Как жить с французом?

Я сидела в парикмахерском кресле, накрытая белой попоной, на которую яркими рыжими мазками ложились отстриженные локоны. Было уже четыре часа дня, а Гийом так и не написал смс, получена виза или нет. По подсчётам, он уже должен делать пересадку в Праге. Должен проходить по рукаву, убирать чемоданчик на полку для ручной клади, любезно здороваться с соседкой по ряду, усаживаться у окна… Но почему же он не звонит и не пишет?!

Сотрудники посольства разоблачили подлог и задержали Гийома за фальсификацию документов?

У него изъяли паспорт, и теперь он невыездной?

Он опоздал самолет?

Он опоздал самолет, напился с горя, заснул в баре, у него украли телефон, поэтому он не видит моих звонков и смс?

Он в последний момент понял, что не хочет ехать в Россию?

Он вовсе и не собирался ехать в Россию, и всё это было просто розыгрышем?!

Я соскочила с кресла, расплатилась и с недосушенной головой помчалась ловить машину в Домодедово.

***

Нет, не «Добро пожаловать!» было первой фразой, которую услышал Гийом на русской земле. Даже если бы он усилено учил русский язык целый месяц с момента нашей встречи, он вряд ли бы понял то, что я выкрикивала из толпы встречающих. Только бывалые таксисты, поджидающие своих жертв у выхода из зала прилёта, оценили тяжесть ругательств, которые я метала в распростёртые объятья иностранного иностранца.

– Прости, дорогая, я так забегался сегодня утром, было совсем не до разговоров. А потом в самолёте просто отключил телефон. И до сих пор его не включил, вот смотри! – оправдывался Гийом, отбиваясь от моей брани выключенным мобильником. – Откуда ж мне было знать, что ты так волнуешься. Да и было бы из-за чего! Почему бы это я мог не получить визу?!

Сразу видно, он не знаком с таким объёмным корпусом русского фольклора, как «Страшные истории о том, как мне или моему знакомому отказали в визе». В этом жанре написаны многие страницы интернет-форумов, посты в «живом журнале», а уж сколько триллеров про жестокость посольских чиновников передаются из уст в уста – не сосчитать! Такая форма народного творчества характерна для стран со слаборазвитой дипломатией. Но что толку пересказывать их наивному дитяти Запада, для которого само слово «виза» было чем-то из седых готических преданий. В этих преданиях живописались страдания тех, кто зачем-то вынужден эту визу получать, но, правдоподобия ради, умалчивалось о том, что после всех испытаний её можно ещё и не получить. Хорошие пугатели знают, что перегибать палку в страшных историях не стоит, иначе они становятся пародиями, как фильм «Крик». И правда, остался бы героем Иван-царевич, прошедший огонь, воду и медные трубы, чтобы спасти Василису Прекрасную, если бы, убив Кощея и отперев темницу, обнаружил, что за время его скитаний Василиса состарилась и изрядно подурнела от подвальной сырости и плохого питания? Сам дурак, подумали бы слушатели этой сказки. И были бы правы.

***

Всю дорогу от Домодедова до Бабушкинской Гийом шипел, чтобы я пристегнулась, и таки заставил обвязаться жёстким ремнём, рассказав, как мои мозги будут вылетать через лобовое стекло в случае аварии. Когда шофер шутливо напомнил, что и на заднем сидении есть ремень, Гийом гордо показал его пристегнутым.

