключи в бардачке, – подсказал Паша.

Словно открывая главу её новой жизни, дверь авто бесшумно отворилась, стоило едва потянуть за ручку. В бардачке поверх бумаг действительно лежала маленькая чёрно-серебряная рыбка пульта с кнопками. Светло-бежевый салон с перфорированной кожей и фиолетовой подсветкой навевал какие-то космические ассоциации. Щёлкнув круглую кнопку на приборной панели, Лена пробудила под капотом невообразимо огромный табун лошадей. Словно могучий зверь, спортивное купе взревело приятным приглушённым рокотом, призывая втопить педаль и напитать кровь адреналином. Ей, конечно, и раньше доводилось водить крутые машины – прежде, чем едва не потерять работу, Романов давал ей пару раз порулить крузаками и кайенами на трассе. Но теперь всё было по-взрослому, это была ЕЁ машина, пусть и служебная.

– Страховка открытая, документы в бардачке. Разберёшься, что к чему. Завтра к девяти утра жду на объекте. Запомни: время – деньги. Забудь слова «слабость» и «жалость».

Покинув дачный посёлок, они разъехались в разных направлениях. По навигатору Лена в первую очередь направилась к ближайшему банкомату. Пачка подъёмных красно-оранжевых купюр приятно грела карман, но ей не терпелось поскорее увидеть эти нолики на экране телефона, зафиксировать первый результат в списке ачивок. Электронная валюта всё глубже проникает в умы и опутывает кошельки обывателей виртуальными щупальцами нулей и единиц, спасая деревья и радуя Грету. Хранить сбережения в электрических банковских матрасах кажется и надёжнее (если не сильно погружаться в их судьбу), и удобнее. А удобнее – это всегда лучше. На часах было около пяти вечера, когда Лена подъехала к дому и не без труда приткнулась на свободное место во дворе. Тяжёлые и чувствительные педали в сочетании со смутными, почти призрачными границами автомобиля были пока непривычны.

На лавочке у подъезда в позе роденовского «Мыслителя» и в плаще сидел Рома Романов.

«Вот только драм сейчас не хватало. Тебе-то что здесь надо? Придётся ставить жирные точки и жечь мосты», – подумала Лена, замедлив шаг и подбирая убедительно-уничижительный тон для разговора.

– Всё кончено, Ром, – твёрдо сказала она, подойдя к лавочке.

– Почему? Объясни, – подняв на неё взгляд, спокойным и немного грустным голосом спросил Романов.

– У нас с тобой нет будущего. Больше не звони, не пиши и не ищи меня, – ответила Лена и, сделав над собой усилие, прошагала мимо.

– Но я люблю тебя, – тихо произнёс он ей вслед.

– И что мне делать с этой твоей любовью?! – обернулась Лена. – На хлеб намазывать? В магазине расплачиваться? Скажи мне, Ром! Где она, твоя любовь? Как мне увидеть её, чем почувствовать? Откуда мне знать, что ты опять просто не используешь меня?! Всё, хватит, остановись!

Она развернулась и уверенными шагами направилась к подъезду. Несмотря на показной холод, который изо всех сил старалась изобразить, подавленные чувства стучали комом в груди и рвались мокрыми каплями из глаз. «Жалость должна умереть», – твердила себе Лена, но самая непослушная слезинка уже бежала вниз по щеке. Дверь закрылась за спиной, она осталась совершенно одна в прохладной темноте подъезда перед ступенями лестницы к лифту.