Раскол Панкеи

Отрицание

Смятение

Атеисты

Боль Джульетты

Демолюбовь

Умирает мир

Мессия

Спасение

Хоть обе группы записались в ноябре, официальную дату релиза они наметили на декабрь, как раз перед Новым годом, чтобы подогревать интерес и ожидание своих подписчиков.

Ярмарка

По телевизору уже вовсю крутили рекламу Кока Колы и песенку «Jingle bells», но вместо «Happy New Year» Фанси слушала новинки своего ряженого-суженого. В парках уже гостили ледяные скульптуры с подсветкой, а во дворах покоились высокие сметанные кочки. Город украшали протянутые гирлянды и небрежно наряженные ёлки. На них висели огромные картонные конфеты и прочие атрибуты, сделанные детскими руками. Фанси любила гулять по тёмным улочкам, нацепив на голову пушистые наушники. Зимой запах счастья ощущался особенно резко, и хрустящий морозец заряжал весельем.

Единственное, что омрачало настроение леди, так это постоянная занятость Помпеи. Парень считал, что им предстоят ответственные концерты и нельзя упасть в грязь лицом. Фанси понимала его и не требовала к себе повышенного внимания. Снегом наслаждалась в одиночку, в одиночку шуршала синими глянцевыми фантиками, в одиночку разглядывала ёлочные блестящие шары и в одиночку просвещалась: ходила на выставки, посещала рождественские ярмарки.

Девчонку окружали креативные улыбчивые люди, торговцы бижутерией и сувениров предлагали свои товары, и дети в шуршащих штанишках на лямках и в полосатых водолазках носились по тёмно-зелёному ковру. Когда-нибудь и у Фанси появится такой же забавный смышлёный карапуз. Думая об этом, она становилась настолько лёгкой, словно попадала в космические вакуум, где не действовали земные силы притяжения. И только блёстки, мишура, огни и мандарины манили её со всех сторон.

– Поглядите, какой у меня шарф, – подходила к ней интеллигентная старушка, – я сама его покрасила и сегодня надела первый раз, чтобы показать людям. Обычно ведь производят тёмную грустную одежду, а я решила принести в серую массу яркие и радостные цвета! – восклицала она. – Жёлтые, зелёные!

– Очень здорово, – вежливо улыбалась Фанси.

Хоть бабулька производила впечатление светлого, но одинокого человека, Фанси было не до неё. Она старательно подыскивала подарок для Помпеи. Что могло его удивить? Что могло пригодиться? Уютный свитер с оленями? Или какая-нибудь побрякушка на шею? Или вообще сделать бытовой полезный подарок вроде сковороды или дизайнерской кружки? Или лучше выбрать книгу с биографией какой-нибудь рок-группы? Или всякие модные приспособления для домашней студии? Варианты кружили её, как ветер снежинку, и бедняжка терялась среди пёстрых прилавков. Оставалось лишь надеяться на романтичную вещицу, которая найдёт её сама собой. И Фанси безоговорочно верила в волшебство, и в Деда Мороза, и в исполнение желаний, и в будущее счастье с Помпеей.

Бедная Фанси верила…

Последний день Помпеи

В автобусах люди с трудом просачивались к выходу. Близилась кульминация года, и уличные толпы семьянинов образовывали нехилые давки. Кто-то спешил на распродажу шуб, кто-то в супермаркет, но большинство – на концерт «Loveразии». Фанси удалось первой забронировать выступления, и возбуждение друзей зашкаливало по любым меркам.

– Готовы? – спросил Помпея, пока стилист бегал пышной кисточкой по его лицу.

– Ещё бы не были готовы! – усмехнулся Пустыня, не шевелясь в кожаном кресле.

Сейчас они напоминали застывшие фигуры великих философов, а дизайнеры – сосредоточенных скульпторов. Пока что в зал никого не пускали.

Обычно Фанси уже караулила их, попивала сок через трубочку и с любопытством поглядывала по сторонам, но сегодня она приболела и, к огромному огорчению, не смогла присутствовать на их презентации себя. Впрочем, малышка уверяла, что у неё сильно развит эмпатический стыд, и ей даже легче лежать в своей тёплой постельке с градусником и мишкой Тедди, чем грызть ногти от волнения.

