«В той повести ужасного немало:
Знай – всякий раз, когда, покинув грудь,
Душа самоубийцы вылетала,
Тогда в седьмой круг Ада страшный путь
Указывает Минос ей. Тогда-то,
Нигде в пути не смея отдохнуть,
В лес этот попадает без возврата
Дух грешника; кругом в лесу – темно.
Рок, не щадящий злобы и разврата,
Несет его, бросает, как зерно,
И он росток пускает, как растенье;
Растенье это вырасти должно
И, наконец, не ведая гниенья,
Преобразится в дерево. Потом
На нем все листья в диком исступленье
Жрут гарпии и язвами кругом
Все дерево до корня покрывают.
И никогда, пока мы здесь растем,
Нас муки ни на миг не оставляют.
Мы носимся, чтоб плоть свою найти,
Но в тело нас опять не облекают:
Что раз не сберегли мы на пути,
Того не получить нам в настоящем.
Плоть потеряв, не жить нам во плоти.
Мы наши трупы в этот лес притащим,
И каждый труп повесим мы тогда
На дереве, где с ужасом палящим
Томится дух наш: худшего стыда
Не знаем мы…» Стояли, ожидая
Дальнейшей речи, мы; вдруг – новая беда;
Шум страшный услыхал в лесу тогда я.
Как дикий вепрь, спасаясь от собак,
Бежит порой, деревья вкруг ломая,
С ужасным, хриплым воем, точно так
Две тени впереди нас быстро мчались.
Истерзан каждый призрак был и наг,
Пред ними ветви хрупкие ломались.
Та тень, что быстро мчалась впереди:
«Эй, смерть, сюда!» – вопила, и старалась
Другая тень, что мчалась назади,
Не отставать и громко восклицала
На всем бегу: «О, Лано[72 - Лано – сиенец; был убит в сражении при Пиеве-дель-Топпо, не желая спасаться бегством.], погоди!
Я за тобой той быстроты не знала
В сражении при Топпо». И потом
Как бы в изнеможении упала
Она, бежать не в силах, под кустом.
А по лесу за этими тенями,
Раскрывши пасти с черным языком,
Псы жадные неслись меж деревами.
В несчастного, что под кустом упал,