Честное лисье слово

Фьор и Фидо переглянулись, как сообщники, улыбнулись друг другу, и потом, чуть виновато – Ури.

– Это не объяснить… если у тебя не было в друзьях человека, – смущённо признался Фидо.

– Вот уж чего мне даром не надо! – отрезал его лучший друг. – А у тебя эта девочка, человек, что – действительно другом была?

– Да, была, – кивнул Фидо, но глаза его стали печальны. Очень печальны.

– И что же? Чем дело-то кончилось? – не отставал Ури. – Ведь нынче ты не слишком доверяешь людям!

– Чем кончилось? – рассеянно переспросил друг. – Да плохо кончилось… Только она-то в этом не виновата! – решительно закончил он и помотал головой.

Ури прищурившись молча смотрел на Фидо, ожидая объяснений. И тому пришлось вернуться к своему рассказу, как бы ему ни хотелось на этом и остановиться.

– Как я уже вам сказал, мы подружились. Это она дала мне имя – Фидо. Что значит – Верный. До этого родители называли меня просто Малыш, или Сынок. А тут и они стали звать «Фидо»: маме это имя очень понравилось, да и папе тоже. Хотя они и беспокоились немного из-за моей дружбы с девочкой, но ничего мне не запрещали. Папа только говорил: «Друг-другом, но всё равно с человеком всегда держи ухо востро». Как выяснилось, он оказался прав… – Фидо грустно вздохнул. – А я ничего тогда не боялся. Приходил, когда хотел, и мог иногда целыми днями торчать у них во дворе. Тогда мама начинала беспокоиться и приходила за мной, чтобы увести домой. Она тогда вообще была немного нервной, потому что вскоре должна была родить мне братика или сестричку. Я так ждал этого! Мама говорила: «Ты уже подрос и сможешь многому научить малыша. Всегда защищай его от любой беды, от всякого врага. Ты будешь замечательным старшим братом, верный Фидо!»

– Так у тебя где-то есть брат или сестра?! – воскликнула Фьор. Она так искренне обрадовалась за друга, что даже совершила пируэт, как всегда в состоянии волнения.

Но Фидо посмотрел на подругу с такой тоской, что та так и замерла с поднятой лапой, не завершив круга.

– Наверное, это я виноват, что так вышло, – продолжал он. – Маму заметил отец девочки. «Эге, – сказал он, – что-то многовато лис развелось! Вон ещё одна на сносях. Пора объявить охоту». Я думал, он так шутит. Но он вовсе не шутил. Через несколько дней, когда я прибежал поиграть с девочкой, она была страшно взволнована. «Пожалуйста, останься сегодня здесь, Фидо, – сказала она. – Тебе не стоит возвращаться домой». Я удивился и встревожился – почему? Сначала она никак не хотела ничего объяснять. Просто предложила: «Давай сыграем в футбол!» Потом завела игру в салочки. И говорила, что приготовила для меня что-то вкусненькое. Но мне всё было неспокойно, и я решил вернуться в лес. Тогда она как-то заманила меня в дом, заперла дверь и сказала: «Послушай, тебе нельзя возвращаться. Если пойдёшь туда, они тебя убьют. Сегодня охота на лис. Папа и его приятели устроили облаву, потому что когда разводится много лис, они опасаются бешенства». Я был оглушён и совсем растерялся. Ведь там, в лесу, осталась моя семья! Что же делать?! Я с мольбой смотрел на девочку: неужели она не может помочь спасти их – тех, кто был для меня важнее всех?! Ведь я считал её другом! Но она совсем не так истолковала мой взгляд. «Не бойся, Фидо, – сказала она, – папа разрешил мне оставить тебя. Поэтому если будешь умницей, я спасу тебя!» Значит, она знала о том, что готовится, и не предупредила меня. Ей было всё равно, что будет с теми, кого я любил… А я потерял здесь столько времени на дурацкие игры, да ещё и должен был быть «умницей», спасая свою шкуру! И тогда я прыгнул – прямо в окно. Посыпались осколки стекла, нос обожгла боль от пореза. Девочка что-то кричала мне вслед, но я не слушал. Я бежал в лес, бежал со всех лап. Где-то вдали раздавались выстрелы, а над лесом поднимался удушливый дым. Они подожгли сухую траву, чтобы дым выгнал зверей из их нор и заставил спасаться и бежать. Задыхаясь, я ворвался в нашу нору. Она была пуста. Никого. Я опоздал… – Фидо не мог продолжать, его била мелкая дрожь от этих воспоминаний. Фьор подошла и положила голову ему на плечо. Глаза её были полны слёз, но она успокаивающе шепнула:

– Нет, Фидо, они наверняка спаслись… Ты только поверь.