Отношение к ремню безопасности делит людей на бесстрашных дикарей и прогрессивных хлюпиков. Бесстрашные дикари вообще не верят, что попадут в аварию, справедливо полагая, что если всё-таки попадут – они об этом уже не узнают. У них есть десяток доказательств, почему ремень безопасности опасен («В случае аварии он сожжет тебе кожу до мяса, сломает ключицу, вывихнет плечо и удушит тебя быстрее ядовитых выхлопов, а если и не удушит, то его заклинит, и ты не сможешь выбраться из машины до того, как взорвется бензобак!»), и масса примеров, как непристегнутый ремень спасал людям жизни. Прогрессивные хлюпики, рефлекторно защелкивающие пряжку ремня, едва попа коснется сидения, возражают им, ссылаясь на результаты краш-тестов («Они проводятся на скорости 60 км/ч, а кто сейчас ездит с такой черепашьей скоростью?!»), директивы Евросоюза («Ага, они и помидор предлагают считать фруктом») и, собственно, факт наличия ремня безопасности («А где-то, говорят, есть Красная Кнопка. Но ты же знаешь, что случится, если её нажать»).

Было бы негостеприимно, если бы Гийом, ставший прогрессивным хлюпиком бессознательно, только по факту рождения в Европе, был посрамлен бесстрашными дикарями на их территории в первые же минуты после прилета. Поэтому я пристегнулась – чтобы немного поддержать его, а вовсе не потому, что его кровавые образы имели на меня воздействие. Правду говорят, что в начале пути дорога в ад отклоняется от дороги в рай всего на один сантиметр. Я до сих пор не знаю, по которой из них иду, но теперь, в исторической перспективе, видно, что именно пристегивание того несчастного ремня безопасности было «перекрестком», на котором два пути расходились.

***

Любой мужчина старше пятнадцати знает, без чего нельзя приходить в гости к женщине. В лёгком чемоданчике Гийома кроме смены белья и пары парадных рубашек лежал джентльменский набор – бутылка вина, коробка шоколадных конфет из дьюти-фри и упаковка презервативов. Его самоуверенность раздражает, подумала я, окинув взглядом этот натюрморт в драпировке из джинсов. Кто сказал, что вина и конфет хватит, чтобы расположить меня к сексу? В наших отношениях пока что нет такой конкретики. За месяц я ведь могла и передумать.

Но как выяснилось позже, эти три константы романтического вечера предназначались трём разным людям: бордо урожая 2000-го года отошло маме, шоколадками была задобрена младшая сестра, а мне досталось исключительное право использовать презервативы. Из принципа распределения материальных благ я сделала вывод, что Гийом расценивал наши отношения несколько иначе, чем я; по крайней мере, для него они уже перешли в ту фазу, когда секс перестает быть наградой за добытого мамонта, а становится обязательной частью досуга. Тем не менее, ему нельзя было отказать в предусмотрительности: увлекшись бордо, мама забыла о ритуальном допросе, который стартовал с обманчиво-дружелюбного вопроса «Чем вы занимаетесь, молодой человек?» и заканчивался раздраженно-риторическим «А на что вы собираетесь содержать мою дочь?!». Благодаря продукции французских виноделов, спали мы без лишних вопросов в одной постели, хотя я так и не дозрела до того, чтобы представить его семье как своего молодого человека.

***

Я с гордостью заметила, что даже те немногие друзья и родственники, что не уличены в полиглотстве, чисто и чётко воспроизводят на французском знаменитый спич Кисы Воробьянинова у входа в пещеру «Мсье, же не манж па сис жур». Как знакомятся с Гийомом, сразу бойко так выдают: «Мсье, я не ел шесть дней!». Ну почти как французы, знакомясь со мной, выпаливают «О, водка-матрешка-КГБ!».

Удивленному Гийому я объясняю, что это наше национальное приветствие, вроде сингапурского «Хэв ю макан» («Ты ел сегодня?»). Во времена массового переселения в 1970-х годах молодой Сингапур страдал от нищеты и голода: китайцев было так много, что риса на всех не хватало. Справиться о том, ел ли твой визави сегодня, было не просто проявлением заботы, но и первым пунктом инструкции по самообороне: говорят, в те времена голод был так жесток, что имели место случаи людоедства.