Вскоре с молодых расфуфыренных девочек и мальчиков стали спрашивать билеты, и холл моментально заполнился шумной толпой.

– А вот теперь мурашки к ногам и подкрадываются, – поёжился Пустыня.

– Ничего, на сцене пройдёт, – утешил его Помпея, хотя сам переживал, выстрелит ли их выступление втроём.

– Что ж, пора уже, – посмотрел на часы Фрикаделька.

Он поднялся, одёрнул платье и выпорхнул навстречу зрителям. Отчего-то они его любили и всегда встречали бурно. За Фрикаделькой вышел гитарист, а за гитаристом, по известной схеме, певец. Фрикаделька с загипнотизированным видом жал на клавиши, прожекторы бледнели и угасали совсем, и когда темп добрался до пиковой точки, раздался музыкальный взрыв, огненный поток прочертил тьму, искры окружили сцену, и, в конце концов, зажегся свет, и Помпея завыл в микрофон, наклоняясь назад.

– Упади на колени, горе! Расколись же, моя тоска! Я с рождения скукой болен! Стреляй меня! Shoot and cut! – протягивал он, и глубокая густая жижа заполняла метафизические тела. – Ну, давай, ну, давай, Трагедия! Разорви меня и сожги! Улечу на стреле-ракете я в демонический страшный ми-и-ир! – снижал интонацию парень. – И даже ты, даже ты, не спасай меня! Я потерянный блудный сы-ын! Не взирай на мои стенания! Просто, милая, сладко спи-и-и! – изгибался Помпея так, что напоминал змея-искусителя. – Я люблю вас! – выкрикивал он после окончания песни. – Вы слышите? Ай лав ю! – как безумный Шляпник, кривлялся он и вновь открывал пасть. – Твой Ро-ме-о у-ми-ра-ет! – чеканил по слогам парень, – твой Ро-ме-о на иг-ле! – чёр-ный ан-гел при-ле-та-ет, ос-та-ёт-ся на плече! Чёрный ан-гей шепчет низко с дивным взглядом Ва-си-лис-ка: У Хо Ди! – шипел он.

– У-у-у! – гудел человеческий улей, выражая своё восхищение и прося добавки.

– Плачь и кричи, вдова! Бей и молись одна! У раскрытого гроба! – быстро выпаливал Помпея. – Бей по щекам Христа! Плюй на его уста! Замыкайся в утробе! – Из набитого зала слышались свист и топот, сотни телефонных фонариков и вспышки от фотографий бельгийскими огнями искрились в море людей. – Я утопаю в тьме! И у тебя в руке нет моего кольца! Только пульса-а-ация в го-о-олове мне мешает свет разглядеть…

Помпея совсем перестал бояться и полностью обнажал свою душу. Все воспалённые нервы выворачивались наружу, как внутренности Чернобыльской АЭС. Он словно нёсся на американских горках, уже не дрожа и не сжимая поручни. Только драйв и ветер свободы подхватывали его и подбрасывали к звёздам.

– …Застываю без тебя, моей му-узы! Тело – это ерунда, это му-у-усор! Это му-у-усор! – сокрушался солист, опускаясь на колени и раскачиваясь, как шаман. К нему тянулись сотни паукообразных рук, и он мягко касался их пальцев. – Погружаюсь навсегда в эту ко-о-ому! И крушенья корабля в Леднико-о-овом!..

За спиной Помпеи мерцало табло, которое показывало растекавшиеся тёмные кляксы. И сам Помпея был подобной кляксой. Его руки, как у Слендермена, опускались вниз длинными плётками и утекали куда-то сквозь пол. Его ватные ноги превращались в облачные перья, а сам Помпея – в удивительно мягкий свет. И блаженное тепло кутало его кожу, и люди, стоящие внизу, любили его, как родная мать, и он тянул к ним свои Слендерменовские руки, и людские щупальца утаскивали его в пучину славы и любви. Десятки ладоней сменялись под его спиной, но вскоре кто-то опустил его ноги, кто-то коснулся его волос, кто-то вцепился в его одежду. Растерянный Помпея не понимал, что происходит. Он, как утопающий, отдавался властной воде и ждал, как с ним поступит стихия.