Фидо мягко высвободился и грустно улыбнулся в ответ.

– Как бы я хотел в это верить… Но это не так. Я метался по дымному лесу и звал их, пока не охрип. Наконец, выбрался к реке, и там меня окликнула одна из маминых двоюродных сестёр. Она сказала: «Не ори! Твоих родителей больше нет. Я сама видела – твоя мать с таким брюхом не могла бежать быстро и упала прямо посреди дороги. Наверное, её затоптали лошади. А отец, пытаясь отвлечь охотников, помчался прямо по открытому месту, и его застрелили. Без толку звать тех, кто уже не встанет, только привлечёшь стрелков». Когда я это услышал, во мне всё замерло и одеревенело, только ноги сами несли меня – дальше и дальше от этого страшного места. Так я и шёл, всё прямо, да прямо – несколько дней, пока не уткнулся в озеро. Ваше озеро. Только тогда я остановился и стал приходить в себя. И здесь началась моя новая жизнь… А потом я обрёл настоящих друзей… вас.

Фьор плакала и не скрывала слёз. Даже Ури несколько раз хлюпнул носом.

– Вот видишь же, – обратился он к сестре, – на что они способны, эти люди. Не смей больше и думать туда ходить! Ух, я бы им всем устроил!.. Кабы смог…

Но Фидо возразил:

– Пойми, Ури, люди есть разные. Многие – да, как ты говоришь – вероломные и эгоистичные. Их понятия о том, что хорошо, а что дурно – дики и странны. Особенно те, которые охотники… Но среди них есть и другие. Если посчастливится встретить «настоящего», то… это просто блаженство. От них что-то такое исходит… Хочется быть рядом. А уж когда такой человек тебя погладит… Моя девочка поступила плохо, но я всё равно иногда вспоминаю и скучаю по ней.

Фьор энергично закивала головой в подтверждение этих слов и вытерла слёзы. Видимо, ей было хорошо знакомо то, о чём говорил Фидо. Ури же опять не понимал их, и это его очень злило. Поэтому он вновь переключился на сестру.

– Так ты нам и не поведала, как тебе удалось сбежать от ваших обожаемых людей… – сварливо заметил он.

– Сейчас расскажу, – отозвалась Фьор. После такого искреннего признания Фидо ей показалось невозможным скрывать что-либо от него и от Ури. – На чём мы закончили?

– На том, как ты решила изучать людей, – напомнил брат.

– Да… Обычно я наблюдала со склона. Оттуда прекрасный вид на весь хутор.

– Знаем, – кивнул Ури и взглянул на друга, как бы приглашая его в свидетели. – От больших камней.

– Ну да… Но иногда я прокрадывалась к самому забору, чтобы рассмотреть получше, что они делают. И знаешь, братец, я узнала много полезных вещей, которые вполне могут пригодиться в жизни. Не говоря уже о том, что я теперь отлично понимаю всё, что они говорят.

– Да ну?! – фыркнул Ури. – Назови хоть что-то, что тебе реально пригодилось!

– А не помнишь, как я помогла Перфидо избавиться от запаха скунса? – прищурилась сестра. – Да и вам всем заодно услугу оказала, а то так бы и нюхали этот аромат целый месяц.

– Припоминаю… Что-то он про это говорил, – проворчал Ури. – Очко в твою пользу.

– Ну вот, – удовлетворённо улыбнулась Фьор. – такой разговор мне уже больше нравится. В общем, потом было примерно как у Фидо, – она покосилась на приятеля, – только я подружилась с мальчиком. Его зовут Макс. Это младший из братьев, которому нравятся мои танцы.

– Значит, ты добровольно пошла на то, чтобы тебя посадили в клетку и водили на шлейке?! – воскликнул брат. Он просто кипел от возмущения. – Ну, не ожидал от тебя… А мы-то тут… Чуть от горя не поседели раньше времени.

Фьор тоже возмутилась. И обиделась (хоть и давала честное лисье слово никогда не обижаться на Ури и Фидо).

– Да за кого ты меня принимаешь! – закричала она. – Ты действительно считаешь меня сумасшедшей? Сам не дослушал, а говоришь…

Фидо не замедлил вмешаться, чтобы предотвратить начинавшийся скандал.

