Раскол Панкеи

– Эй, – лелеял скупую надежду Пустыня, но, кажется, ящик Пандоры уже пустовал, – пиздец, – срывался он, – пиздец! Позвонил? – переключился на выходящего Фрикадельку он.

– Да, – холодно отозвался тот.

Дальше друзья сидели на полу молча. Дожидались врачей. В горле пересохло. Они были сметены, поскольку совсем не ожидали такого исхода событий.

– Как вообще так получилось, что он слез со сцены? – недоумевал Пустыня.

– Не знаю, – жмурился Фрикаделька.

Вскоре в помещение вбежали те, кого называют врачами, но врачи обычно спасают, а не констатируют смерть, поэтому к ним вбежали какие-то неправильные врачи.

– В смысле «мёртв»? – округлял глаза Пустыня, поднимаясь с колен. Внутри него появлялись холодные мерзкие капли. В голове вертелось отчаянное слово «нет». Видимо, его мозг заикался. Видимо, не вышедшую пластинку заело. – Вы чего его укрываете? – напрягался Пустыня. – Забираете вы его куда? – догонял неправильных врачей он.

– В морг, – обернулся один из них.

Вот и всё. Как так бывает? Просто несчастный случай. Очень несчастный случай. Почему, думал Пустыня, нет тюнера для души, с помощью которого было б можно настроиться к выступлению? Или к внезапным встречам. Или к славе. Или к смерти.

Помпею увезли одного неизвестно куда. Уточнили паспортные данные, номера телефонов и увезли. Одного. Почти голого. Мёртвого.

После того как полицейские сирены стихли, парень замкнулся в гримёрке, забился в шикарном кожаном кресле и захныкал. Как девочка. Как ребёнок. Его сердце обливалось кровью. Вообще-то его сердце всегда обливалось кровью, но после смерти друга это стало особенно невыносимо. Пустыня равнодушно смотрел на свои мозоли на пальцах и гадал, почему нельзя нарастить такие же мозоли на душе. Он бы ни за что на свете не мазал их змеиным жиром.

Пустыня – слабак. Пустыня – плакса. Пустыня – одиночка. Он ревел и ревел, пока не вспомнил то, что окончательно его подкосило. О смерти Помпея предстояло сообщить Фанси…

Отрицание

– Помпея мёртв, – произнесла телефонная трубка голосом Пустыни.

– В смысле? – переспросила Фанси. Она словно не услышала, а если и услышала, то что-то иноязычное. Что-то, что не укладывается в голове и не происходит в жизни.

– Во время концерта произошёл несчастный случай. Помпея больше нет, – бесстрастно сообщила трубка.

– Как? – по инерции откликнулась Фанси, хотя не знала более бессмысленного вопроса. Он срывается с уст также импульсивно, как банальное «Привет» или «Как дела?». На самом деле всем плевать как у тебя дела. Просто это прекрасное вступление для дальнейшего диалога. Обычное «как?» вступление пречёрное.

– Фанси, пойми, он мёртв! – закричала трубка.

– Мы же завтра собиралась встретиться в «Коляске», – только и выдавила из себя девушка и опустила телефон.

Она как бы отключилась от реальности. Повесила перед собой прозрачную штору. Невидимую ширму. Фанси онемела. Отупела. Черепушка забилась ватой, приглушавшей страдание. Но ведь смерть – это абстрактное и далёкое явление, которое случается только с другими. Она касается чужих семей. Фигурирует только в статистике. Живёт где-то в прошлых войнах и всё. Смерть не может вот так спокойно и бескомпромиссно прогуливаться рядом! Забирать самых близких и дорогих людей! Разумеется, не может. Значит, трубка пошутила. Пустыня пошутил.

Облегчённо выдохнув, Фанси позвонила Помпее. Послышалась цепочка гудков. Очень скоро Помпея ответит ей и утешит своим плавным бархатным голосом. Расскажет, как всё прошло.

Но всё действительно прошло. Ей не ответили.

Фанси помолчала с минуту, а потом закричала. Очень громко и поразительно равномерно. Так кричат, когда боятся и не знают, как защищаться.

– Что стряслось, бусинка моя? – ворвалась в её комнату мать, но Фанси не видела её. Она просто ревела и ревела, не в силах прекратить. – Бусинка, ты меня пугаешь. Успокойся. Объясни, в чём беда? – просила её мать, но успокоиться – слишком невозможно. Опытный психотерапевт оставил несчастную в покое и дал ей время проплакать. Выплеснуть свою боль. Но когда Фанси затихла, стало ещё страшнее и хуже. – Бусинка, ты в порядке? – постучалась мать.