А стихия не унималась. А стихия бушевала и тискала его, как бедного котёночка тискают пятилетние дети. В холке у кошек расположен пучок нервов, поэтому, когда их хватают за шкирки, кошки замирают и не шевелятся. У Помпея складывалось такое ощущение, что он весь сплошной пучок нервов. Он не мог пошевелиться. Он не мог сделать и шагу в сторону. Потный и задыхающийся, парень старался вернуться на сцену, но плотная стена фанатов отрезала ему путь.

Они очень мило улыбались кумиру, нависали со всех сторон, и их кумир не выдержал. И рухнул. И принял жалкую позу эмбриона. Говорят, что в калачике ребёнок чувствует себя защищённым, но почему-то Помпея совсем не чувствовал себя защищённым. Его дыхание с трудом проходило обычный путь. Парень только слышал, как Пустыня призывал публику расступиться.

– Уважаемые дамы и господа, – баритонил микрофон, – убедительная просьба прекратить любые движения, иначе мы будем вынуждены остановить концерт, – требовал он, но никто не слышал слова гитариста.

Его попросту не замечали. Игнорировали. Боже, какие люди тупые и неповоротливые в своей массе. Почему они не помогают ему? Чей-то острый каблук проколол его пясть, кто-то наступил на его лицо, портя макияж, а кто-то ненароком врезал в ребро.

– Хва… хватит, – хрипел Помпея, но его распрекрасного голоса не было слышно.

Люди находились слишком высоко, а он слишком внизу, почти лишённый воздуха и свёрнутый, как запутанная скакалка. Или ёлочная гирлянда с севшими батарейками. Почему это происходит? Как так вышло, что он испытывает тупую боль во всём теле? Разве это являлось частью шоу? Почему его не спасают? Как так сложилось, что его должны спасать? Помпея только ждал, когда всё закончится. Это безумие ведь должно закончиться? Оно ведь не может длиться вечно? Или всё-таки может? Но у него ведь впереди вся жизнь, сериал не может оборваться посередине! Это неправильно. Это нелепо. Это абсурдно.

Но абсурд – самое естественное, что случается в человеческом обществе.

Гудящая боль ломила его грудную клетку. Помпее казалось, что он втиснут в узкий параллелепипед, чьи стены сжимались и раздавливали его. Как муху. Как комара. Хорошо, подумалось парню, что он не страдает клаустрофобией, иначе была бы совсем крышка.

Всемирная скорбь

Они ушли. Зал опустел. Их вывели. Завыли полицейские мигалки, и их вывели. Пол был усеян бумажками, презервативами, сигаретами, дольками лайма и Помпеей. Он лежал, съёженный и полуголый. Массивные ботфорты на высокой подошве смотрелись комично. Да и сам Помпея выглядел гротескно: смешно и ужасно.

– Эй, – позвал его Пустыня, – чувак, поднимайся! – испугался он. Подойдя ближе, парень заметил кровь, текущую из носа и ран. Пустыня осторожно взял друга за руку, но та безжизненно упала на пол. – Ты чего? – удивился Пустыня.

– Что с ним? – спросил потрясённый Фрикаделька.

– Я не знаю, – ответил Пустыня, хотя ясно различал чёрно-синие гематомы на рёбрах товарища.

– Капец, что делать будем? – засуетился клавишник. Фрик неуклюже опустился на колени и принялся стучать Помпею по щекам. – Ау! Слышишь меня? Слышишь меня? – повторял он. – Он не отвечает! – обратился Фрикаделька к Пустыне, словно в этом была какая-то необходимость.

– «Скорую» вызывай, – проглотил ком в горле Пустыня.

Внутри него ворочался камень страха, но парень гнал смутные опасения нахуй. Не впускал их в своё сознание. Фрикаделька побежал в гримёрную за телефоном, и Пустыня слышал, как тот сообщает адрес и вкратце объясняет, что произошло. Но разве можно объяснить, что произошло?