Друзьям Гийом нравился. У него были густые волосы без залысин, зарплата менеджера низшего звена, съёмная квартира и мечты стать рок-музыкантом – всё как у нормального человека в двадцать семь лет. У обычного представителя категории мужчин «Дашины ухажеры» мечты если и были, то реализованные, а слово «зарплата» они давно заменили обтекаемым и многозначительным словом «доходы». Гийом тоже не любил слово «зарплата» – он планировал сколотить многомиллионное состояние в ближайшее десятилетие и уйти на заслуженный отдых в тридцать пять лет. Тогда он будет целыми днями играть на гитаре, купаться в море и, возможно, даже напишет книгу. Про что – пока не знает. В его представлении «писать книгу» было синонимом культурного безделья.

Мои друзья мужского пола разделяли его мечты и убеждения. Возможно, потому что мало кто из них сносно говорил по-английски. Но на свете существует какой-то специальный мужской язык, позволяющий представителям этого неразговорчивого пола понимать друг друга без слов. Мужчины могут уйти за пивом в ближайшую палатку и вернуться через два часа, обнимаясь и клянясь в вечной дружбе. И окажется, что они успели проговорить все фундаментальные вопросы и выяснить, что во всем солидарны.

У женщин всё сложнее. Они сходятся и расходятся в частностях. Как тут обойтись без слов? Поэтому мои подруги держали с Гийомом дистанцию: задав ему несколько общих вопросов из учебника «Хэппи Инглиш» и единодушно постановив, что его английский слишком гнусав для понимания, они посчитали свою миссию знакомства выполненной и переключались в режим рассматривания. А рассматривать было что. Гийом так выделялся на фоне соотечественников, что в Доме-музее Васнецова, где я велела ему молчать как рыба, всё равно пришлось платить сто двадцать рублей вместо шестидесяти. Иностранцам прикосновение к русской культуре обходится в два раза дороже, чем нам. Что в нём было не так с точки зрения отечественной физиогномики? Частности, заметные только женскому глазу: угол между бровями и носом, тонкость переносицы, резкость скул, оттенок кожи, соотношение плеч и бёдер, выражение лица. Бабушку-билетёршу не проведёшь.

***

Гийом очень хотел увидеть Кремль. Майская Москва расстелила свои клумбы, включила фонтаны, выпустила лебедей в приусадебные озёра – а он не отрывал взгляда от страниц «Лё Пти Фютэ», где я краем глаза увидела древнюю фотографию Мавзолея и много-много золочёных куполов. Он помнил об официозных достопримечательностях даже на пикнике в Абрамцево, даже в Аптекарском саду-огороде, внутри специально созданной для поцелуев арки из глициний, даже под переливы рояля в клубе на Малой Дмитровке.

В предпоследний день мы добрались до Манежной площади и даже подошли к кассам… но неприветливая барышня защелкнула замок ровно в тот момент, когда я обреченно взялась за ручку. Я ведь уже говорила, что мы везде и всегда опаздывали и – самое ужасное – нисколько из-за этого не переживали? Мавзолей, слава Богу, был закрыт, и мне не пришлось краснеть за то, что я сама там никогда не бывала, даже со школьной экскурсией. Храм Христа-Спасителя мы обежали довольно быстро, по дороге от Арбата к Китай-городу, и Гийом успел только мимоходом заметить, что выложенные неоновой проволокой имена святых похожи на рекламу кока-колы. Этот пассаж надо вставить в какой-нибудь текст для «Вечерней Москвы», подумала я, но тут же сама себя срезала: её же финансирует мэрия.

Гийом стремительно завоевывал мое журналистское сердце своими редкими, но меткими комментариями. И непременно завоевал бы, если бы кроме них делал хоть какие-то попытки мне понравиться.

Вероятно, его стремление готовить ужины нужно было расценивать как такие попытки. Но даже это трогательное предложение в его устах звучало обидно. Например, он говорил:

– Сегодня вечером я приготовлю тебе омлет «Четыре сыра».