– Фьор, не сердись! Ури иногда говорит сгоряча что-то совсем не то, – при этом он очень выразительно посмотрел на своего друга. – Ури, давай без комментариев! Тебе бы понравилось, если бы тебя прерывали на каждом шагу?.. Расскажи нам всё как было, – опять повернулся он к Фьор.

Лисичка встала, отряхнулась и снова села – к брату хвостом, демонстративно повернувшись в сторону друга, будто бы собираясь продолжать только для него.

– Фьор… – укоризненно произнёс Фидо.

Лиска обернулась через плечо и, увидев расстроенную морду и понуренную фигуру Ури, сменила гнев на милость.

– Ладно, хотите слушать, так слушайте, – сказала она, садясь на прежнее место. – Между прочим, сначала я играла с Максом на расстоянии, и не разрешала приблизиться настолько, чтобы до меня дотронуться. Даже когда танцевала, всегда контролировала – где он стоит. И он тоже стал танцевать со мной – кружился и повторял мои движения.

– Так что можно считать, что ты служила учительницей танцев у людей, – не выдержав, усмехнулся Ури. И заметив брошенный на него грозный взгляд, нарочито скромно опустил глазки: – Ой, молчу-молчу!

– Иногда мы вместе гонялись за бабочками или кузнечиками. И он ни разу даже не попытался схватить меня, правда-правда… – продолжала Фьор. – Это всё Филип, его старший брат. Он как-то увидел меня и хотел поймать, но я убежала. И несколько дней близко к дому не подходила, наблюдала со склона, издали. Потом вижу – Макс грустит: ходит вдоль забора и в сторону леса поглядывает, меня ждёт. Мне его жалко стало. Ну, я и спустилась. Пролезаю в обычном месте, в густых кустах под забором, где обломанная штакетина и… попадаю в ловушку. Это Филип, оказывается, такую сетку к моему лазу поставил – как в неё попадёшь, сзади заслонка – хлоп! – и назад уже никак. Решил меня «подарить» младшему брату: у того как раз день рождения подошёл.

– И как тот – обрадовался? – как можно безучастнее поинтересовался Ури. Но видно было, что этот спокойный тон даётся ему нелегко.

– И да, и нет, – вздохнула Фьор. И предупреждая возглас брата, стала торопливо объяснять: – Сначала-то конечно… Он так хотел меня… погладить. Но как увидел, что мне плохо, расстроился. Люди – они такие… Сами не понимают, что делают. Не со зла, а от непонимания. Вот и Макс – сначала обрадовался, а потом загрустил, потому что я грустила. И стал говорить брату: «Зачем ты её поймал? Теперь она меня любить не будет». А Филип ему: «Бу-удет, никуда не денется. Если кормить станешь». – Фьор досадливо фыркнула. – Будто всё дело в еде… Он какой-то глупый, этот Филип. Но Макс не хотел обижать брата – они очень дружат… почти как мы, – она стрельнула глазами в сторону Ури, – поэтому во всём с ним соглашался и даже поблагодарил за подарок. За меня, то есть. А сам всё время меня гладил и шептал: «Прости, пожалуйста! Не сердись, лисичка! Я так тебя люблю… Ну, поиграй со мной». А мне совсем не хотелось с ним играть. Я очень злилась на Филипа, и на Макса заодно. Мне было так тоскливо, что даже есть не хотелось. Я и не стала у них есть. Что они ни предлагали, я отказывалась.

– Молодец, сестрёнка! – воскликнул Ури. – Правильно придумала! Голодовка – это такая форма протеста. Мы лисы гордые!.. Только я бы так не смог, – признался он.

– Какой там протест, – возразила Фьор. – Я про это не думала. Просто мне было так плохо, будто мутило всё время. И ничего не хотелось. Только домой.

Фидо сочувственно смотрел на подругу.

– От стресса всегда так… Я тоже несколько дней не мог есть… тогда.

– Так как же ты вырвалась? – вернулся Ури к основному вопросу, терзавшему его любопытство.

– Прошлой ночью Макс меня выпустил, потихоньку, когда все уснули. Он очень переживал, что я ничего не ем. Даже сам аппетит потерял. Он очень хороший, Макс.

Фьор задумчиво разглядывала камушки перед собой. Фидо подошёл и сел совсем рядом.

– Хорошо, что всё хорошо кончилось, – сказал он. – Но лучше всё-таки держаться подальше… если сможешь.