В порядке? А что такое порядок? Какого его определение? Ноги и руки вроде на месте, а сердце, пусть и не органическое, а то, что красное и в форме плюща, разорвано на мелкие клочки. Это порядок? Это порядок?

– Дай мне таблетку, чтобы я заснула, – проскулила Фанси, а мысленно добавила: «чтобы умерла».

– Держи, птенчик мой, – протянула пилюлю мать.

Фанси покорно проглотила её и незаметно ухнула в канаву липкого вязкого сна.

***

Проснулась девушка разбитой, но не из-за болезни. Говорят, что утро вечера мудренее, но как быть, если утром люди, умершие вечером, не оживают? Фанси с кислым привкусом во рту набрала Пустыню ещё раз.

– Чего? – невнятно промычал тот.

– Где Помпея? – глухо спросила Фанси.

– Не знаю. Я в хлам, – неразборчиво пробормотал Пустыня.

И Фанси решила убедиться в его нахальном вранье. Шмыгая носом, она натянула колготки, накинула пальто, надела сапоги и выбежала на улицу.

На улице ничего не изменилось. Уже плюс в её пользу. Ведь, если бы Помпея погиб, то на улице хоть что-нибудь да изменилось, правда? Фанси смутно ориентировалась в пространстве. Розовощёкие дети катались с горок и копали лопатами снег. Их родители беседовали друг с другом.

Вначале девушка добежала до дома Помпеи, но ей никто не открыл, а своих ключей у малышки не было. Пока не было.

Потерпев одну неудачу, которая, впрочем, могла обернуться и преимуществом, Фанси понеслась в «Сахару». Внутри она застала размазанных по полу Фрикадельку и Пустыню. Они даже не переодевались и до сих пор лежали в потной вонючей одежде и с размытым макияжем.

– Где Помпея?! – с порога завопила она. – Что вы тут устраиваете?! – закипала девушка.

Ответом ей послужил скулёж. Подбородок Фрикадельки задрожал, а его глаза превратились в две узкие запятые.

– Ехо убили! – промычал фрик.

– Убили? – пошатнулась Фанси. Если ребята дурачили её, то им следовало бы вручить Оскар за актёрскую игру. Очень правдоподобный спектакль! И эмоции такие натуральные! – Как убили? – осела она.

– Задавили. Растоптали. Растерзали, – просипел Пустыня, выпуская новую порцию слёз.

– Я не понимаю! – всхлипнула Фанси.

– Вот и я… ни черта не понимаю, – ответил Пустыня. Сейчас Фанси запускала холод в гараж, и из-за этого она казалось ему неприятной, но в целом Пустыня мог даже предложить утешительные объятия. – Иди сюда, – пригласил он. Фанси, не зная, как вести себя в такой ситуации, зашла. Пустыня протянул к ней свои руки, и девушке пришлось опуститься. Гитарист слезно обнял её за шею, свесив на плечи дошираковые волосы, и захныкал с новой силой. – Фанси! Фанси! – кричал он, хватаясь за неё, словно реально летел в бездонное чрево пропасти.

Незаметно к ним подполз и Фрикаделька. Он прибился к ним, как сыч, и уткнулся лицом в шею Фанси. Все они отчаянно нуждались друг в друге, но никто ничего не мог дать. Только редкие ровные «А-а» выпускали осиротевшие души.

***

Фанси бессмысленно бродила в «Коляске» и бесстрастно глядела на счастливых мамочек. Она ничего не чувствовала. Даже зависти и гнева. Одна пустота. Всё то место, что занимал Помпея, теперь занимала пустота, и вся Фанси была пустой. Её ноги слабели и подкашивались, словно принадлежали ребёнку, больному церебральным параличом. Её губы шептали почти беззвучное «помогите», но стылый зимний воздух сковывал слабый шёпот. Превращал его в хрупкую ледышку. Воспоминания об их прогулках и путешествиях давались особенно мучительно. Как бы сейчас она хотела засыпать на его руках! Фанси помнила, как Помпея шутливо пел: «Бояться не надо. Душа моя будет рядом твои сновиденья до рассвета охранять», и от этого боль только обострялась.

Фанси безостановочно слушала его песни, жадно ловила его голос, его дыхание, которым Помпея так умело управлял, но этого было мало! Этого было несправедливо мало!

Шёл третий день после трагедии, и её глаза покрылись двумя красными сеточками. Фанси перестала причёсываться и пить газировку, разговаривать с матерью и выбираться из кровати.

– Бусинка, если эти песни вводят тебя в депрессию или обесценивают внутренние позиции, то лучше не слушай их. Не стоит заниматься психологизаторством, – гадала мать, но Фанси не давалась в спутанные объяснения.