– Мняяммм! – кидала я одобрительный взгляд поверх зеркала, в котором выводила стрелки на глазах.

– Можно использовать яйца, которые в холодильнике?

– Конечно, дорогой, зачем спрашивать! – отвечала я, натягивая ботинок.

– И если я возьму остатки сыра с нижней полки, никто не обидится?

– Всё, что в холодильнике, лежит там в ожидании, что его приготовят. И никто не справится с этим лучше тебя, – добавляла я елейным голосом, закрывая за собой дверь.

– Спасибо за доверие, – улыбался он, придерживая дверь. – Но одного сыра будет маловато. Не могла бы ты по дороге с работы купить кусочек горгонзолы, грамм двести шанталь, ломоть пармезана… Впрочем, гран-падано тоже подойдет.

– Могу, – с заметно угасшим энтузиазмом отвечала я после паузы, во время которой калькулятор в голове подсчитывал, во сколько мне обойдётся этот омлет.

Однажды Гийом взялся готовить пиццу. Он выдворил всех из кухни, настрого запретив вмешиваться в кулинарное священнодействие. Дверь в храм еды периодически распахивалась с вопросами: «Где лежат глубокие тарелки?», «А плоские?», «А консервный нож?», «А противень?», «А скалка?». На последнем вопросе мы с мамой недоуменно переглянулись: у нас в доме не увлекались ни выпечкой, ни домашними пельменями, и скалка имелась только в сувенирном наборе деревянной утвари, привезённом из Болгарии.

Гийом осмотрел предложенную скалку с художественно выжженным славянским орнаментом на ручке и почесал затылок.

– Вы живете в каменном веке, – без улыбки заявил он мне.

– Потому что у нас нет скалки?! – воскликнула я.

– И поэтому тоже. Как можно жить без скалки?

В ближайшие дни он понял, как можно жить без конусообразного устройства, вытаскивающего сердцевину из яблок, без специальных ножниц для куриного филе, без губки со скребком, собирающей капли со стен ванной после душа, и даже без тёрки для пармезана. Да в принципе и без пармезана тоже.

***

Как-то утром Гийом заявил, что мы идём на рынок, потому что на ужин запланированы «ондив су крэм фреш». Из названия блюда я знала только слово sous, которое вопреки очевидности значило вовсе не «соус», а всего лишь предлог «под». Я кивнула и незаметно, стараясь не выдать своего слабого в гастрономическом смысле французского, набила ondive в онлайн-словаре. Словарь бестактно указал на мою безграмотность, предложив выбрать из десятка вариантов правильного написания. Неужели вы, мадемуазель, могли предположить, что все будет так просто – слышится «о» и пишется «о»?! Вы не знали, что французы на месте «о» могут писать e, au, eau, aeux и даже ault? Я попробовала все варианты, ожидая, когда в окне перевода появится что-нибудь съедобное.

– Цикорий?! – изумленно переспросила я компьютер. – Цикорий?! – еще изумленней переспросила я Гийома. – Ты хочешь купить цикорий?

– Я хочу купить endives, – настаивал он.

– Ну да, словарь говорит, что это цикорий. Но по моим детским ощущениям цикорий – это старинный заменитель кофе для натуропатов и страдающих диабетом. Если честно, я никогда не слышала, чтобы живые люди покупали цикорий. И уж если покупать его, то уж точно не на рынке, а в…, – я снова обратилась к онлайн-словарю, – отделе бакалеи.

Гийом пожал плечами, дав понять, что в нашей стране и куриное филе может продаваться на птичьем рынке. Может, смысл блюда прояснится, если понять, что такое cr?me fra?che? «Сливки» – без сомнения ответил онлайн-словарь. Значит, это всё-таки какой-то молочно-сахарный десерт. Что ж, тогда и цикорий звучит правдоподобно, кто знает, насколько французская кулинария отстала от мирового прогресса. Я люблю сладкое.